Кто из актрис наиболее правдоподобно кончает
🛑 ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Кто из актрис наиболее правдоподобно кончает
Статья опубликована в "Московском психотерапевтическом журнале", №1, 2004 год. Статья написана на основе доклада, прочитанного в рамках субботнего семинара в ИППиП 30 марта 2002г. Московский Психотерапевтический Журнал Содержание номеров “Московского психотерапевтического журнала” за 1992-2004 год Информация о журнале на сайте МГППУ
Е.Т.Соколова , доктор психол. наук, профессор кафедры нейро- и патопсихологии психологического факультета МГУ
Книга Пророка Иеремии, гл. 5, стих 22-23
введите код с картинки:
Правила:
Разрешены тэги: , , . Если хотите дать ссылку - пишите ее просто: http://...
Все поля обязательны. Ваш email на странице отображаться не будет.
Смайлики:
Хотите зарегистрироваться на сайте? Тогда можно будет комментировать, не вводя код.
Спамить бесполезно, все ссылки в комментариях идут через редирект.
Флогистон / публикации / психотерапия и консультирование / Функция трансгрессии (Проблема нарушения границ между полами и поколениями на материале фильма П.Альмодовара “Всё о моей матери”)
© Copyright Flogiston 1998-2008
. О проекте
По вопросам сотрудничества обращайтесь на адрес
konstantin@flogiston.ru
Мое внимательное (и включенное) наблюдение за работой журнала говорит об уместности публикаций, соединяющих разные области психологии – с психологическим анализом произведений искусства, с применением этого анализа в педагогическом процессе, с практикой одной из самых древних в истории цивилизации психотерапий – «исцеляющим вымыслом» искусства.
Классики Нового времени, с именами которых мы связываем оформление психотерапии в самостоятельную область знания, – З.Фрейд, К.Юнг, А.Адлер, – щедро рассыпали в своих работах примеры из мировой литературы, а Фрейд признавал приоритет художественного познания человеческой души перед научным. Более того, давая описание клинических случаев, он сознавал наличие в этом жанре явно художественного влияния, признаваясь, что пишет истории болезни своих пациентов как новеллы. Невозможно в небольшой вводной статье даже обозначить все потенциальные возможности обращения психологии к произведениям искусства – они неисчислимы, поэтому я ограничусь ссылкой лишь на некоторые из этих возможностей с надеждой, что коллеги откликнутся на них своими публикациями.
1. Анализ душевного мира авторов как отраженных в образах ими же созданных героев – живых и реальных людей. Со времени классических работ З.Фрейда о Леонардо да Винчи и Достоевском искусство долгое время выступало в качестве психоаналитического исследования бессознательного, проективно отражающего внутренние конфликты автора. Интерес к прочтению произведения искусства как проективного текста сохраняется по сей день. Мы читаем «Обещание на рассвете» Романа Гари (Эмиля Ажара) как роман-провидение, пророчество трагического финала жизни самого автора, вся жизнь которого была пронизана поисками отца (т.е. собственной идентичности) и служила выполнением делегированных материнских мечтаний о сыновней славе. Герой Второй мировой войны, получивший из рук обожаемого им де Голля орден почетного легиона, дважды лауреат Гонкуровской премии, он кончает жизнь самоубийством именно тогда, когда, казалось бы, достигает чуть ли не совершенства в исполнении материнского завещания. Так и герой его романа (несомненно, автобиографический персонаж), выполнив все завещанное ему матерью на «рассвете» и, казалось бы, исполнив свой сыновний долг, уходит в море (океан – вечный символ безбрежной материнской любви, прощения и воссоединения). Возможно, мы имеем здесь дело с личностью, которую Фрейд описал в статье « Некоторые типы характеров из психоаналитической практики», – терпящей внутренний крах именно после (точнее было бы сказать, по причине) достигнутого социального успеха, поскольку инцестуозные фантазии как раз и не должны сбываться.
