Кратчайшее расстояние между двумя башнями (перевод статьи) - часть 1-я

Оригинал статьи Стива Томпкинса опубликован в Vision, Gryphons, Nothing and the Night #4 зимой 2002-го года. https://www.robert-e-howard.org/VGNNws02.html

Он осознавал это свойство «проходящего события» — убегающего времени — как никто другой во всей литературе. Это окрашивало всю его работу; его лучшая проза построена вокруг этого, его поэзия благоухает этим! Вместе с Говардом вы чувствуете, по крайней мере, некоторую часть той самой тоски от потери королей и королевств, обречённых на гибель, - ибо великие дела сходят на нет, ибо красота угасла, а смех утих навсегда.

— Рой Дж. Кренкель, вступление к «Рождающим гром».

Конечно, любой, кто попытается «сбежать» через волшебный портал «фэнтези», не будет упорно читать том за томом, сказку за сказкой о неисчислимых утратах и тяготах, с которыми столкнулись жители Средиземья от Феанора до Фродо. Точно так же трудно представить, что кто-то, стремящийся удержаться за прошлое — будь то райский период Первой эпохи или эдвардианская эпоха ранней жизни Толкина — будет упорно читать хронику, часто в отрывках, напоминающих самые мрачные скандинавские произведения, фатализм и ужасающие разрушения эпохи легенд.

— В. А. Старший, «Вечная утрата в Средиземье Дж. Р. Р. Толкина»

Популярное название определённого поджанра современного фэнтези нет-нет да и промелькнёт в рецензиях на фильмы Питера Джексона «Братство кольца» и «Две крепости»:

«Две крепости» — это средневековый фильм меча-и-колдовства, пропитанный чувствами блестящего знатока интуитивного ужаса. (Дэвид Эдельштейн, «Force of Hobbit», Slate, 18 декабря 2002 г.)

Эти фильмы по Толкину обладают весом и серьёзностью, которых достигли очень немногие картины меча-и-колдовства за последние тридцать лет. (Филип Френч, «That’s another Fine Myth», The Observer, 15 декабря 2002 г.)

Стремительно, как стрела, выпущенная эльфийским лучником, пролетел год со времени выхода «Братства Кольца», первого из трёх эпических фильмов по роману классика литературы Дж.Р.Р. Толкина «Властелин колец», наложив своё заклятие меча-и-колдовства на мировую кинокассу. (Сьюзан Влощина, USA Today, 12 декабря 2002 г.)

Конечно, какой фильм меча-и-колдовства может считаться полноценным без захватывающих боевых сцен? (Эрик Моро, «The Lord of the Rings: The Fellowship of the Ring», Cinescape, 14 декабря 2001 г.)

Многие из тех, кто берёт на себя задачу составить карту вотчин и владений фэнтези, оставили бы огромную пропасть между мечом-и-колдовством и эпопеями в стиле Толкина, то есть «высоким» фэнтези. Майкл Суэнвик, который своим романом «Дочь железного дракона» дал жанру быстрый толчок к самоуспокоенности, однажды написал эссе под названием «В традиции», в котором Средиземье и Хайборийская эра были игриво сопоставлены друг с другом, дабы посмеяться над этой печально известной универсальной книжной аннотацией прошлых лет «В традициях Роберта И. Говарда и Дж. Р. Р. Толкина»:

В те времена мне казалось, что хуже не описать книгу при всём желании. Самое малое, что можно сказать о вселенных Говарда и Толкина — это то, что они взаимно исключают друг друга. Образ мускулистого Конана-варвара, он же Воин, он же Мститель, Пират и Завоеватель, шагающего по Хоббитании, круша в щепы обутыми в сандалии ножищами хоббитские канапе и инкрустированные стойки для зонтиков, казался мне верхом комического абсурда, типа шуточек театра «Монти Пайтон». Но юность склонна к поспешным суждениям, а годы умудряют. Теперь, через четверть века, я дозрел до точки зрения этого безвестного труженика издательского фронта. Он был всё-таки прав, думаю я теперь, — ведь и в самом деле, все мои любимые книги жанра фэнтези написаны именно в традиции Роберта И. Говарда и Дж. Р. Р. Толкина. Я хочу сказать, что любая из них похожа на любую другую не больше, чем Гэндальф Серый на Рыжую Соню. Каждая из них — химера, раритет, уникум.

