КремльШеринг. Формула будущей России от политолога Василия Жаркова

Для бывшего декана факультета политических наук Шанинки Василия Жаркова образ России будущего весьма расплывчат. По его мнению, страна все еще несется в пропасть, и составлять смету для ее ремонта пока рано.

Политолог предлагает сосредоточиться на правилах дорожного движения для тех, кто сядет за руль послепутинской России. В том числе заранее договориться, что власть — это как машина в аренду. После непродолжительной поездки ее придется передать другому, а дальше идти пешком.

Василий Жарков, политолог, кандидат исторических наук.

Родился в 1974 году в Москве.

В 1997 году окончил исторический факультет Московского педагогического государственного университета имени В.И. Ленина.

В 2010-2022 годах работал деканом факультета политических наук Шанинки.

В настоящее время — приглашенный лектор Европейского гуманитарного университета в Вильнюсе. 

— Каким вам видится государственное устройство России после Путина?

— В идеале я вижу что-то похожее на Третью республику, которая возникла во Франции в 1870 году на обломках империи Наполеона Третьего.

Тем более две республики в России уже были. Первую провозгласили 1 сентября 1917 года, и она просуществовала всего 55 дней. Вторая возникла 12 июня 1990 года и рухнула 4 октября 1993-го. По другой версии, она прекратила свое существование в 2004 году, когда после избрания Владимира Путина на второй срок в России окончательно установился плебисцитарный режим.

На самом деле не так уж и важно, какой будет новая республика на бумаге — парламентской или президентской.

По сталинской Конституции 1936 года у нас была, между прочим, вполне парламентская республика, где депутаты Верховного Совета формально назначали правительство и выбирали президента Советского Союза. Но по факту в стране господствовал режим личной власти, а позже еще несколько десятилетий сохранялась партийная диктатура.

Это значит, что в фундамент будущей России надо заложить основы, которые будут защищать нас от повторения подобных режимов. Прежде всего я говорю о разделении властей и жестком контроле законодательной власти над исполнительной.

Для этого в стране должно быть множество партий, и никакой «партии власти». Чтобы получить большинство в Парламенте и назначить правительство, избранным народом политикам придется договариваться между собой и вступать в коалиции.

Не надо бояться, что народ проголосует за каких-то страшных коммунистов или фашистов, которые приведут к власти чудовищ.

Если мы снова станем так думать, то обязательно повторится вот это все: «Пусть лучше нами управляет хороший Ельцин или хороший Путин». Мы теперь воочию увидели, что происходит потом.

Ну и, наконец, самый важный момент — нам всем нужно осознать и принять принцип шеринга власти. Даже тем, кто сегодня пострадал от режима и отчаянно борется за счастливое будущее. Власть не должна восприниматься как нечто, данное тебе навсегда. Она как машина из каршеринга: мы сели в нее, проехали какое-то расстояние, оставили и пошли дальше пешком.

— Что нужно сделать, чтобы Третья республика не прекратила свое существование так же быстро, как первые две?

— Те, кто будет строить новую Россию, не должны мыслить себя единственной силой, способной спасти страну. Ошибаться может каждый, в том числе и они. Вместо того, чтобы демонизировать своего противника, надо искать диалог со всеми и понимать, что власть принадлежит вам лишь на время. И что в строительстве России будущего могут принимать участие, в том числе, люди, которые лично нам несимпатичны. Но нам и с ними придется жить.

Надо также помнить, что одним из главных компонентов любой либеральной демократии является верховенство права.

Однако в России оно всегда проваливалось: и в 1917 году, и в 90-х. Ибо каждый раз новое революционное правительство начинало рушить прежние нормы. А там, где нет преемственности традиций, нет и устойчивого права.

Поэтому я считаю, что в новой России нужно обязательно сохранить многое из понятного и привычного людям в их каждодневном обиходе. Чтобы в обыденной жизни продолжали существовать какие-то приемлемые правила игры из прошлого, а перемены не казались слишком радикальными.

В противном случае люди будут чувствовать себя незащищенными, потерянными и раздавленными, и им опять будет не до верховенства права. Потому что право — это как раз то, что делает нашу жизнь предсказуемой и самоуправляемой на основе существующих норм.

Перезагрузка должна происходить так, чтобы голос людей был услышан. Чтобы было понятно, чего они хотят оставить в своей жизни. Ведь если снова начинать с чистого листа, это будет не просто страшный стресс, но и подрыв системы, на которой строится право.

— Какой полезный российский опыт стоит перенести в будущее?

— Есть важные достижения на локальных уровнях, которые можно распространить на всю страну. Например, в Москве существует прекрасно работающая система электронного обслуживания населения «Мои документы» или вполне сносная система ОМС. Не нужно разрушать то приемлемое, что стало частью повседневности миллионов людей.