2. Психологический анализ произведения искусства как модель анализа индивидуального клинического случая, реализованного не психиатром, не психотерапевтом, а художником. Действительно, разве «Пианистка» М.Ханеке или «Ущерб» Луи Малля, или, наконец, набоковская «Лолита» не дают нам больше, чем горы написанного психологами о психотравме, сексуальном насилии, нарциссическом бесчувствии, перфекционизме и бесславном финале жизни, обреченной на пожизненное нанесение ущерба себе и окружающим?
3. Использование произведения искусства в качестве целебной силы, психотерапии. Именно в этом смысле я могу истолковать известное утверждение Фрейда, что «искусство дает эрзац удовлетворения, компенсирующий древнейшие, до сих пор глубочайшим образом переживаемые культурные запреты, и тем самым, как ни что другое, примиряет с принесенными им жертвами. Кроме того, художественные создания, давая повод к совместному переживанию высоко ценимых ощущений, вызывают чувства идентификации, в которых так остро нуждается всякий культурный круг» («Будущее одной иллюзии», с.103). И хотя сам Фрейд имел в виду переживания автора, создателя творческого продукта, то же самое, на мой взгляд, справедливо в отношении восприятия произведения искусства, предполагающего вчувствование зрителя, читателя (Т.Липпс) в процессе диалога, разворачивающегося между ним и автором, а также героями. В искусстве принято различать, а иногда противопоставлять друг другу дионисийское (вакхическое, карнавальное) и аполлоническое начала. Последнее связывают с гармонией формы, отрешенной созерцательностью, стройной упорядоченностью, структурой, достижимой в разумном Слове, в символизации страстей. Первое «сотрясает», «бросает в дрожь», преобразуя рутинность, механистичность и девитализированность повседневности – во «взрыв», «беспредел», катарсическое очищение, обновление души и тела.
В русских народных сказках герою для достижения победы жизненно необходимо «выйти за пределы возможного», например, в три дня построить хрустальный мост «от тваво крыльца до маво дворца», пройти через «огонь, воду и медные трубы», искупаться в кипятке и т.д. Иными словами, чтобы сказка дошла до своего счастливого конца, герою неизбежно приходится совершать подвиги, каждый раз доказывая свою способность, «выходя за пределы», оставаться в живых.
Здесь возникает ряд аналогий широко распространенному в медицине «шоковому» принципу лечения. Так когда-то, чтобы победить «дурную болезнь» – сифилис, больного заражали малярией и вызывали сильнейшую лихорадку, в огне которой «сгорали» проклятые спирохеты; сжигали на кострах инквизиции отступников и еретиков во имя очищения их душ, погрязших в заблуждении; применяли электрошоковую, инсулиновую или нейролептическую «встряску» мозга, дабы привести психотика в соответствие с принятой социумом «нормой».
Наконец, к тому же кругу представлений о целебных, врачующих факторах психотерапии относится фрейдовская идея психоаналитического излечения через невроз переноса, что также предполагает и чрезвычайное обострение симптомов, и их необычайную интенсивность, болезненность на грани переносимости. Вообще надо сказать, что во многих областях психотерапии метод использования «горяченького» распространен довольно широко, например, «горячий стул» и телесный резонанс в гештальттерапии, «горячие мыслительные автоматизмы» в когнитивной терапии, не говоря уже об оргастическом методе В.Райха и т.д.
Таким образом, используя термин, вынесенный в название статьи, идея «трансгрессии» как помощи пациенту в преодолении пут привычного, наличного, обыкновенного и переживание чувства полноценного обновления, – лейтмотив, объединяющий дионисийское начало в искусстве и «экспириентальные» методы в психотерапии.
Эстетическое восприятие доставляет наслаждение двояко. Во-первых, благодаря вечным архетипам своих тем. Именно поэтому, «вчувствуя свое Я», мы вновь обретаем утраченное единство с объектом, или иллюзорно создаем отсутствующий вовсе идеальный объект любви, символическое воссоединение с которым становится возможным благодаря идентификации.
