Кости

Лёха долго не решался сделать шаг и пройти внутрь квартиры, страх по-прежнему заставлял его сердце бешено колотиться, а ватные ноги и не думали слушаться. Он вновь вспомнил за пистолет в своей руке, после чего наконец вышел из ступора. Что сразу бросилось в глаза Лёхи, так это то, что в этой квартире были какие-то уж слишком большие комнаты. В первые две по коридору он успел бегло заглянуть. Одна была копия родительской комнаты Димона, другая залом. Они были пустые, большие и очень темные. На стенах не было обоев или подобия узоров, лишь серые стены. Когда Лёхины глаза привыкли к темноте, он наконец прошел еще дальше вперед, держа пистолет перед собой. В кухне было так же пусто и темно, в комнате слева которая была копией комнаты Димона было непроглядно темно. Лёха подошел к порогу и замер, казалось в комнате кто-то присутствует. Ему становилось всё более страшно, и он неуверенно целился из пистолета куда-то перед собой.

- Утром «Он» исчезает вместе с моими снами, а ночью тащит в дом всё что наловит: мышей, котов, собак и людей, - проговорил тонкий детский голос из темноты, где-то в области потолка.

Оцепеневший от ужаса Лёха не дышал, а продолжал вглядываться в полную тьму комнаты.

- Вы не ходите за дверь. Теперь «Он» знает как вы выглядите. Будьте лучше здесь. Поиграем с вами? Со мной раньше никто не играл. Говорили - уходи Костя! Мы не будем играть с Костей! Не пойдем мы к Косте! Не ходили ко мне! Не оставались дома у Кости! – проговорил детский голос в темноте у самого потолка.

«Кости?» - жутковато мелькнуло в голове у Лёхи.

С улицы стал доноситься звук мотора, за окнами проезжала машина, и полоска света начала медленно ползти по огромной комнате, освещая её. Она двигалась слева направо, и по мере её движения, Лёха ощущал тепло стекающей по ногам мочи. Сначала он увидел огромное плечо, затем непомерную спину, далее понурую огромную голову. Безмерные руки обхватывали ноги своей толщиной напоминающие толстые деревья. В комнате, спиной к Лёхе сидел огромный ребенок. Перед собой он держал гигантский мешок, из которого пытался что-то медленно и неуклюже достать. Лёха даже не пытался пятиться. «Только бы получилось» - подумал он и направил пистолет в сторону огромного существа. Щелк – осечка. Трясущимися руками он передернул затвор, и вновь направил на пистолет в темноту. Щелк – снова осечка. Лицо обжигали слезы. Снова потянул затвор, щелк – осечка.

- А не, я в войнуху не играю, - спокойно проговорил детский голос из темноты. – Давайте лучше в мою любимую игру, и если вы победите – можете спокойно уходить. Вам нужно просто угадать, кого я загадал и если у вас получится, вы выиграли! – радостно проговорил детский голос.

Лёха всё еще продолжал монотонно дергать затвор и жать на курок, он уже ничего не ждал, у него больше не было сил даже рыдать.

- Ну, так что играем? Итак: кого я загадал – кошку, собаку, девочку или мальчика?

В голове у Лёхи была пустота, он не понимал что происходит, не понимал, что отвечать или не отвечать огромному жуткому ребенку в темной комнате. Как назло ребенок начал считать:

- Пять секунд. Рааааззз… Двааааааааа…… Триииииииии…. Три на веревочке…. Три на ниточке….

- СОБАКА!!! – выкрикнул Лёха и испугавшись собственного голоса нажал на курок. Комнату разразила вспышка, и сильный грохот, от которого первые несколько секунд и без того детский голос жуткого ребенка стал мультяшным и быстрым. Лёху сильно оглушило, и он не мог понять попало он вообще или нет, и что без перерыва говорит ему жуткий ребенок.

- Неправильно! Неправильно! Неправильно! Неправильно! – раз за разом, очень быстро повторял писклявый голос. - А правильный ответ: КОСТИ!

На слове «Кости» он развернулся и стал сыпать в центр зала содержимое мешка, в котором недавно неуклюже и медленно копошился. Лёха продолжал стоять как вкопанный, пока что-то не отскочило к его ногам, белая длинная кость. Увидев её Лёха взвыл и улетел в кухню. Там он забился в угол и стал пытаться молиться. В свои четырнадцать лет он не знал ни единой молитвы, поэтому без перерыва проговаривал сочетание «Отче наш». «ОтченашОтченашОтченашОтченашОтченашОтченаш» - мысленно повторял Леха. Это никак его не успокаивало, звук высыпающихся из мешка костей всё еще продолжал прорываться в его сознание. Тогда, не придумав ничего лучше, он стал вместо молитвы читать себе под нос песню Михаила Круга – «Кольщик». Всю свою короткую жизнь Лёха почему-то считал ее чем-то приобщенным к церкви и Богу. Её к счастью он знал наизусть, и вскоре фразы наподобие «Рядом чудотворный крест с иконами» пересилили звук падающих костей. Так Лёха продолжал сидеть забившись в углу, читая себе под нос вместо молитвы «Кольщика», продолжал до момента пока не начало светать, до поры пока не стал бредить.

Вскоре в его куплеты «Кольщика» стали попадать кости, а может от них оставались одни кости. Кости. Себе под нос он буровил «Кости вместо дома у ручья, пусть сияют цветом беленьким», «Нарисуй мне белеющую кость» и «Ты видишь сны, где я совсем уже кость». Под эти костяные вторжение Леха провалился в бредовый, короткий сон.

