Электронная кровь патриотов

«Ковыряй, ковыряй, мой милый...»

Недавно в сети появилась электронная версия моей книги «Кровь патриотов», содержащая помимо самого текста ссылку на платёжные реквизиты пирата, а также реквизиты, упомянутые на канале Сон Сципиона. Якобы «Родион Белькович утверждает, что поддержка Центра как раз канает в качестве доната за прочтение книжки Кровь патриотов». Ничего подобного я, конечно, не утверждал.

Всё это в действительности не стоило бы внимания, если бы проблема не носила более масштабного характера. На этом частном примере ярко проступают губительные для свободного общества черты сознания, воспроизводимые в среде т.н. «радикалов», и транслируемые в молодёжной среде.

Прежде всего, следует отметить, что проблема состоит вовсе не в вопросе признания феномена интеллектуальной собственности. Я лично не верю в её естественный характер (не считая прав авторства). Вместе с тем, любое свободное общество может установить для себя любые правила, в том числе - право интеллектуальной собственности. Иными словами, отсутствие естественного характера у тех или иных прав не исключает возможности (полезности, разумности и пр.) их закрепления в праве позитивном (об этом см. напр у Аквинского). То обстоятельство, что действующее российское право в целом не является правом свободного общества, не означает вместе с тем абсурдность любых его норм. Запрет на убийство не становится «неправовым» только потому что он зафиксирован в том числе в ненавистном УК РФ. Мы не спешим никого убивать, чтобы только «назло маме отморозить уши». В любом случае, личные взгляды на разумность конструкции авторских прав к делу не относятся, так как если бы оно сводилось к защите моего частного интереса, я бы вполне мог обратиться в правоохранительные органы, чего я делать, конечно, не буду.

Более того, я полагаю, что в целом ряде случаев пиратство играет важную роль в деле распространения информации. Например в ситуации, когда издания (книги, музыка и пр.) уже out of print и приобрести их фактически невозможно. Или в условиях отсутствия механизмов дистрибуции на той или иной территории. Только индустрия бытового пиратства позволяла поколениям русских людей в течение десятилетий знакомиться с актуальными произведениями западной культуры. Но в нашем случае проблем с приобретением работы нет. Её можно купить в магазине, заказать по почте (что многие и сделали ещё летом).

Важно сказать и о самой писательской и издательской деятельности. О прибыли для автора речь здесь даже не идёт, это известно заранее. Я (как и большинство авторов) в процессе работы трачу свои собственные ресурсы и практически ничего не получаю взамен. Издание академической литературы, а тем более литературы радикальной – предприятие, не приносящее барыши. Издательство, выпускающее книгу тиражом, выраженным трёхзначным числом, рискует – и рискует оно не сверхприбылью, а выживанием. Причём у издательства, конечно, существует портфель рукописей разной степени «продаваемости». Одни книги отчасти компенсируют убыточность других книг. Моя книга очевидно будет продаваться лучше, чем изданный в том же году Марсилио Фичино. Но если и она не продаётся, то никакого Фичино в следующем году не будет. Да и самого издательства, где моя работа публикуется рядом с текстами Юнгера, Шпенглера, Агамбена, того же Фичино, возможно, не будет.

Что означает смерть такого издательства? Это не исчезновение «преграды» между автором и читателем, а исчезновение институции, доносящей до читателей материалы, которые иначе до неё не дойдут вовсе. Разговоры о том, что отказавшись от помощи издателей-капиталистов все будут писать и переводить прямо в интернет, а оттуда получать вспомоществование, абсурдны. Кто из читающих этот текст в виде развлечения переводит итальянских неоплатоников? Никто.

Но мышление, не выходящее за пределы «здесь и сейчас», отказывается принимать ответственность за то, чтобы будущие поколения получали доступ к сокровищнице мировой культуры.

Кроме того, издание радикальных текстов в классической форме печатной книги выполняет функцию «нормализации» этих текстов, разрушения преграды между status quo и политической периферией – книги попадают в библиотеки, университеты, их замечает массовая публика. Стоящая дома на полке книга Ротбарда, Юнгера, Прудона может привлечь внимание ребёнка, соседа, кого угодно. Эти имена перестанут быть уделом недомытых асоциальных персонажей, отложатся в сознании грядущих поколений. Книга – это больше, чем набор букв, это объект материального мира, который делает этот мир чуть менее отвратительным. Вред, причиняемый издательству, работает на замыкание радикалов в своём собственном кружке. Но, видимо, многим уют этих душных подвалов милее всего на свете. Но самое показательное здесь другое, а именно – степень разложения представлений о стандартах поведения.

Вас не шокирует идея предложить читателям пиратской версии книги платёжные реквизиты самого же пирата, который чувствует себя героем, делающим книгу доступной массам? Конечно же, логика очень простая – человек затратил усилия, которые он предлагает читателям компенсировать, если у них возникнет такое желание. Не заставляют же их, действительно. И вот тут-то и содержится всё плебейство, даже если оставить в стороне вышеприведённые рассуждения о роли печатной продукции. Вы можете себе представить человека, который, переведя бабушку через дорогу, суёт ей в карман бумажку со своими платёжными реквизитами? Ну просто на тот случай, если она посчитает нужным его отблагодарить? Я вот теперь знаю, что это вполне возможно.

Проблема нашего общества состоит именно в том, что люди, судя по всему, окончательно утратили представление о наличии правил поведения, лежащих за пределами полюсов запрещённого и разрешённого. Закат цивилизации и торжество варварства совсем не всегда выражаются в разбивании витрин или хищении чужого имущества. Варварство начинается там, где множества «разрешённое» и «уместное» совпадают. Где только угроза принуждения выступает достаточным основанием для соблюдения требований норм приличий. 

Этот пример прекрасно иллюстрирует различие между либертарианским и республиканским мироощущениями. Либертарианство в практическом, бытовом смысле оказываются не более чем кривым отражением этатизма. Там, где этатизм, подчёркивает режим «запрещено», инфантильное сознание оппозиционера фиксируется на «разрешённом». Но редукция социального до отказа от войны всех против всех означает только сведение человека к наименьшему общему знаменателю. Естественное право, пожалуй, не запрещает прилюдно ковыряться в носу. Но культура, которая одна только и делает нашу жизнь чем-то большим, чем процессы усвоения аминокислот, не даёт нам скатиться до состояния скотства. Собственность – не панацея, не индульгенция. Человек начинается с беспокойства о своём ближнем. Но для детей девяностых и нулевых, чьи родители «откупились» от воспитания, посвятив себя зарабатыванию на жизнь, мир сводится к поиску выгоды. Отсюда и показной цинизм, преподносящий нравственное уродство в качестве нормы. И ни один мем, к сожалению, не научит вас тому, что такое faux pas.

Республиканцев в нашем печальном мире очень мало, зато я каждый день вижу на улицах, в общественном транспорте, в учреждениях полчища идеальных интуитивных либертарианцев, цедящих сквозь зубы своим согражданам: «Эттт' не мааааи прааааблемы». Конечно, родной, не твои.