Солидаризуясь с героями, мы проживаем с ними (или через них, проецируя на них) мощные (в том числе недоступные или запретные) желания и страсти; более того, испытываем себя вовлеченными участниками вместе с определенным, референтным нам культурным кругом, а, следовательно, преодолеваем разрушительное чувство одиночества. И в этом целебная, терапевтическая сила дионисийского начала искусства. Но не единственная. Художественный шедевр (и только он) своим аполлоническим началом способен пробудить эмоциональный отклик и другого рода: внести соразмерность и покой в душевный хаос, дать ощущение столь недостающей стабильности, всего того, что называют мировой гармонией, высшей справедливостью и ощущением вечности. Чувство и разум, чередование полного погружения в чувственные ритмы с доставляющими радость интеллектуальными открытиями «сплавляют» воедино расщепленное и диффузное Я, способствуют восстановлению его целостности, создают связи взамен разрушенных отношений.
Психологический анализ героев произведения бессознательно выполняет функцию косвенного самоанализа, что также служит «эрзац-удовлетворению», по выражению самого Фрейда. Утешение, приносимое искусством, сопоставимо с терапевтическим воздействием сказки (Б. Беттельхейм), а также с известными неспецифическими факторами эффективности психотерапии: возвращением веры и оптимизма, замещающим удовлетворением хронического эмоционального голода, преодоления двойственности человеческой природы и т.д. И, может быть, самое главное: произведения искусства способны вызвать в нас чувство бескорыстной и чистой радости.
Трансгрессия – термин современной философии (Ж.Батай, М.Фуко, М.Мерло-Понти, Ж.Деррида и др.), буквально означающий “выход за пределы”, своего рода опыт предела.
Название фильма весьма емкое. Что значит “ всё о моей матери”? Если мы хотим знать “всё”, то имеется в виду не только сама история, но и то, чем эта история была создана. И тогда “всё” включает в себя, в первую очередь, желания, а история – лишь то, в чем желание себя запечатлело. Однако такое познание не всегда безопасно. Оно сопряжено с риском нарушения запрета, установленного для того, чтобы обозначить границы между поколениями и полами. Познание небезопасно и потому, что связано с сексуальностью и агрессивностью. Не случайно в древних текстах глагол “познавать” используется в значении полового акта. Сошлемся на Библию: “Адам познал Еву, жену свою; и зачала она Каина, и сказала: приобрела я человека от Бога”.
Обладание знанием может также служить сильным оружием, способным уничтожить соперника. Этот аспект желания знать лучше всего иллюстрирует афоризм Ф.Бэкона “Знание – сила”.
В.Бийон писал о том, что трагедия Эдипа может быть понята как драма познания. Стремясь разгадать тайну собственного происхождения, Эдип отчаянно стремится к знанию. И, в конце концов, ослепляет себя, потому что знание, которое открывается ему, является невыносимым. В иудео-христианской традиции, как известно, познание сопряжено с нарушением запрета и грехопадением человека.
Желание познать свою мать (т.е. знать о ней всё) – инцестуозно по своей сути, и в исходе нормального развития ребенка не может быть удовлетворено полностью. Стремясь быть объектом желания матери, ребенок обнаруживает себя оставленным ею. Отсутствие матери побуждает его к исследованию причины ее ухода. В процессе этого исследования каждый ребенок обнаруживает фигуру отца, с которым и связаны желания матери. Открытие фигуры отца и супружеской связи между родителями продвигают ребенка к эдиповой ситуации, разрешение которой позволяет ему определить собственное место в семейном треугольнике, а также интегрировать знание о собственном поле и сексуальности.
Любой прорыв в познании чего-либо, в раскрытии тайны, всегда связан с выходом за границы, с преодолением запрета, – это всегда трансгрессия. Трансгрессия – выход за границы собственного Я, нарушение запрета, порождаемое нехваткой чего-то очень важного, без чего состояние субъекта можно характеризовать как травматическое (причем нехватка может переживаться и как состояние переполненности). С другой стороны, трансгрессия – это то, с помощью чего Закон дает возможность субъекту обнаружить себя. Свое наиболее яркое выражение идея трансгрессии (нарушения границ) и установления Закона нашла в греческой трагедии (например, в трилогии Софокла), определившей развитие искусства всей европейской цивилизации.
