Концепции токсичной маскулинности

К настоящему моменту в гендерной социологии и психологии утвердился особый концепт маскулинности – «токсичная маскулинность», претендующий на описание деструктивного мужского поведения.

Словарь Urban Dictionary определяет «токсичную маскулинность» как термин, описывающий ограниченный репрессивный тип представлений о мужской гендерной роли, характерными чертами которого являются такие преувеличенные мужские черты, как насильственность, отсутствие эмоциональности, сексуальная агрессивность и подобное [1].

В российской гендерной социологии наблюдается некоторая двойственность в использовании данного концепта, который часто употребляется как синоним «гегемонной маскулинности» и наоборот.

Концепт «гегемонной маскулинности» имеет марксистские корни и определяется как «способ, с помощью которого определенные группы мужчин приспосабливаются к позиции власти и благосостояния, а также производят и легитимируют социальные взаимоотношения, поддерживающие их господство».

Однако, в качестве синонимичного «токсичной маскулинности» термина сюда могут быть включены все ее составляющие, такие как необходимость отличаться от женщин, быть лучше других, быть сильным и независимым, обладать властью над другими [2].

Geek Feminism Wiki собирательно описывает «токсичную маскулинность» как один из способов, которыми «патриархат» вредит мужчинам и передает социально сконструированные представления о мужской гендерной роли как насильственной, неэмоциональной, сексуально агрессивной [3].

Созданный Московским центром гендерных исследований портал «Гендер.ру» повествует о данной проблеме так: «жесткость гендерной роли мужчины оказалась слишком сильной, она требует от него на протяжении длительного времени постоянного подтверждения своей мужественности, которая в основе своей определяется через властвование, доминирование, отрицание женственности» [4].

Ключевой принцип современной гендерной социологии в отношении мужчин состоит в том, что мужчины и маскулинность являются как источником проблем женщин, так и источником проблем для самих мужчин.

Основополагающая установка гендерной социологии состоит, фактически, в утверждении того, что сознание людей определяет их общественную жизнь.

Можно было бы по наивности предположить, что в результате практической деятельности людей, их совместного труда, осваиваемого перманентно в их духовной жизни, воспроизводятся культурой условия для воспроизводства материальной жизни, воспроизводятся соответственно и сами люди как социальные существа, поскольку нет человека вне общества.

Потому должны воспроизводиться в пределах конкретных исторических условий и соответствующие представления о маскулинности и феминности, в зависимости от форм производства, ступеней развития производительных сил и классовой структуры общества, имея, таким образом, основание в коллективной трудовой деятельности людей со всем влиянием на него их природных особенностей.

Напротив, гендерная социология наделяет культуру и гендер автономным содержанием, с одной стороны, используя произвольные критерии для придания гендерного характера всем сферам бытия человеческого общества с другой. Здесь не общественное бытие определяет сознание людей, а общественное сознание определяет общественное бытие.

Вместо общества перед нами предстает сумма индивидов, трагически подчиненная неведомыми путями возникшим социальным конструктам – культуре, морали, религии, неформальным нормам и институтам и т.д.

Характерно, что рассуждения о гендерных архетипах сосредотачиваются на абстрактных образах, игнорируя подавляющее большинство реальных мужчин и женщин, подобно тому как «толерантное» современное искусство уже давно успешно добилось невиданного расового и гендерного равенства, совершенно не передавая реальные отношения между людьми в современном обществе.

Человек, находящийся под гнетом автономных от его «естественной» природы социальных конструктов, каким его видит новая версия социального номинализма, в гендерном спектре скован масками и ролями женственности и мужественности, бессмысленно навязываемыми ему гендерным обществом. Навязываемые индивиду модели гендерного поведения предопределяют его жизнь в обществе, то, как он взаимодействует и соучаствует с другими людьми в своей трудовой жизни.

Это открывает большой потенциал для критики маскулизма, движений за права отцов и других форм борьбы мужчин за свои права, позволяя объявлять маскулинность единственным источником проблем мужчин: от самоубийств и высокой смертности на рабочих местах, до низкой продолжительности жизни, безотцовщины и наркомании.

Портал «Гендер.ру» напрямую связывает низкую продолжительность жизни мужчин, травматизм на работе, склонность мужчин к алкоголизму, наркомании, ВИЧ\СПИД и туберкулезу с доминирующими в обществе стереотипами, ценностями и нормами маскулинности [5].

Такая риторика, утверждающая, что мужчины болеют и умирают больше женщин вследствие того, что они являются носителями представлений о маскулинности, повторяет аргументацию социального дарвинизма, обвиняющего бедных в том, что последние в своей общественной жизни воспроизводят социальные практики, делающие их бедными и воспроизводят бедность, стало быть, сами виноваты в своей низкой социальной позиции.

