Конец китайских прачечных

Иван Давыдов продолжает цикл бесед на Бутовском полигоне. На этот раз – рассказ о нездешних, незаметных и трудолюбивых людях, которые здесь закопаны.

Вот это – Сад памяти. Сверху, видите, яблоньки, а мы словно бы спускаемся в один из расстрельных рвов. Идем вдоль гранитных плит, на плитах – по датам казней – имена, имена, имена… Здесь все имена убитых, которые вообще известны.

Настоящий интернационал, памятник дружбе народов, о которой так много говорили большевики. Кого тут только нет. Русские, естественно, татары, латыши, эстонцы, немцы, евреи… Здесь все. И вдруг плита – и на ней в ряд китайские имена. В один день, осенью 38 года здесь было убито 59 китайцев.

Как так, почему так. Что за несчастливые дни для китайцев?

Все просто. Весной 1938-го в Москве были ликвидированы НКВД последние китайские прачечные. А осенью здесь ликвидировали их работников.

Вот этих – немного смешных – которые бегут с тюками в своих нанковых рубашках по страницам книг и мемуаров, коверкают русский язык, кланяются, трясут косичками и лучше всех стирают белье. Как-то так повелось еще в империи, что это был именно китайский бизнес. Они выживали при Советах, формы собственности какие-то новые придумывали, артели создавали, объединения, профсоюзы… Последние прачечные дотянули до конца тридцатых… А потом их переловили, помурыжили несколько месяцев в тюрьме и убили.

О прочих, лежащих тут, есть, кому вспомнить. Вот, мы с вами вспоминаем же. Об этих китайцах даже Китай не вспомнит – у нас Сталина до сих пор хоть и хвалят, но с какой-то все-таки стеснительностью, а у них Мао – на купюрах. Кстати, нынешнее руководство КПК, Мао, пожалуй, в отхожих местах бы утопил, но это не наш разговор.

Конечно, про них было много черных легенд. Как про любые диаспоры. Рассадник преступности, проституция, наркоторговля, скупка краденого… И как всегда бывает, какая-то правда за этим была, но большинство – опять же, как всегда бывает, - составляли честные трудяги. Их и убили тут.

И вот тут проявляется какая-то важная тема. Именно потому, что они воспринимаются как нечто чужеродное. Как особое. Как экзотическая вставка в картину нашей национальной трагедии. Но сначала – одна важная мысль. Она касается всех этих разговоров, и, мне кажется, как раз сейчас подходящий момент, чтобы ее озвучить.

С самого начала мы с вами пытаемся говорить о том, что здесь, вокруг, не только тьма, не только ужас, но еще и свет. Не только смерть, но еще и победа над смертью. Вопросы какие-то задавать... Это все важно, но вот что надо помнить: здесь лежат не герои, их не запихнешь в романтическую парадигму. Они не жертвовали собой, они не шли на подвиг.

Ну, те, кто прославлен в чине новомучеников, те, кого заставляли отречься от веры и кто от веры не отрекся, - особый случай, но остальные – самые обычные люди. Они, повторюсь, не шли на подвиг, не жертвовали собой ради идеи или счастья будущих поколений, они просто жили. Их вырвали из жизни и убили. Их жизнь стала их преступлением.

Китайцы стирали белье. Хорошо стирали белье. Очень качественно стирали белье. Их убили за то, что они стирали белье.

Что там, за гранью жизни, - мы не знаем. Можем верить во что-то, можем ни во что не верить, - это дело личного выбора. И когда мы пытаемся с ними, с лежащими здесь разговаривать, мы разговариваем с собой и про себя. Они помогают нам задавать эти вопросы, но весь разговор – не про них. Исчезли они без следа или за мученическую смерть получили вечную награду – думайте, что хотите, но это – их. Прошлое – их, а наше – настоящее и будущее, то, что сейчас, и то, что впереди.

И в то же время – мы перед ними в долгу. Именно потому, что без них, без прошлого, без их места в этом прошлом разговор о будущем не получается. И единственное, что мы можем по-настоящему для них сделать – это как-то стремиться к тому, чтобы разорвать цикличность времени. Чтобы кошмары их прошлого не становились нашим будущим.

Вот про это все наши разговоры, наверное.

Где-то здесь лежат эти 59 китайцев. Люди, пытавшиеся и вжиться в чужую страну, и остаться собой, и хорошо делать свое дело. Люди, проглоченные, съеденные чужой историей, потому что простая, обыкновенная, лишенная грандиозных свершений человеческая жизнь перестала здесь восприниматься как ценность.

Нет ведь ничего грандиозного в том, чтобы хорошо стирать белье. Хорошо растить хлеб, хорошо готовить еду. Пустяки, мелочь, что-то такое, чем можно пренебречь ради великой идеи. Да? Убедительно ведь звучит? Раз за разом и век за веком это убедительно здесь звучит.

Я эти непростые – для меня для самого непростые – мысли приберег специально для разговора об убитых работниках китайских прачечных. Мне кажется, их нарочитая, легко даже визуально представимая инаковость, случайность, что ли, необязательность на фоне этого страшного нашего прошлого как-то по-особенному эти мысли подчеркивает.

Ну и вообще, русский человек всегда ведь стесняется иностранца. Своих завалить – да хоть миллион. Перед китайцами все-таки как-то неловко.

Я когда хожу здесь, я думаю, - просто ведь подло будет не сделать ничего для будущего, где такое вот пренебрежение обыкновенной, не великой, но на самом деле достойной человеческой жизнью окажется невозможным.

Как будто мы еще раз предадим и убьем лежащих здесь. Всех. И этих несчастных китайцев тоже. Извините за пафос, но так просто нельзя.