З.Фрейд неоднократно обращался к произведениям искусства для иллюстрации и даже для обоснования собственных идей. Он писал о том, что психоанализ, по сути, не открывает ничего нового, он лишь пытается изложить в научной форме то, что было показано еще древними трагиками.
Мы тоже попробуем проиллюстрировать некоторые идеи, касающиеся проблем трансгрессии, эдипова комплекса, формирования мужской идентичности, проблемы перверсии и нарциссизма, обратившись к одному из выдающихся произведений современного киноискусства – фильму П.Альмодовера “Всё о моей матери”.
В первой сцене фильма мы видим, как разворачиваются отношения между матерью и сыном. Это очень близкие отношения. Юноша (ему должно исполниться 18 лет) хочет стать писателем: он пишет книгу о своей матери. Он очарован ею, она является главным объектом его любви. Отношения слишком открыты. Юноша в шутливой форме говорит о том, что ему необходимо отрастить член “побольше”, и тогда он сможет хорошо устроить свою жизнь. Несмотря на то, что мать явно смущена подобными высказываниями, кажется, ей это нравится. Разговор, который мы слышим, больше похож на разговор двух любовников. Они вместе смотрят кино, которое называется “Всё о Еве”.
Отец отсутствует, и, как мы узнаем далее, мальчик не знает своего отца. Эстебан рос в атмосфере семейного секрета. Как и Эдип.
Наверное, можно напомнить об особенностях развития мальчика и о роли отца в формировании мужской половой идентичности. Как известно, первичным объектом любви и объектом идентификации для ребенка является мать. Но фигура отца также потенциально присутствует с самого начала, вне зависимости от его реального наличия или отсутствия. И для нормального развития ребенка нужны два условия:
Ребенок, с одной стороны, должен чувствовать любовь и заботу со стороны обоих родителей, а с другой, постепенно узнать, что у матери, его главного объекта любви, существуют желания, которые направлены на другого – отца.
Идея включения третьего в диаду мать-дитя – триангуляции – является одной из центральных для психоанализа. Д.Винникотт писал о том, что “достаточно хорошая мать” позволяет себе отсутствовать. Тогда ребенок посредством использования переходных объектов начинает формировать свой собственный внутренний мир психических представлений. Постепенно он узнает о существовании третьего и развивает пространство, в которое в дальнейшем могут быть интегрированы представления о родителях как о супружеской диаде. Итак, одним из важных аспектов материнской заботы является открытие матерью доступа к третьему – отцу, к которому ребенок обращает взор своей души, побуждаемый стремлением быть объектом материнского желания.
Для нормальной триангуляции важен также и либидинальный интерес ребенка к отцу, развитие которого возможно лишь при условии вовлеченности отца в отношения с ним. Все это способствует процессу сепарации ребенка от матери и обретению им собственной идентичности. Роль отца стремительно возрастает на стадии сепарации-индивидуации (в возрасте двух-трех лет) и становится очень важной в эдиповой фазе.
Можно выделить три главные задачи этой фазы, тесно связанные друг с другом:
1. Структуризация желаний . Как известно, эдипова фаза разворачивается в период первичного пробуждения генитальной зоны (поздняя инфантильно-генитальная стадия психосексуального развития). В этой фазе ребенок должен интегрировать новые ощущения в рамки объектных отношений и открыть доступ к генитальной сексуальности.
2. Усиление и развитие половой идентичности , т.е. установление границ между полами. Если мы будем рассматривать развитие мальчика, то очень важно, чтобы ребенок смог, сохранив свой объект любви, изменить объект идентификации.
