Крёстный

Автор: Владимир Агранович

Где тишина рассеется, останется покой.

Гремят снаряды, но тропами мести

Суровые спартанцы рвутся в бой.

Их прикрывает артиллерией небесной

Бессмертный воин. Крестный. «Водяной».

Весна 2020-го года. Я стоял у двери его квартиры. Затаившись, вслушиваясь в тишину. Не к лицу была застенчивость и нерешительность, но я ничего не мог с ними сделать.

Дверной замок издал звук, после которого уже нельзя было что-то отыграть назад. Я мог, конечно, сделать вид, что всё хорошо, ведь так оно и было, но не для меня.

-Здаров, сына! Заходи.

Мы бьемся ладонями, хлопаем друг друга по плечу и проходим на кухню. Дядя всегда называл меня «сына», а я его «Дядя».

-Шо там, как дела?

Я сажусь за стол и пытаюсь расслабиться. Руки слегка дрожат, но я концентрируюсь на разговоре, понимая, что необходимо создать непринужденную обстановку, в первую очередь для себя самого, прежде чем я скажу то, зачем сегодня пришёл.

-Да понемногу, как обычно. Работа, семья. Ты как?

Дядя включает конфорку, ставит кофе и закуривает. Делал он это и десять минут назад, как и минут сорок до этого. Перерыв на бездумье или приятная, медленно убивающая тебя, привычка.

-Да что, воюем.

Слегка похрамывая, он открывает окно и садится рядом со мной. Дым слишком сильно бьёт мне в лицо, но я не сопротивляюсь.

-Как нога?

Дядя слегка щурится и дотрагивается к ноге ниже колена, словно хочет убедиться наверняка.

-Болит, отекает постоянно. Куска мяса ж нет.

-Может, пролечить можно как?

-Да как тут пролечишь. Некогда.

Дядя затягивается. Возникает небольшая пауза.

-Жена как?

-Да тоже понемногу, работает.

Каждый разговор с дядей начинался примерно так. И через два-три стандартных вопроса, которые задают любые родственники друг другу, я начинал теряться и не знал, о чём с ним поговорить. О чём говорить с человеком, которого знаешь всю жизнь? Который пару раз в год приходит на праздники, дарит подарки, а затем снова пропадает на полгода. И не сказать, что это его вина. Или моя. Просто так сложилось. В те давние времена, когда война на Донбассе была лишь публицистикой в мягком переплёте по скидке, я был ребёнком, потом подростком. В голове спорт и девушки. Я бессмертный, я самый умный. Да и сильный тоже. А мой крёстный просто крёстный. То там работает, то сям. Жена есть. Дочь. Какие-то фильмы смотрит, дом обставил. Машина китайская, но джип. О чём говорить? Я не знаю. Старый он какой-то. Скучный. Работа, дом. И всё по кругу. Воли в нём нет. Не так ты живёшь, Дядь.

Вот на майдане скачет кто-то. Ничего. Крестный работает дальше. Я диплом защитил. Читаю книги о мотивации и как разбогатеть. Было несколько девушек. Самооценка где-то между Богом и Микки Рурком из фильма «Девять с половиной недель». Крестный стал директором водоканала. Также видимся по праздникам. О чём говорить? Вопрос уже, скорее, риторический. Порой мне было жаль его. Мне виделось, что дядя застрял в череде повторяющихся дней, из которых невозможно вынести никакого урока. День сурка, но по-русски. Не так ты живёшь, Дядь.

Расцвело всё вокруг. Какие-то военные столкновения в Славянске. Дядя работает. Я тоже пытаюсь. Нужны деньги на еду, на коммуналку. Ремонта в квартире не хватает. Машину бы когда-то взять. Стали появляться темы для разговоров с крёстным. Но мне бы рассказать ему про позитивный образ мышления, закон притяжения и неисчерпаемые блага вселенной. Кажется, все должны об этом знать. Не так ты живёшь.