«Не общество ценит женщин, их здоровье и благополучие выше здоровья и благополучия мужчин, просто сама маскулинность несет в себе деструктивные предписания и правила поведения».

Мужественность, токсичная или нет, оказывается своего рода «абсолютным духом», возникшим в силу неизвестных причин, действующим через мужчин и определяющим их поведение.

Такой подход позволяет переворачивать общественную жизнь мужчин с ног на голову и отстаивать в сфере социальных наук ключевую парадигму современного феминизма – «У женщин есть проблема. Эта проблема – мужчины. Единственная проблема мужчин состоит в том, что они мужчины».

Наиболее ярко демонстрирует такой подход российский гендерный психолог Воронцов Д. В., прямо утверждающий, что источником терроризма являются не общественно-экономические, а гендерные факторы, то есть «патриархатно-маскулинный характер российской политической власти» воспроизводит терроризм, поскольку обеспечивает безусловное доминирование господствующей группы над подчиненной.

Теоретическая экспансия гендерной социологии неизбежно приходит к мысли о том, что доминирование маскулинности является основополагающей причиной терроризма, а единственный способ покончить с терроризмом состоит в отказе от гегемонной маскулинности и неразрывно с ней связанной вертикалью власти [6].

Таким образом, не производственные отношения, то есть отношения собственности, определяют политические институты, но гендер определяет то, как люди вступают в производственные отношения, определяет способ производства, то есть общественную формацию и, наконец, политическую и юридическую надстройку общества.

Не способ производства материальной жизни определяет социальный, политический и духовный процессы жизни вообще, как учил Маркс [7], но гендер в его различных многообразных формах оказывается детерминантой общественно-исторического развития, именно он определяет бытие и сознание людей.

Если ортодоксальный марксизм расколдовывал общественное бытие, то гендерная социология пытается обратно его заколдовать и покрыть тайной. Установка о роли гендера, в различных формах детерминирующего поведение индивидов, устройство общества и даже российскую политическую систему в частности имманентно присутствует в гендерной социологии и ее популяризированных формах.

Интернет-газета The Village разместила обращенную к мужчинам статью Савиной А. по гендерной тематике «Как перестать быть мерзким токсичным мужиком. Инструкция по равноправию», демонстрирующую популярное изложение представлений о токсичной маскулинности [8].

Написавшая статью с самого начала утверждает, что мужчины в настоящее время находятся в состоянии переоценки некой «патриархальной модели отношений», заключающейся в идее о том, что мужчина должен добиваться женщины, поскольку женщина якобы не в состоянии самостоятельно обеспечить свою жизнь.

Уважаемая Савина А. не озаботилась тем, что если истинно первое, то для обеспечения жизни женщины мужчина не необходим, если истинно второе, то мужчине незачем добиваться женщины, так как он необходим. Согласно с данной инструкцией, сначала мужчина должен признать существование гендерного неравенства, то есть угнетенного положения женщин, тем более все примеры неравенства касаются только женщин.

Описывая гендерное неравенство непосредственно как господствующее положение мужчин, полученное ими за счет женщин, Савина А. рассматривает неравенство только и только как неравенство женщин по отношению к мужчинам, которые отсутствуют в этой картине социальной реальности как самостоятельная группа.

Все приведенные примеры гендерного неравенства иллюстрированы проблемами женщин и в принципе не упоминают проблем мужчин. Проанализировать свое поведение, подумать о характере распределения обязанностей в паре, уходе за детьми и домом написавшая статью рекомендует только мужчинам и даже не задумывается о каких-либо рекомендациях женщинам проанализировать свое поведение и вклад своего партнера.

Характерной чертой токсичной мужественности Савина А. рассматривает так называемый «менсплейнинг» и неспособность «слушать женщин», что вредит как женщинам, так и мужчинам, поскольку гендер определяет поведение людей, гендерная идентичность предопределяет различия в опыте.

В условиях отсутствия в подавляющем большинстве подобных статей каких-либо упоминаний о мужчинах не с позиции выгоды женщин, не говоря уже об упоминании проблем мужчин вообще, не приходится удивляться отсутствию предложений «слушать мужчин».

По мнению написавшей, токсичная маскулинность предписывает мужчинам «добиваться» и «уламывать» женщин, что подталкивает мужчин к сексуальной агрессии в отношении женщин.

Савина А. ссылается на флешмоб #ЯНеБоюсьСказать и движения #MeToo, как демонстрацию правильности расширительного подхода к сексуальному насилию.

Сексуальное насилие трактуется написавшей в расширительном ключе и, естественно, понимается только как насилие мужчин по отношению к женщинам; сексуальное насилие женщин над мужчинами в таких статьях даже не упоминается.