Даже в работе патрульно-постовой службы произошли положительные изменения. Я не говорю о борьбе с протестами.

Но если сейчас вас на улице Москвы остановит обычный полицейский патруль или вы обратитесь к нему за помощью, то все будет гораздо гуманнее и прозрачнее, чем даже пять лет назад.

Достижением последних лет можно считать и работу муниципальных депутатов. Я считаю, что эта система нуждается в сохранении и развитии.

Можно найти много хороших примеров и низовых инициатив на каждом локальном уровне. Проблема в том, что многие эти истории так и остаются в пределах своего околотка. А нужно, наоборот, всячески способствовать их продвижению и развитию, чтобы положительный опыт условного Екатеринбурга использовался в других городах. 

— Означает ли это, что Россия заберет в будущее, в том числе, что-то плохое?

— Обязательно заберет, потому что ничего идеального не бывает. Мы должны понимать, что республика — это не про то, что мы ее построили и пошли отдыхать. Она требует каждодневных, ежечасных усилий и никогда не дает расслабиться. За нее все время нужно бороться.

И для этого нужны свободные СМИ и много негосударственных организаций как «Мемориал», которые будут постоянно пинать эту власть, искать ее недостатки, делать их достоянием общественности и всячески понуждать к улучшениям.

Причем даже тех, которые будут казаться «нашими» и «хорошими». Все эти люди должны быть постоянно в тонусе и понимать, что идут по канату. Если завтра они сделают шаг в сторону, то опять провалятся в пропасть диктатуры.

— Россия сохранится как единое государство или нет? Как лучше, по-вашему?

— Не думаю, что страна распадется. Не вижу к этому значимых предпосылок. Но если какие-то территории захотят отделиться — пожалуйста. Никого удерживать не надо. Потому что если начнем силой удерживать, то опять повторим ошибку 1994 года. Именно из Чеченской войны во многом родилась нынешняя автократия. Потому что война — это всегда создание чрезвычайного положения, при котором невозможны демократические процедуры и усиливается сословие силовиков, не склонное к демократии.

Хотя я не уверен, что кто-то действительно захочет уйти: большинство субъектов федерации живет за счет федерального бюджета и инфраструктуры.

Допустим, кому-то из горячих голов на юге или востоке придет в голову отделиться - откуда он будет брать деньги на пенсии? Где ближайший к его деревне международный аэропорт? И как он будет торговать с внешним миром?

Распад единого государства невыгоден никому, в том числе и другим державам. Россия — это ведь, по сути, торговый тракт между Евросоюзом и Китаем. Европейцы до начала войны были нашими основными внешнеторговыми партнерами, китайцы с небольшим отрывом занимали второе место. Кому полезно, чтобы на сухопутной территории в тысячи километров появилось несколько новых таможенных барьеров? Это не надо ни им, ни нам. 

— Есть ли модель, на которую стоит ориентироваться? Или у России особый путь?

— С одной стороны, модель более-менее понятна — современная либеральная демократия, которая применима в большинстве стран мира. Это предполагает верховенство права, разделение властей и защиту интересов меньшинств. Это универсально и применимо повсеместно.

С другой стороны, у нашей страны своя специфика. Мы не можем игнорировать большие размеры, особенности географии и культуры. Иначе получится как у Столыпина, который взял за основу своей реформы литовскую модель и хотел создать крестьянские хутора по всей России.

Но оказалось, что везде свои особенности: в Алтайском крае и Западной Сибири это сработало замечательно, а в Центральной России не дало никаких результатов.

Потому что нельзя требовать одного и того же от Якутии и Дагестана. Многие вопросы нужно оставлять на уровне регионального рассмотрения. Не просто учитывать разнообразие и многоукладность, но и всячески их поощрять. 

— Какова желательная модель трансфера послепутинской России? И какова наиболее вероятная?

— Это самый сложный вопрос, потому что мы все еще летим в пропасть, и прогнозировать трудно.

Идеальный вариант — это как раз модель перехода к Третьей республике, как это было во Франции. Когда некие силы, находящиеся во власти, понимают, что так дальше нельзя. После этого лидер уходит, а оставшаяся верхушка, представленная несколькими кланами, начинает диалог с разными общественными силами, постепенно уступая им власть.

Не нужно бояться борьбы группировок у опустевшего трона — их баланс как раз служит залогом перехода к более правовым формам правления в условиях полиархии. Пожалуй, это и есть самый лучший вариант из возможных. Но я не уверен, что он произойдет легко и безболезненно.

Наиболее вероятный сценарий укладывается в знаменитые слова Василия Розанова о том, как Русь слиняла за три дня. Он сказал так про правительство Николая II. Вот существовала великая империя, важные люди сидели на заседаниях Госсовета в ливреях и золотых погонах. И вдруг в одночасье ничего этого не стало.

Между прочим, и в августе 1991 года все исчезло именно за три дня.