Когда он открыл глаза, на улице уже было светло. За окном чирикали птички и кипела жизнь. На миг ему даже показалось, что всё это ему приснилось, и нет никакого пистолета и костей, кошмара вчерашнего дня и жуткого ребенка. Но всё это было, кроме жуткого ребенка. Его не было ни в одной из комнат. Лёха пролазил по квартире больше часа. Бил дверь со всей силы, прыгал в неё с двух ног, один раз выстрелил в замок – ничего. Она никак не реагировала на его усилия. Тогда он стал пытаться выбить окна. Наносил удары сначала рукоятью пистолета, затем руками и ногами. Снова ничего. Пуля то же не пробила их. Отчаявшись Лёха бродил из комнаты в комнату, в надежде на чудо. Он видел, как за окнами происходит самая обычная жизнь, но эта самая жизнь забыла о Лёхе. И он был бессилен против неё, а что страшнее всего – ей было плевать на Лёху.

Он лежал на полу в обнимку с пистолетом, и думал о случившемся за ночь, как о чем-то далеком. Сейчас всё было спокойно, и последние несколько часов ничего не происходило. К Лёхе стали возвращаться самые обычные желания, он резко вспомнил, что хочет есть и умирает от жажды. В квартире не было ни единого крана, раковины, ванной и даже унитаза. Лишь ржавые и сухие отверстия у самого пола. Облазив пустую квартиру в сотый раз, он вновь обмяк на кухне в углу. Теперь по мере того как темнело на улице, он стал замечать как квартира увеличивается на глазах. Он вновь погрузился в непрерывное состояние страха. Вскоре глаза привыкли к темноте, а уши моментально фиксировали любой, даже самый тихий посторонний шум. Из угла в кухне ему стали видны очертания темной оконной рамы в противоположном конце квартиры. В той комнате, где сидел огромный жуткий ребенок. Тогда же его уши начали улавливать первые неестественные звуки, вновь копошение. Жуткий ребенок словно не замечал присутствие Лёхи. Он продолжал тихонько доставать кости из своего мешка и разлаживать их на полу, Лёха старался туда не смотреть. Затем жуткий ребенок принялся напевать себе под нос тихую мелодию, услышав которую, Лёха начал терять рассудок. Было в ней что-то такое, от чего Лёха то засовывал себе дуло пистолета в рот, то принимался, ополоумев трогать свою промежность. Будто эта мелодия была дыханием жизни и смерти в одном лице. Вся людская похоть и её страх. Её мечты и разочарование, тайные и мерзкие желания, кровь, мясо и кости. Кости.

А затем было утро, и вновь пустая квартира. Тело Лёхи быстро утратило подростковую пухлость, вся вода в нем с каждой секундой, словно куда-то испарялась. Прошел лишь день, а Лёха уже с трудом передвигался. И тогда дни стали незаметно сменять друг друга. Светлую часть дня, он сидел на подоконнике и смотрел во двор. Он даже пару раз видел Димона и Разка весело идущих из магазина. С наступлением темноты Лёха пропадал в песне смерти и похоти. В ней он забывал он жутком и гигантском ребенке в зале, в ней он путал день с ночью. Спустя неделю он впервые увидел что было за окном когда наступала ночь. Увидел мир глазами того жуткого ребенка что жил здесь. Дома напротив, что днем были обычными пятиэтажками, в ночи выглядели белыми костями с повторяющимися точками полостей. На небе сияла белая костяная луна, пока по двору шастало гигантское существо. Один раз Лёха видел, как в его бездонные руки попался бомж, после этого он старался больше не смотреть в ту сторону, где проплывал непомерный медленный силуэт. Вместо этого Лёха предпочитал любоваться костями деревьев. Пока полоумная песня смерти и похоти щекотала его рассудок. Совсем скоро он начал напевать её сам себе под нос. В дневное время он с отвращением смотрел на идущих по двору людей. Ему было мерзко от того, что такие прекрасные кости облеплены мясом. Мясом, конечная цель которого сгнить и разложиться. Мясом, в котором кровь - такая же фальшивка, и может лишь свернуться. А кости не такие, нет. Они будут сиять.

Спустя пару недель пребывания в квартире, Лёха уже не двигался. Его тело было сплошные кожа да кости. Кости. Редки моменты сознания, не затуманенного мычанием полоумной песни и костяным безумием, Лёха пытался дотянуться до лежащего рядом черного пистолета. Там еще вроде была пара пуль. Пытался встать либо поднять голову. Кожа на его ногах давно сгнила, и являла белый сияющие кости. Кости. Если бы Лёха мог поднять шею и посмотреть на них, он возможно обрадовался бы, полюбовался бы ими. Его одежда уже не имела смысла, она просто лежала на полу, а в ней были кости. Кости. Каким-то неведомым образом Лёха продолжал где-то глубоко внутри себя мычать песню смерти и похоти, а она еще более неведомым образом поддерживала жизнь в нем.

Лежа на полу под стеной, он иногда осознавал себя. Иногда ему снился мир, и там был Лёха, и его кости. Кости. Он иногда вспоминал жизнь, свои причудливые желания и страхи, ему было странно от того что он боялся высыпающиеся из мешка кости. Кости. Он также иногда вспоминал какого-то Лёху, какой-то пистолет, какие-то кости. Кости. Он пытался вспомнить, что это был за Лёха, но почему-то вспоминал кости. Кости. Пытался вспомнить Лёху, ведь он был. Был. Он, правда, почти что-то понял, пока не осознал - что нет никакого Лёхи, а есть лишь кости. Кости. Кости. Кости.