Королевство ремёсел

Мы сидим в комнате, где пахнет свежеиспеченными круассанами. Нас четверо, и каждый из нас оказался здесь не случайно. Это, наверное, и есть судьба. Она привела нас сюда. 

Выдохнув после последнего проекта и не найдя подходящий новый, я понял, что хочу открыть либо пекарню, либо бар. Бар легче в производстве, но пекарня в разы прибыльнее. В Израиле, мне кажется, пекарни рентабельнее наркотиков. Все вокруг без конца покупают багеты и едят сладкое. Особенно во французской Нетании. Мне нужны опыт и деньги, поэтому в этот жизненный период придется поработать руками. 

Наша пекарня находится внутри большого супермаркета. Каждый день приходя ни свет ни заря, я вижу, как он начинает заполняться сонными работниками. Сюда приходят советские эмигранты, украинские беженцы, арабы, российские эмигранты, местные русскоговорящие, религиозные и не очень, пожилые и молодые – все они наполняют гигантский ангар под названием «Тив-Там». 

Я сижу в раздевалке, где пахнет круассанами. А может и нет, и мне уже это кажется. Справа от меня сидит Зиновий, в далекой Самаре он был оперирующим урологом, а за вчера перетаскал полторы тонны лука. Слева Коля, он эмигрировал лет 15 назад из Узбекистана и обожает про него рассказывать. Передо мной в грязных штанах расположился Саша. Когда началась русско-украинская война его семья бежала в Германию, а сам он репатриировался в Израиль. Только-только наполнив свою жизнь новым смыслом и начав зарабатывать в Ашдоде хорошие деньги, он был вынужден уехать севернее уже из-за другой войны.

– Показать вам фотографии у меня в телефоне? У меня там миллион фотографий. Вы просто не представляете, что может с человеком происходить, – ни с того ни с сего говорит Зиновий. 

– Блин, Зин, да что с тобой не так! Ну кто захочет в шесть утра смотреть на мужские причиндалы, – Коля закатывает глаза. – Я на свои-то в шесть утра смотреть не хочу. 

Я оглядываю помещение, никогда почему-то не присматривался к нему. Оказывается, что каждый шкафчик для переодевания подписан. «Серега Укр», «Слава Молодова», «Леша», почти все на кириллице. 

– Слушайте, а что они братья что ли? – спрашиваю я и показываю на два соседних шкафчика. – «Леша Басар» и «Сережа Басар»? 

– «Басар» – это мясо на иврите. Они в мясном отделе работают, – отвечает мне Коля. 

Мясники – самое жесткое сословие людей в Королевстве ремёсел. Они нон-стопом курят, никого не любят и общаются друг с другом и с окружающими так, что ты стараешься держаться от них подальше – вдруг вместе с ними тебя тоже по ошибке загребут в ад. С ними особо никто не спорит, да и как можно спорить с людьми, у которых фартук всегда залит кровью. 

Мы – элита магазина. Мне в этом смысле повезло. У нас всегда вкусно пахнет, мы романтично печем багеты, а главное, у нас есть сладкое. Дети обожают наш уголок, взрослые внимательно выбирают хлеб, а бабушки любят рассказывать, как они покупали хлеб в 1200 году до нашей эры. Вообще, я никогда даже не подозревал, сколько вопросов может вызывать покупка хлеба: «Сегодняшний?», «Вчерашний?», «А как это «с оливками»?», «А сколько можно взять?», «А что значит «орехи», это он с чем?». 

Самая ужасная категория покупателей – это шутники. Раньше они шутили в очереди в собес в 85 году, а теперь переехали и шутят здесь. «Что это за булочки работают с булочками?» – обращается толстый мужик к моей коллеге Даше. «Этот хлеб продается с гарантией улыбки на каждом кусочке?», «Скажите, этот хлеб рассчитан на несколько гостей или на одного очень сильного мужчину?». Их можно цитировать бесконечно. 