Проблема сексуального и партнерского насилия со стороны женщин к мужчинам отсутствует, хотя как показывает американский опыт, использование расширительных трактовок в данной области неизбежно ведет к нивелированию гендерной асимметрии в статистике сексуального насилия [9].

Написавшая апеллирует к индивидуальному согласию, которое возможно отозвать в любой момент времени и считает, что оценка женщины заслуживает полного доверия, однако внятно определить способ функционирования такого взаимного согласия она не способна и ссылается на мультфильм о чашке чая.

Примечательно, что отвергая на словах торговлю сексом, Савина А. уподобляет мужчину продавцу, а женщину покупателю и декларирует принципы «покупатель всегда прав», «не смейте навязывать сервис».

Сама возможность для мужчины быть принужденным к сексу женщиной либо отсутствует в картине мира написавшей, либо не рассматривается в качестве сексуального насилия.

Дефиниция изнасилования и определение рамок сексуального насилия не рассматривается как значимая проблема, поскольку любое насилие между мужчинами и женщинами оказывается виной мужчин.

Другой чертой токсичной маскулинности, отмечаемой Савиной А., является неуважение к женщине, юмор в отношении менструального цикла и других особенностей женской репродуктивной системы, так называемый «великодушный сексизм» и основанное по гендерному признаку разделение труда в повседневной жизни.

Наиболее интересной чертой токсичной маскулинности, выделенной написавшей, является упоминание мужчинами собственных проблем, поскольку это обесценивает то, что говорят женщины.

Оказывается, само упоминание о любых проблемах мужчин, будь то юридическое бесправие, сексуальное и партнерское насилие, безразличное отношение общества к жизни и здоровью мужчин представляет собой признак токсичной маскулинности.

Таким образом, круг замкнулся: если в самом начале статьи написавшая приветствовала переоценку «патриархальной модели отношений» и критиковала «токсичную маскулинность», то теперь она вполне в духе «патриархальной модели» стигматизирует любые попытки мужчин говорить о своих проблемах, поскольку это не соответствует достижению защищенности и благополучия женщин.

Для написавшей нет никакой проблемы в том, чтобы признавать наличие у мужчин собственных проблем и одновременно объявлять любое упоминание мужчинами своих проблем «токсичным», поскольку это не способствует улучшению положения женщин за счет мужчин.

Удивительно, что сама же Савина А. соглашается, «все это, конечно правда, но оттого, что кто-то еще страдает, дискриминация женщин не становится меньше и она не исчезнет», таким образом, положение женщин становится главным критерием гендерного равенства.

Насколько хорошо положение женщин, настолько данное общество является равноправным, даже признавая наличие у мужчин серьезных проблем. Савина А. не считает таковые сколько-нибудь значимыми и сознательно полностью их обесценивает.

Схожим образом объясняет данную проблематику и портал «Teaching Tolerance», например, статья Коллин Клеменс «Что мы имеем ввиду, когда говорим “токсичная маскулинность”» представляет рукотворную социальную нормативность гендерных форм как детерминанту поведения индивидов [10].

По мысли написавшей статью, «токсичная маскулинность» не представляет собой маскулинность как таковую, но гендерное поведение, возникающее в результате неверного понимания того, что такое «быть мужчиной».

Коллин Клеменс истолковывает «токсичную мужественность» как продукт культуры, отождествляющей маскулинность с физической силой.

Поскольку мальчики и мужчины живут в такой культуре, некоторые из них неизбежно будут пытаться соответствовать представлениям о том, как «быть мужчиной», таким образом токсичная маскулинность создает «вакуум в их жизнях», которые они вынуждены заполнять насилием, будь то абьюз женщин и детей, присоединение к движению альт-райт или ИГИЛ (организация, запрещенная на территории РФ – авт.), либо посредством массовых убийств с использованием огнестрельного оружия, либо иным образом, происходящим из неправильного понимания мужественности.

В другой своей статье «Токсичная маскулинность плоха для каждого: почему учителя должны ежедневно подрывать гендерные нормы» [11] Коллин Клеменс прямо возлагает вину за расстрел людей в Лас-Вегасе и ряд схожих инцидентов произошедших в 2017 году на токсичную маскулинность.

Поскольку все убийцы обладали общим признаком, то есть они были мужчинами, а гендерная социология якобы не допускает биологизации мужского поведения, то единственным выходом является признание данных актов своего рода манифестацией «токсичной маскулинности».

Здесь написавшая статью заново задает определение «токсичной маскулинности», предписывая ей такие черты, как сила, жесткость, бесчувственность и агрессивность.

Мужчины и мальчики поддаются ожиданиям общества и пытаются соответствовать этому представлению, совершая насильственные действия, а гендерные ожидания в свою очередь сдвигаются все дальше и дальше, таким образом, не позволяя достичь желаемого признания мужественности, в результате чего в эту игру невозможно выиграть.