Нынешняя власть значительно слабее своей предшественницы и держится на одном человеке. Если завтра он по каким-то причинам выпадет из игры, система просуществует недолго, и путинская Русь тоже слиняет очень быстро.

Причем произойти это может в любой момент. Например, жены и матери мобилизованных выйдут на бессрочный протест, полицейские сначала попытаются жестоко их подавить. Но потом они поймут, что это их матери и жены. И дальше — сценарий Февральской революции. Там тоже, кстати, все началось с женских протестов.

Ситуация в общем непредсказуемая. И хороших выходов из нее все меньше.

— Должна ли Россия стать меньше в территориальном смысле?

— Это было бы замечательно, но маловероятно.

Говорят, в начале своего правления Александр II, увидев карту Российской империи, воскликнул: «Зачем нам столько земли?» Это он, кстати, продал Аляску, потому что понимал, что Россия не сможет ее осваивать и содержать.

Территория на самом деле не является признаком успешности государства. Особенно когда ее значительная часть непригодна для жизни.

Ведь получилось так, что еще в XVII веке Россия захватила все наименее пригодные для жизни территории Северной Евразии. Никто больше на них не претендовал и не претендует.

Давайте не будем мерить по себе: никто не хочет захватить российские земли. Это никому не нужно, в том числе Китаю. Он давно эксплуатирует их без всякого захвата — это значительно выгоднее, потому что не нужно вкладываться в их содержание и иметь какие-то обязательства перед местным населением.

Поэтому я думаю, что большая часть территории Российской Федерации так и останется ее головной болью. Нам предстоит что-то делать со всеми этими бескрайними просторами на вечной мерзлоте и в зоне рискованного земледелия.

— Если Россия сохранится как единое государство, какое должно быть распределение полномочий между центром и регионами? И что самое главное надо изменить?

— Никакого «центра» как отдельного субъекта политики быть вообще не должно: его будут учреждать и содержать регионы. Причем регионы надо еще и укрупнить: объединить кормящие с дотационными, чтобы они стали более устойчивыми и не просили денег извне.

Давайте не забывать, что за последнее столетие произошли важные изменения в российском социуме и пространстве. Сегодня Россия — это конгломерат крупных городов-миллионников, где и происходит основная жизнь. Возможно, именно совокупность этих новых полюсов и создаст особую модель российского республиканизма.

Убежден, что регионы сами смогут заключить между собой соглашение, выбрать форму устройства страны и ее столицу. Я бы даже сделал несколько столичных городов.

Например, Парламент сядет в Нижнем Новгороде, на родине Кузьмы Минина, правительство — в Петербурге, поближе к европейским инвестициям, а верховный суд — в Екатеринбурге. В Москве же с ее развитой инфраструктурой пусть останутся фондовая биржа и головные офисы крупнейших банков и корпораций по аналогии с Нью-Йорком.

В условиях России это будет полезно, потому что разделение властей будет не просто на бумаге, но и территориально закреплено.

Очень важно при этом — не забыть про широкое самоуправление в городах и на муниципальном уровне. Оно необходимо для того, чтобы сильные регионы не превращались в маленькие автократии или царства, каждое из которых управляется одним человеком.

— Если Центр исчезнет, что тогда делать с московским Кремлем?

— Кремль должен стать музеем. Власть переселилась в него 100 лет назад вместе с большевиками, которые пребывали в тот момент в состоянии осажденной крепости. И эта психология осажденной крепости жива до сих пор.

Люди, работавшие в Администрации президента при Ельцине, рассказывали мне про эти чувства: когда много лет работаешь за зубцами кремлевской стены, средневековое сознание возникает автоматически.

— Как должна быть устроена власть в период транзита? И какой институт может быть органом власти в этот период?

— Проблема такого транзита заключается в том, что все институты власти сегодня захвачены диктаторским режимом и ни в коем случае не смогут пойти на сотрудничество с улицей. Поэтому очень большой вопрос, какой орган власти будет легитимным. Государственная Дума — придаточный механизм Администрации Президента. Там нет ни одного депутата, способного как Керенский выйти к восставшим и встать во главе них.

Может быть, и не лишена смысла эта идея съезда народных депутатов?

Наверное, самая легитимная власть находится сейчас именно на муниципальном уровне, как ни странно.

Возможно, придется собирать какой-то чрезвычайный орган власти из представителей муниципальных образований, который отменит все незаконные поправки в старую конституцию, сформирует временное правительство и объявит выборы в Учредительное Собрание. Все остальные органы власти скорее всего полетят в тартарары.

Менее травматичный и более легитимный сценарий: исполняющий обязанности президента распускает действующую Госдуму и назначает новые выборы, до которых допускаются все деятели так называемой «внесистемной оппозиции».

