Конец мая

— Чё сидишь тут?

Меган обернулась коротко в его сторону, хмыкнула и продолжила болтать ногами, сидя на каменном бортике смотровой площадки. Невысокой, зато протоптанная к ней тропинка хорошо просматривалась отсюда. Зейн сел рядом с сестрой, подтолкнул её плечом:

— Ну?

— Так, решила посидеть полюбоваться видами. Лето скоро всё-таки, — детская картавость почти исчезла из речи, но иногда всё-таки привыкшему слышать её уху удавалось уловить небольшой сбивающийся призвук, когда Меган говорила. Иногда Зейн скучал по этой картавости, но никогда этого не признавал. Не засмеёт, но будет упрямо доказывать, что дефект на то и дефект, что он мешается и без него проще. Ну, не ему приходилось на протяжении нескольких лет ходить к логопеду, так что тут и спорить нечего. Осман выудил из кармана сигаретную пачку, а из неё — сахарную палочку. Сигаретозаменитель. Рядом с Меган курить было нельзя: она не курила, совсем как папа Джейсон. Если в семье двое из трёх, а потом из четырёх курит, можно ли считать "не-курение" перенятой привычкой? Зато палочкой с ней можно было поделиться.

К видам здесь Зейн так и не привык за столько лет. Когда восемнадцать лет живёшь в песке, а потом всего каких-то десять в зелени, весна удивляет каждый раз, как в первый. Впрочем, Меган весна удивляла тоже, а она-то в Ираке никогда не была.

— Знаешь, чё подумала?

— М?

— Что я подарю тебе жабу на день рождения.

Зейн фыркнул, едва не потеряв сахарную палочку, и пожал плечами:

— Дари. Буду великим волшебником. Или некромантом. Даром что кладбище рядом.

И каменный выступ, на котором они сидели, тоже кладбищу принадлежал, но пока не было видно сторожа, и можно было посидеть в окружении свежей зелени и на редкость погожего денёчка. Зейн так и подумал — погожего. Хорошим его назвать было бы слишком пресно и скучно, а так сразу внутри появлялось ощущение скорого лета. И дня рождения, конечно же, через три дня. Двадцать девять ему стукнет. Практически столько же, сколько было Колчеку, когда они встретились с тогда-просто-Салимом-Османом. У Зейна из планов пока был только Тарик, наконец накопивший на переезд сюда. Десять лет он этого засранца видел только на экране, ладно хоть Скайп изобрели в тот же год, как Зейн уехал, а то не видать бы ему ни Тарика, ни отца. И так выживать было тяжело. Пиздецки тяжело. И сейчас не легче, но как-то всё равно... поспокойнее. Вон, Меган сахаром хрустит, как лошадь, деревья шумят, задница от каменного сиденья замёрзла, чего ещё надо?

— О, смотри, — Зейн замечает их первыми и кивает головой в их сторону, чтобы сестра тоже посмотрела, — наши идут.

— Дурацкие такие, — заулыбалась Меган и дожевала палочку, наблюдая теперь за неторопливо идущими родителями. Под ручку, в лучших традициях классической английской литературы, где прогулки в парках были самым романтичным действием. Шли и разговаривали себе о чём-то, и как-то двадцать девять лет от их неспешной походки кажутся чем-то не таким уж серьёзным. Вон, перед глазами прямое доказательство того, что в тридцать жизнь только начинается, а всё, что до, человеку дадено, чтобы устаканиться, остепениться, как захочется (осесть ли где-то или по миру шарахаться, не беспокоясь о деньгах), понять, что ты из себя представляешь. Зейн даже немного Меган завидовал, в её пятнадцать поди тридцатник как старость ощущается, ровно в половину её существующей жизни.

— Пошли, встретим?

— Пошли.

Был конец мая. И четверть века уже прошла. Но почему-то Зейну казалось, что это только самое начало.