Первое время мне казалось, что я не смогу выдержать такого режима. Подъемы на заре, весь день на ногах, много работы – все это казалось непосильной ношей. Но адаптация – великая вещь. Через несколько недель мир вокруг меня наполнился историями. И вот теперь я сижу, окруженный людьми, каждый из которых удивительно штучный товар, потому что каждый человек – это штучный товар. 

В раздевалку заходят двое пожилых людей. Один из них – мой любимчик. Дядя Боря. У него одна нога короче другой, он особо ничего не слышит, не знает никакого языка, кроме русского, носит очки с большими диоптриями, а когда он ходит, он как будто марширует, видимо, из-за какой-то болезни суставов. В общем, один вид дяди Боря заставляет рассыпаться мое сердце на тысячи мелких осколков и потом собираться вновь. Второй пожилой мужчина же – самый ужасный тип местных жителей. Это эмигранты 80-90-х годов. В голове у них опилки, они исповедуют людоедские идеи, а понимание человеческого приличия и вежливости у них на уровне индийской касты «неприкасаемых». Хотя, конечно, не хочется оскорблять «неприкасаемых». Человек, который зашел сейчас вместе с дядей Борей, вчера упорно доказывал мне, что воевать нужно со всеми арабскими странами вокруг, а на Россию, как на ось зла, нужно сбросить бомбу. «Хороший план, чудесный» – сказал я. «Всю историю выживать в погромах, горе и несчастьях, чтобы потом погибнуть от собственного людоедства, почему бы не начать воевать с сотрудниками овощного отдела?».  

Овощной отдел почти полностью состоит из арабов. Как настоящие стоики, они часами могут перебирать лук, морковь или помидоры. Невыносимая работа. Я прихожу, ухожу на обед, три раза хожу в туалет, а эти двое арабов все так же перебирают лук. Сотни килограммов в день. Очень тяжелая и монотонная работа. Местные израильтяне-арабы учат меня спокойствию. Они не особо переживают из-за чего-то плохого, но и не особо радуются, если происходит что-то хорошее. Все своим чередом. «Может ты все-таки буддист? Признайся» – на английском спрашиваю я Басиля. «Может быть просто буддисты – это ранние мусульмане?» – задумчиво спрашивает меня Басиль. 

С одним из моих начальников, Ахмедом, я веду дискуссии о халифате, истории и чуть-чуть о политике. «Мне не нравится политика», – говорит Ахмед. «Я не знаю ни одного примера хорошего политика, жившего когда-либо в мире». Ахмед говорит на английском, иврите, арабском, достаточно хорошо понимает русский, если говорить медленно, и еще немного знает испанский и итальянский. Ему не нравится политика, особенно Нетаньяху, плохие манеры, излишняя религиозность (сам он неверующий) и русские тётки. Одна из представительниц последней группы, недолго думая, недавно пожаловалась Ахмеду: «Зачем ваши опять нападают на нас?».

То немногое, что Ахмед любит – это его внуки. «Вам нужно родить побыстрее детей, чтобы уже можно было переходить к внукам», – посоветовал он мне как-то раз. 

Второй мой начальник, с которым Ахмед меняется день через день – это Саагив. Невероятно примитивный, беззлобный человек, который напоминает стереотипного плохого отчима из диснеевских фильмов. Вместо объяснения, что нужно делать, он лишь недоволен тем, что я не родился со знаниями, как печь хлеб. Вместо отлаженной логистики, все в последнюю минуту и непонятно как. Вместо того, чтобы выслушать пожелания о том, как сделать работу проще, легче, а главное прибыльнее – махание головой, что типа это тут не надо. С другой стороны, это даже иронично. Что, казалось бы, общего между начальниками в некоторых российских медиа и пекарями в Израиле? Полное отсутствие восприятия каких-либо инициатив. 

Тётушки на кассах – самые милые люди на Земле. Всегда заговорческим тоном сообщают мне о скидках, будто хотят спасти мою жизнь. Очень расстраиваются, если я говорю, что не выспался. Один раз я незаконно подарил несколько шоколадных круассанов одной из них, так она до сих пор приносит мне какие-то жвачки. Я уже не знаю, что и сказать, чтобы этот процесс quid pro quo остановился. 