Новый депутатский состав аннулирует все принятые ранее неправовые и репрессивные законы. Новый состав Конституционного Суда признает незаконными все печально известные поправки в конституцию.

Думское большинство инициирует процесс принятия новой конституции с более сбалансированным разделением властей и новым федеративным договором. К моменту принятия новой конституции меняется структура регионов, которые переформатируются на основе местных плебисцитов по принципу самоокупаемости и финансовой устойчивости.

В результате транзита, который займет несколько лет, у нас появится новая республика с четким разделением властей, новой региональной и партийной структурой.

Важной составляющей реформ должна стать демонополизация экономики, возвращение свободы слова и возрождение НГО и других институтов гражданского общества.

Другая не менее важная задача — расследование и судебные решения по всем преступлениям режима, начиная с войны в Украине.

Но этот почти идеальный вариант смены власти становится все менее вероятным по мере затягивания военного конфликта и сохранения режима личной власти в стране. 

— Может ли Россия избежать Гражданской войны после падения нынешнего режима?

— Отдельные эксцессы наверняка будут, но в вероятности большой гражданской войны я сильно сомневаюсь. Потому что средний возраст жителей нашей страны — не 19 лет. По переписи 2010 года он составлял 39 с половиной лет. А сейчас говорят, что уже 40 с лишним.

То есть значительную часть населения составляют пенсионеры и инвалиды. В такой стране гражданская война не может быть долгой и масштабной.

С другой стороны, мне кажется, что гражданская война идет уже давно. Она началась в 1992 году, когда часть общества категорически не приняла проводившиеся сверху реформы. За эти 30 лет произошло достаточно событий, которые так или иначе можно описать в терминах гражданской войны: октябрь 1993 года, Чеченская война, протесты 2011 и 2012 годов.

Судя по всему, мы имеем дело с холодной гражданской войной, в ходе которой время от времени происходят кровавые вспышки.

Ельцинская и путинская власть, не дававшая народным избранникам назначать правительство своим большинством, на самом деле показывала, что боится собственного народа и фактически вела с ним войну. Наверное, учреждение Третьей Республики как раз и должно поставить точку в этом противостоянии.

— У России в XX веке были шансы к демократизации? Если да, то что пошло не так?

— Дважды в ХХ веке Россия выбрала категорически неприемлемые для нее модели устройства. И обе этих модели были привнесены извне.

Первой стала советская демократия, или диктатура пролетариата. Это больше всего напоминает так называемый пятый тип демократии по Аристотелю. В его основе лежит отказ от разделения властей и верховенства права в пользу абсолютизации воли широких беднейших слоев населения.

Еще две тысячи лет назад Аристотель предупреждал, что при такой форме правления демагоги начнут навязывать народу свои решения, и в итоге все неизбежно закончится тяжелой тиранией.

Так и получилось, если посмотреть на транзит власти в первые десять лет советского режима от диктатуры партийных демагогов до установления «культа личности» Сталина.

В 90-е годы страна пошла по пути бонапартизма, или так называемой плебисцитарной диктатуры: в результате президентских выборов 1991 года народ доверил Ельцину управлять страной, и тот начал проводить радикальные реформы от нашего имени. На мой взгляд, он не установил режим личной власти только потому, что был уже стар и болен. В итоге нам навязали молодого Путина со всем известными последствиями.

— Кто, на Ваш взгляд, может стать носителем перемен к лучшему сейчас? Особенно в ситуации, когда оппозиция уничтожена или сидит, а сотни тысяч активных и молодых уехали.

— Те, кто уехал, потеряли возможность значимого контроля над ситуацией.

Но уехали далеко не все, и основные агенты перемен остаются внутри страны. Я говорю, прежде всего, о крупных городах с прогрессивно настроенной молодежью. Ей, конечно, не хватает организации, потому что все независимые от власти организации давно уничтожены и вытоптаны под корень.

Тем не менее, в современном мире, где существует возможность довольно быстрой самоорганизации в социальных сетях, этот ресурс не израсходован и даже еще не применялся.

— Могут ли стать носителями таких перемен национальные образования? Можно ли предположить, какой вектор перемен будет для них желателен: полный суверенитет или что-то другое?

— Носителем таких перемен может стать, например, Татарстан. Но не потому, что это созданная по этническому принципу республика. А потому что Казань — крупный современный мегаполис.

Жители небогатых малых городов и сельской местности в этнических регионах по большей части будут тяготеть к консервативному выбору.

Здесь возможен всплеск этно-национализма и религиозного фундаментализма, что вряд ли будет способствовать прогрессу.

Но при этом переехавшие в крупные города выходцы из этих регионов, скорее всего, станут агентами перемен и вместе со своими соседями будут строить новую мультикультурную страну, где найдется место для всех. Эти современные и активные люди из крупных городов могут стать силой, способной изменить ситуацию в сторону прогресса и устойчивого развития по всей стране.