В Одессе жгут людей. Читал я в умных книжках, что политика для политиков, но внутри что-то ёкает. И не только ёкает, а еще сжимается в груди и некуда этому вылиться. И вроде, не был я никогда в той Одессе, только шутки порой попадались про евреев, а внутри больно. Дядя? Отец сказал, что трубку не берет уже три дня как. Случилось, что? Он-то тихий такой, лицо доброе. Может, побил кто и лежит он где-то в подворотне, в себя прийти не может. Никто не знает. Телефон выключен.

На четвертый день звонок. Дядя в Славянске. Тихо так, почти буднично, он взял с собой только маленькую сумку и уехал на войну. А через пару дней в сети мы видим его фото. В броне, шлеме и с автоматом. Дядя, который в драке великолепно выступал только лежачим. Дядя, который откосил от армии. Дядя, над которым, мне казалось, не грех было и потешаться, стоит где-то там на рубеже жизни и смерти. Поговорить бы, Дядь.

Я сотни раз, казалось, был неправ. Мог осуждать его, сидя в удобном кресле где-то там на вершине моего величия за шторами безответственной юности. А он продолжал меня любить, как может любить отец сына.

К горлу подошёл небольшой ком.

-У тебя какие планы, Дядь?

-Да мне бы до пенсии дослужиться, демобилизоваться. Дочке как раз на ипотеку соберу. Пенсия хорошая будет. А там, может, устроюсь куда-то.

Это был следующий стандартный вопрос, который я задавал при встрече. Я всячески преодолевал смятение, чтоб хотя бы попытаться приблизиться к чему-то важному, что действительно стоит сказать, но каждый раз встречал в себе сильное сопротивление.

Дядя встал и сделал несколько неуверенных шагов к турке, чтоб долить себе еще немного кофе.

- Болит, падла.

Я посмотрел вниз и всё понял без слов. Голени были опухшими.

В июле четырнадцатого года, когда при упоминании словосочетания «русский мир» возникала гордость, наполненная возвращением Крыма, а донецкое ополчение повторяло мантру «русские скоро придут», в одном из сражений мой крёстный попал в засаду. По неудачному стечению обстоятельств, не умея воевать, а опираясь лишь на мысль, что у русского умение воевать в крови, в результате то ли дружеского, то ли встречного огня, Водяной (позывной моего крёстного) получил сильные ранения ног и по окончанию этой огнестрельной неразберихи попал в плен.

-Еще кофе?

-Давай, Дядь. Спасибо.

Измученный ранениями, понимая всю безысходность своего положения, передо мной сидел мой крёстный и улыбался так по-родному. Словно ему было куда уйти из армии. Словно у Донецка еще был шанс стать частью России.

Да не сольют нас, Дядь. Надо верить. Уже вот шесть лет не сливают, а тут возьмут и сольют?

-Да кто их знает. Воевать не дают. Лишний раз стрельнешь – посадят. Мы минские соблюдаем.

-Значит, надо так.

-Может, надо.

Это был совсем другой человек. Те же руки, то же лицо. Да даже глаза почти те же. Такие же добрые и любящие, потерявшие глубоко в себе неуверенность, а вместе с ней и веру во что-то хорошее.

-Знаешь, о чём я мечтаю?

Дядя сделал очень громкий глоток и еще громче выдохнул, прежде чем продолжить.

-Хочу освободить свой родной город, вернуться домой на бэтэре, поставить наш флаг на городской администрации и прийти к родителям с победой. А потом съездить в Славянск.

Тоска по дому была еще горче, чем сваренный кофе. Дядя вновь закурил. А я погрузился в воспоминания тех девяти дней, когда крёстный считался пропавшим без вести. Шансы на то, чтоб увидеть его вновь были в районе одного процента из ста. Вот так живёт человек с тобой рядом всю жизнь. И ты знаешь, что он есть. Вы можете не видеться месяц, полгода, год, но ты знаешь, что рано или поздно он зайдёт в гости, отец сделает ему кофе, они поболтают сперва о политике, потом об истории, обсудят детали какого-то сражения Великой Отечественной, покурят в коридоре и дядя пойдёт по своим делам. А затем наступает момент, когда приходит осознание, что ты, возможно, потерял этого человека навсегда.