Начальница кассирш – большая женщина, которая при любой возможности заливисто смеется. Ее лучший друг здесь – молодой парень нетрадиционной сексуальной ориентации. Хотя нужно еще понять, что такое традиционная сексуальная ориентация. Она его без конца «откармливает», потому что «худой, сил нет», и они, сидя в рабочей одежде в беседке на улице, курят, едят конфеты «Барбарис» и «Коровка», которые недавно ей привез ее брат из Беларуси, и много много много сплетничают. Самое сюрреалистичное – это когда они вдруг ни с того ни с сего переходят на иврит. 

Шекспировские диалоги происходят почти каждый день. Вот стоят спина к спине Аня и Максим. Максим работает здесь первый день. 

– Откуда ты? – спрашивает его Аня. 

– Из Львова, а ты? 

– А я из Луганска…

Молчат. 

Самые тяжелые дни – это пятница и суббота. Миллионы людей осаждают нашу хлебобулочную крепость. Упаковывая сотни багетов в день, я каждый раз думаю, что в этот раз точно не съедят. Съедят. И попросят еще пирожки с сыром. 

Еще на этой работе я научился в совершенстве не понимать иврит. То есть человек может подойти и произнести слова, каждое из которых я знаю, но понятия не имею, что они значат. Бывает и наоборот. Иврит, в отличие от языков, которые я знаю (а они принадлежат все германо-романской группе), мне совершенно не за что «подвесить» у себя в голове. Вот говорят тебе «лэхэм» – это хлеб, и всё. С чем это проассоциировать? Как уложить в голове? Непонятно. Вот тебе пять «х» подряд – запоминай. 

Большинство местных мужиков по-русски знают только технические и отраслевые термины в зависимости от того, в какой сфере они работали. Если человек был строителем и работал с русскоговорящей бригадой, он будет знать слова «чернозём», «каркас» и «изоляция». Если в автомастерской – то будет без ошибок выговаривать «мотор», «тормоза» и «электрика». Бывает и более специфический набор слов. Один местный работник-еврей рассказывал мне, что его друг ездил в этот магазин подкатывать к славянским девушкам. Как между покупкой багета и курицы она должна была соблазниться на его «дорого», «очень хорошо» и «не надо», мне было не совсем понятно. 

Захожу в столовую. Все смеются над чьей-то шуткой. Вдруг один мужчина говорит «не время смеяться – война идет», и все принимаются обсуждать войну. Ностальгия по сильной руке - частая черта выходцев из бывшего СССР. Поэтому лишь немногие израильтяне решаются разъяснять им истинную причину происходящего и указывать на вину действующего премьер-министра.

Меня несколько раз пытаются втянуть в разговор, но я сопротивляюсь и отшучиваюсь. В конце концов, меня тоже вынуждают присоединиться к достаточно бессмысленному разговору, в котором участники беседы неиронично пытаются понять, бывает ли хороший геноцид. Я понимаю, что ситуация непростая, и все равно продолжаю осуждать применение варварских методов против варваров. Незамедлительно получаю множество ответов о том, что сейчас не время что-то выяснять. Я спорю и говорю, что сильная еврейская сторона всегда была в анархизме, и даже в самые сложные моменты истории все продолжали выяснять, кто же все-таки прав. В ответ слышу классические аргументы из разряда «бог послал нам эту землю» и «тысячу триста лет назад нам завещали так жить». Спорить с божьими обещаниями я не намерен, и я решаю предложить свой абсурдный аргумент: «Вы «Парк Юрского периода» смотрели? Какой там основной смысл? Оживил прошлое, будь готов, что оно тебя съест». 

Иногда стоя по уши в муке, когда в наушниках играет Fergie "Glamorous", я задумываюсь «как я оказался в этой точке жизни?». Но это быстро проходит, и вот уже в голове я накидываю несколько строчек для будущего сценария. 

Не сомневаюсь, что в будущем я буду вспоминать этот период жизни с тёплой ностальгией. А пока есть время послушать лекции и испечь ещё немного хлеба.

Во-вторых https://t.me/vovtorix