3. Выстраивание треугольной структуры объектных отношений , включающей в себя создание психических представлений о супружеской паре родителей и о собственном месте ребенка. По сути – это признание межпоколенческой границы.
Таким образом, отец играет важную роль в процессе установления границ – границ собственной идентичности, границ между полами и поколениями .
Отец необходим сыну еще и для того, чтобы справиться с нарастающей мощью бессознательных инцестуозных импульсов, опасность которых становится особенно очевидной в подростковом возрасте, когда физическое созревание делает возможным реальный инцест. Отец является носителем Закона. Он несет для ребенка функцию запрета на прямое удовлетворение инцестуозных желаний. В нормальном эдиповом треугольнике мальчик вступает в соперничество с отцом. Конфликт между отцом и сыном позволяет ребенку при оптимальных условиях интегрировать агрессивные импульсы и идентифицироваться с силой отца. (Безусловно, в этом соперничестве кроются опасности – полное поражение и абсолютная победа). Известно, что разрешение эдипова конфликта у мальчика протекает под воздействием кастрационного комплекса. Боясь кастрации и желая сохранить любовь обоих родителей, мальчик отказывается от инцестуозных притязаний на мать, идентифицируется с отцовским запретом, принимает наличие различий между поколениями и полами, обретая, таким образом, место ребенка. Принятие этого места в рамках нуклеарной семьи денарциссизирует мальчика и привязывает его либидо к объектам.
В том случае, когда отец отсутствует, ребенок может чувствовать себя победителем. Например, мальчик может фантазировать о том, что мать предпочла его отцу. Эта ситуация усиливает нарциссизм, фантазии о собственном всемогуществе. Таким образом, ребенок, избегая прямого конфликта с соперником, сталкивается с еще более тяжелой дилеммой. Оказываясь на месте потенциального мужа-любовника, он чувствует себя нарушителем запрета, и межпоколенческая граница оказывается размытой. Эта трансгрессия (нарушение границ между поколениями и полами) обусловлена не только инцестуозным сексуальным побуждением, но и тоской по отцу. Ребенок не только желает мать, но и хочет ощутить себя тем, кого она желает, т.е. он хочет занять место отца. Трагедия заключается в том, что, чувствуя себя сексуально привлекательным для матери, сын (конечно же, в том случае, если реальный инцест остается под запретом) не чувствует себя способным удовлетворить ее желания. Это вызывает отчаяние, ощущение безысходности и стыда за собственную несостоятельность (мой пенис слишком мал, чтобы удовлетворить мать).
На этом завершим экскурс в теорию. Из нее, на самом деле, мы не узнали чего-то нового. По сути, здесь психоанализ с его изысканиями лишь подтверждает фундаментальную житейскую истину, гласящую, что ребенку необходима полная семья.
Чем же опасна инцестуозная связь матери и сына? Альмодовер дает ответ на этот вопрос по прошествии нескольких минут после начала фильма. Эстебан, шутя, выказывает серьезную озабоченность по поводу своей формирующейся мужественности. Юноша во время просмотра фильма спрашивает свою мать: “Ты пошла бы на панель ради меня?” Этот вопрос, по сути, является трансгрессивным жестом. Он размывает границы в отношениях мать-сын. Однако это не праздный вопрос. На мой взгляд, он выражает суть очень острого конфликта. С одной стороны, мальчик, выросший без отца, хочет еще раз подтвердить собственное исключительное значение для матери: “Готова ли ты сделать для меня что-то, что выходит за границы?”. Это может быть отражением фантазии “семейного романа – универсальной фантазии, которой бывает охвачен подрастающий человек, когда он отделяется от родителей. З.Фрейд в работе 1909 года “Семейный роман невротиков” ( Фрейд , 1991) писал: “С познанием половых различий возникает склонность рисовать себе эротические ситуации и отношения, движущей силой чего выступает желание по
Блондинка в сетчатых чулках
Фотограф соблазнила модель а её муженёк трахнул в попку
Похабная студентка азиатка самолично хочет провить длинный хуй