Это почти так же несправедливо, как и смешно. Прежде всего, сам Говард не отвечал ни за «Рыжую Соню», ни за названия томов о Конане издательства Lancer. И, выделяя не только Шир, но и Саквилл-Бэггинсов внутри Шира, Суэнвик противопоставляет Говардовского варвара из варваров нуворишеской родне Бильбо и Фродо, создавая комическую разрядку из того места в «Братстве Кольца», где многим читателям книги, напротив, хотелось бы разрядки от комедии. Даже самый стойкий защитник Толкина Том Шиппи осуждает семью Саквилл-Бэггинсов [в альтернативном переводе - Лякошель-Торбинсы] как «аномалию Средиземья и провал в тоне повествования». Говард в его сильнейшей форме против Толкина в его слабейшей – это вряд ли можно назвать рейтинговым противостоянием. Нет, Суэнвик в этом отрывке преувеличивает не столь очевидное; Средиземье и Хайборийская эра не обязательно взаимно исключают друг друга.

Предположение, что Говард и Толкин — башни-близнецы фэнтези XX века, одинаковые в своих возвышенных устремлениях, — это мнение меньшинства. Ведущий исследователь Говарда недавно заявил, что «Толкин также представляет собой некорректное сравнение, поскольку Говард не писал и не пытался написать «эпическое фэнтези» того же типа, а также не поднимал подобных проблем в своих произведениях. Это всё равно что сравнивать груши и бананы». (Расти Бёрк в Seanchai #103, REHupa Mailing #178, декабрь 2002). Однако груши и бананы объединяет то, что они относятся к фруктам; так нельзя ли сказать, что груша превосходного качества и столь же исключительный банан принадлежат к одной и той же категории, к категории несомненно превосходных фруктов?

Джин Вулф считает так же. В своём замечательном эссе «Самый лучший путеводитель по горам» автор «Книги Нового Солнца» вспоминает, как он обратился к словам Роберта И. Говарда, дабы выразить своё изумление, которое почувствовал, закончив читать «Возвращение короля» (ранее на титульной странице «Братства Кольца» он вывел чернилами подходящую цитату Генри Дэвида Торо и цитату из Конрада Эйкена – на титульной странице «Двух крепостей»):

«Цитата, которую я выписал для «Возвращения короля», принадлежит Роберту И. Говарду. Вы можете со мной спорить, однако я считаю, что это лучшая цитата из трёх, или даже лучшая из вещей, которые я когда-либо читал:

На запад, вдаль, за горизонт,

Плывут суда с зари времён.

Вскрой свиток Скелоса, прочти,

Коль смел, что он писал в ночи;

И с кораблём – на запад в путь,

Вспять кораблю не повернуть.

Если вы вспомните финал последнего тома трилогии, как Фродо едет в Серые Гавани в длинной бухте Лунного залива и садится на белый корабль, которого больше никогда не увидят в Средиземье, то вы поймёте, почему я выбрал именно эту цитату и почему я так ценю её (как и книгу, на которой её написал) по сей день.»

Каковы же связи между Говардом и Толкином, которые Вулф почувствовал интуитивно, тогда как другие комментаторы заявляли, что не видят их в упор? Давайте, для начала, вернёмся к Конану и семейству Саквилл-Бэггинсов. Жадные родственники Бильбо, скорее всего, действительно заперли бы понадёжнее своё краденое фамильное серебро по прибытии киммерийца, но вот в другом краю Средиземья варвар вполне бы мог назвать свою цену. Уничтожение гнёзд орков, пещера за пещерой, в Мглистых горах, например, очень даже похоже на настоящую работу для него, но, как и Баланн в «За Чёрной рекой», Наместники Гондора решили бы, что он «принесёт больше пользы, путешествуя по реке, чем сидя взаперти в каком-нибудь форте», и отправили бы его делать своё дело в леса к востоку от Андуина в качестве разведчика, подобно следопытам Итилиэна, которых возглавляет Фарамир в «Двух крепостях». На самом деле, существует и определённое сходство между одним из самых приятных воспоминаний Конана и последним подвигом Арагорна, когда тот сражался за Гондор под псевдонимом Торонгил (эльфийск. «Звёздный орёл»).

- Передо мной они когда-то выли от ужаса, - отвернулся Конан от окна. - На своём корабле под покровом ночи я вместе с чёрными корсарами подкрадывался прямо к самым бастионам омываемых морем замков Кеми и сжигал пришвартованные там галеры... («Час Дракона»).

Эктелион внял его доводам, и вскоре Торонгил с небольшим флотом скрытно подошёл к Умбару под покровом ночи и сжёг большую часть пиратских кораблей. В короткой яростной схватке на причалах он убил главаря пиратов и привёл свой флот назад с малыми потерями. («Возвращение короля»: Приложения. Приложение I. Хроники Королей и правителей).