Я ведь тогда поверил в Бога, только никому не сказал. На третий день было так тяжело, что я нашёл молитву и начал читать. Прочёл один раз, затем ещё. Покрестился зачем-то. А правильно ли? Вроде бы да. На пятое прочтение стало легче. И я начал делать это каждый день. Утром читать молитвы, а вечером плакать. А затем снова читать. На десятый день отцу позвонили и сказали, что крёстный жив. Спасибо, Боже.

С этого и начались мои душевные познания, которые привели меня к покаянию. Дернул же чёрт прочесть ту книгу. А теперь всё, хочется просить прощения у всех, кому насолил, с кем был нечестным и на кого поглядывал свысока, и то одним глазом. Начав с друзей и знакомых, я очень долго избегал тех, кому действительно был обязан. И вот я здесь, сижу перед крёстным, ломая себя, превозмогая боль, но понимая, что будет больнее, если я буду это носить в себе и дальше.

Слово за слово, я переступил порог искренности. Где-то так издалека, немного украдкой, я нашёл правильные слова, чтоб зацепиться за воспоминания, расковырять их, разрезать и сказать дяде спасибо.

«Представь, что остался последний день, а ты так и не сказал самого важного».

И я представил.

«Представь, что человека уже нет среди живых, а ты так и не сказал ему, что любишь, не попросил прощения. Поставил гордость на пьедестал и сдуваешь с неё пылинки».

Время шло к комендантскому часу, но я продолжал подбираться к главному. Дышать стало тяжелее.

-Я хотел поговорить с тобой, Дядь.

-Ну.

Уставшие добрые глаза военного смотрели на меня.

-Дядь, ты с детства заботился обо мне. А я ни разу не сказал тебе спасибо. Считал себя лучше тебя, осуждал тебя, насмехался. Я так благодарен тебе за всё, что ты сделал для меня.

Дядя продолжал смотреть, ожидая развязки. Сдерживать дрожащий голос стало невыносимо.

-Прости меня, пожалуйста.

Слёзы перестали повиноваться мне, а ком начал прорываться из груди. Было больно, но боль несла за собой очищение, в котором я так нуждался.

-Сына, да ты чего?

-Я так люблю тебя, Дядь. Я так переживал, когда ты был в плену. Мы ведь не знали, что с тобой и как. Верили до последнего, но уже мысленно похоронили тебя. Мне так было страшно тебя потерять. Прости меня.

- Сына, любимый.

Мужчина обнял двадцативосьмилетнего юнца.

-Ты ж для меня как родной сын.

Я рыдал. А крёстный едва намочил глаза, сдерживая порыв нежности, за которым таилась любовь.

Мы проболтали еще около часа. Дядя вспоминал яркие моменты из моего детства, а я слушал и улыбался. Впервые в жизни я спокойно смотрел ему прямо в глаза и чувствовал, что между нами нет каких-либо преград. Я ушёл под самый комендантский час, испытывая долгожданную лёгкость на душе. Крёстный наблюдал за мной в окно. В его взгляде читалась не то благодарность, не то ощущение уюта и тепла, которые были забыты им где-то в далёком 2014-м году.

Сергей Агранович. Командир второй роты ОРБ «Спарта». Позывной «Водяной». Мой крёстный. С самого начала встал на защиту Родины, перевернув во мне представление о том, что значит быть мужчиной. Оборонял Славянск, прошёл самые тяжелые бои июля 2014-го года, выбрался из плена, в 2015-м году участвовал в штурме донецкого аэропорта и после все восемь лет оставался в обойме тех, кто до последнего где-то там на задворках души верил в то, что Россия придёт и вновь станет великой.

Мой дядя погиб 20-го апреля 2022-го года в боях за Авдеевку. До последнего дня он оставался верным себе, батальону, Донецку, России.

Дядь, я знаю, что ты слышишь меня. Нам всем тебя очень не хватает. И я не знаю, как бы смог жить дальше, если бы не сказал тебе тогда всё самое важное, что должен был и хотел сказать. Я тебя очень люблю.