Да, конечно, показательное обстоятельство: то, что Конан делает с корсарами древней цивилизации, Арагорн делает с корсарами в защиту древней цивилизации. И да, при наличии достаточного стимула Конан мог бы перейти на другую сторону и сделать для себя, по крайней мере, то же самое в [толкиновском] Умбаре («воюет с Гондором из-за многих жизней людей, представляет угрозу его побережьям и всему морскому судоходству»), что и в [говардовском] Тортаже.

Так что когда некий Джон Голдтуэйт в своей книге 1996 года «Естественная история притворства: Путеводитель по основным произведениям Британии, Европы и Америки» иронично замечает, что «Властелин колец» — это «ответ страны фэйри на Конана-варвара», он стреляет не совсем мимо цели, или мимо Марки, если иметь в виду земли конных лордов Рохана, которую когда-то защищал довольно говардианский персонаж Хельм Молоторукий:

Хельма эта новая потеря, голод и безнадёжность привели в состояние яростного исступления. Один вид Короля приводил в ужас и своих, и врагов. Одетый в белое, в одиночку выходил он из крепости, пробирался, как снежный тролль, в лагерь врагов и убивал людей голыми руками.

Толкин не ограничивался героическим фэнтези вроде того, что ассоциируется с Говардом, Фрицем Лейбером или теперь с Дэвидом Геммелом, но в его творчестве присутствовал героический фантаст, который иногда сбрасывал оковы. Иными словами, будучи лучником, он иногда дотягивался до кроваво-красной героической фэнтезийной стрелы в своём колчане, как здесь, в отрывке из «Неоконченных сказаний» 1980-х годов:

Турин мрачно рассмеялся:

— С меня, с отверженного изгоя, ты выкупа не возьмёшь. Можешь обыскать мой труп, но дорогой ценой заплатишь ты за право проверить истинность моих слов. Многие из вас, верно, умрут раньше.

Однако ж казалось, что Турин и впрямь на волосок от гибели, ибо не одна стрела, вложенная в тетиву, дожидалась слова вожака, и хотя на Турине под серой туникой и плащом была эльфийская кольчуга, две-три нашли бы смертоносную цель. Враги стояли слишком далеко: мечом не достать, даже в прыжке. Но Турин вдруг нагнулся, углядев под ногами у кромки ручья камень-другой. В это самое мгновение какой-то разбойник, разозлённый его гордыми словами, выстрелил, метя чужаку в лицо, но стрела пронеслась над его головою, Турин же резко распрямился, точно высвобожденная тетива, и швырнул камнем в лучника, и так силён и точен был бросок, что тот рухнул наземь с проломленной головой.

— Живым я бы пригодился вам больше, вместо этого злополучного бедолаги, — промолвил Турин и, обернувшись к Форвегу, молвил: — Коли ты тут предводитель, так не след тебе позволять своим людям стрелять без приказа.

— Я и не позволяю, — отозвался Форвег, — но этот поплатился достаточно быстро.

Через две страницы Форвега постигает смерть (точно так же, как Сергиуса из Хроши, или капитана Запораво с «Вастрели» или, например, одного из атаманов Запорожских козаков у Говарда), и Турин интересуется, что в связи с этим планируют делать остальные волчьеголовые (т.н. Гаурвайт – «люди-волки», название бродячих разбойников Белерианда в конце Первой эпохи): «Либо вы признаете меня предводителем вместо Форвега, либо дадите уйти. Отныне я стану заправлять в отряде – или брошу его. А ежели вы пожелаете убить меня – что ж, попробуйте! Я стану сражаться с вами всеми до тех пор, пока не погибну – или не погибнете вы.» Говард, конечно, написал бы эту сцену иначе, но это была бы точно такая же сцена, просто написанная в иной манере. Следующие абзацы двух писателей и вовсе недалеко отходят друг от друга:

... Хурин выстоял дольше других. Оставшись же в одиночестве, он отшвырнул свой щит и обеими руками взялся за топор, и говорится в песнях, что лезвие топора дымилось от чёрной крови троллей из дружины Готмога – и со временем затупилось; и всякий раз, как падал поверженный враг, Хурин восклицал: «Аурэ энтулува! Ещё придёт день!». Семьдесят раз издавал он этот клич; но наконец враги захватили его живым по велению Моргота: орки вцеплялись в него когтями, и не разжималась хватка даже когда Хурин отсекал им лапы... («О пятой битве: Нирнаэт Арноэдиад», Сильмариллион)

... от лязга стали закладывало уши. Тело Конана защищала чёрная кольчуга, он молнией метался среди врагов, работая своим огромным двуручным мечом, словно мясник топором, и у его поблёскивающих сталью ног всё выше и выше громоздилась стена изрубленных тел... («Алая Цитадель»)

А что насчёт хоббитов? Нам не нужен Майкл Суэнвик, чтобы заметить, что они, хоббиты, являются существенным препятствием на пути продажи книг о Средиземье читателям литературы пожёстче, ориентированным на Говарда. И другим, помимо них, таким как Джэнет Адам Смит из The New York Review of Books:

С их табаком и элем, с их тарелками и кожаными куртками, здоровым аппетитом и глубоким, заразительным смехом, мужским уютом и весёлым общением, хоббиты могут быть такими же фальшивыми, как рождественская открытка с дилижансами и красиво освещёнными тавернами. (Джэнет А. Смит, "Does Frodo Live?", 14 декабря, 1972)

Сам Фродо предвидит такую реакцию на Шир, когда признаётся Гэндальфу: «…правда, я иной раз клял хоббитов за глупость последними словами, призывая на них землетрясения и драконов, но нет уж, лучше не надо». «Властелин колец», в общем, подтверждает его слова. Следует подчеркнуть, что эта книга представляет собой своего рода литературный перевёртыш; она была задумана как милое и приятное продолжение «Хоббита», но уже в декабре 1937 года Толкин оставил открытой дверь для перемен:

Я сам не очень одобряю «Хоббита», предпочитая свою собственную мифологию (о которой только что упоминал) с её последовательной номенклатурой — Эльронд, Гондолин и Эсгарот пришли из неё — и определили историю — в это скопление эддических имён гномов из Пророчества Вёльвы, новомодных хоббитов и голлумов (придуманных мной в часы простоя), и англосаксонских рун.

И пять дней спустя:

«Мистер Бэггинс» начинался как комическая сказка среди обычных сказочных гномов братьев Гримм, но завис на её краю — так, что даже Саурон Ужасный выглянул из-за края. Но на что годятся хоббиты? Они могли бы стать комическим элементом, но их комедия будет пригородной, если только она не противопоставляется вещам более элементарным.

Как выяснилось, хоббиты могли временно заставить жителей пригорода почувствовать себя как дома; своим уютом они привлекли огромную читательскую аудиторию, обычно всегда старающуюся сторониться героического фэнтези.

Эти Хильдебрандты ещё более противны, чем сами полоумные полурослики высокого фэнтези. В своей в остальном сугубо уважительной статье в «Энциклопедии фэнтези» Джон Клют предполагает, что Толкин, возможно, получил те упрощения, которые сам некоторым образом заслужил:

Влияние [Толкина] на фэнтези и научную фантастику было не только возвышающим, но и принижающим. Именно его работа выдала лицензию феям, эльфам, оркам, приятным гномам, болтливым растениям, поющим бардам и т.д., населяющим СТРАНУ ФЭНТЕЗИ, которая сама по себе представляет собой прямую кальку постоянно развивающегося вторичного мира Дж. Р. Р. Толкина.

Придворные художники «Страны Фэнтези» Клюта неустанно и бездарно способствуют созданию ложного впечатления, будто фэнтези в стиле Толкина — это всё Даррелл К. Свит. Будто это сладость и свет, детский лепет поздравительных открыток, восторженная безвкусица религиозного искусства в богобоязненных домах. Даже лучшие иллюстраторы Толкина подчёркивают мерцание, а не дрожь; чего не хватало, так это того, что писатель Луи Менанд называет «героическим и довольно мрачным реализмом рисунков Н.К. Уайета для таких книг, как «Похищенный» и «Белый отряд» - именно той традиции, которую Гэри Джианни использовал в своей работе по иллюстрированию книг «Дикие рассказы о Соломоне Кейне» и «Бран Мак Морн: Последний король». Где Джианни Толкина? Где его Рой Кренкель? Его Джон и Мэри Северин? Его Барри Виндзор-Смит? По крайней мере, мы знаем, где его Фрэнк Фразетта. Как документально подтверждено в книге 2001 года «Наследие: о жизни и искусстве Фрэнка Фразетты», в семидесятые годы большой художник подготовил печально известное портфолио иллюстраций к «Властелину колец» для «недолговечного издателя книг о Средиземье из Денвера, штат Колорадо», в котором имелся глоток свежести – вызывающе фигуристая Эовин, отбивавшаяся от оседлавшего рептилию Короля-Чародея. Монстры и битвы Толкина только выиграли бы от сексапильности работ Фразетты; Говард на холсте показал себя гораздо лучше, и есть некая запоздалая справедливость в отношении этого факта, ибо на целлулоиде ситуация была обратная.

В попытке подтвердить слова Джина Вулфа, в попытке показать, что «Властелин колец» отчасти был классикой меча-и-колдовства, ожидающей появления Питера Джексона, в этом эссе предпринята попытка безобидного сравнения Толкина и Говарда как создателей королей и миров.

(продолжение следует)