Здесь аргументация написавшей прямо перекликается с данным Майклом Киммелом определением гегемонной маскулинности – «маскулинность тех мужчин, которым принадлежит власть».

Таким образом, общество требует от мужчин господствовать над другими, они не справляются с этой задачей и проигрывают. Это и есть тот вакуум, возникающий в жизни мужчин и мальчиков, стремящихся соответствовать навязываемым представлениям о «настоящем мужчине», его содержанием является необходимость доказывать власть, а доказательством власти является насилие.

Решение проблемы насилия в обществе состоит в том, что перейти от обсуждения пола и биологии к обсуждению гендера и культуры. Таким образом, в культуре есть представления о маскулинности, определяющие в той или иной степени сознание мужчин, соответственно сознание мужчин определяет их поведение, часто насильственное по отношению к себе и другим.

К сожалению, Коллин Клеменс даже не задумывается о том, откуда берутся представления о маскулинности и на каких основаниях возможно одни формы маскулинности определить как «ошибочные», а другие как «правильные».

В заметке «Почему бесполезно называть это “токсичной маскулинностью”», опубликованной на ресурсе «Medium» Марк Гринн утверждает, что господствующая культура мужественности подавляет мужскую эмоциональность, учит мужчин скрывать свои чувства, препятствует таким образом эмпатии, мешает строить взаимоотношения с другими людьми [12].

Именно «токсичная маскулинность» виновата в том, что число одиноких людей в возрасте 45 лет и старше превысило 42 миллиона человека. Поскольку одиночество воздействует на здоровье в той же степени, как употребление пачки сигарет в день, именно «токсичная маскулинность» виновата в росте вероятности заболевания раком, диабетом, болезнями сердца, болезнью Альцгеймера, ожирением, депрессией, множеством других болезней.

Так произрастающая из девиантной маскулинности социальная изоляция прямо убивает миллионами мужчин и женщин. С точки зрения Марка Гринна вместо «токсичная маскулинность» уместнее было бы использовать термин «токсичные маскулинности», поскольку маскулинность не сингулярна и не монолитна.

По мнению автора такая маскулинность не естественна для мужчин, поскольку, как он совершенно справедливо утверждает, если бы это было так, то она бы их убила.

К сожалению, Марк Гринн даже не пытается объяснить возникновение такого рода гендерной девиации, а иначе говоря, если гендерные нормы и гендерная культура определяют сознание и поведение людей, таким образом определяя жизнь общества, как вообще возможны изменения гендерных норм и гендерной культуры.

Если гендерное общество, в котором мы живем, определяет даже то, как люди вступают в производственные отношения и воспроизводят свою материальную и духовную жизнь, то здесь явно не хватает некоего движителя, вызывающего изменения и трансформации.

Таким образом, возможно суммировать и проанализировать основные признаки «токсичной маскулинности», якобы определяющей поведение мужчин и являющейся источником бесчисленных страданий мужчин и женщин.

Базовым и наиболее общим предписанием «токсичной маскулинности» по отношению к мужчинам является требование быть сильными. Распространенным риторическим приемом российских феминисток являются следующие тезисы: токсичная маскулинность заставляет мужчин быть сильными, властными и зарабатывать много денег, чтобы соответствовать идеалу подлинной мужественности; феминизм освобождает мужчину говоря, что мужчины не обязаны быть сильными и могут быть слабыми.

Однако различные источники различным образом понимают требование «быть сильным» и почему-то совершенно не определяют, что значит «быть слабыми». К сожалению, именно термины «сильный мужчина» и «слабый мужчина» определяются наиболее эклектичным образом.

Они не сопоставляются только с социальной позицией и невозможно свести «сильного мужчину» к «мужчине в высокой социальной позиции», свести «слабого мужчину» к «мужчине в слабой социальной позиции» тоже не представляется возможным.

Концепт «токсичной маскулинности нагружает «быть сильным» и «быть слабым» совершенно разнообразными смыслами и коннотациями, не позволяя дать какой-либо непротиворечивой дефиниции.

Если предположить, что «сильный мужчина» это высокосоциализированный индивид, то он может оказаться и в высокой, и в низкой социальной позиции, в такое случае корреляция с феминистическим концептом не достигается.

В любом случае, если «сильный мужчина» это отлично социализированный индивид в высокой социальной позиции, то предложение «мужчины могут быть слабыми» сложно понять иначе, как предложение мужчинам становиться низкосоциализированными индивидами, сидящими у подножия социальной лестницы.

На первый взгляд гендерная социология стремится переопределить представления о маскулинности, утверждая, что сопереживание, эмоциональную вовлеченность, ненасилие, уважение к окружающим не являются слабостями, наоборот, токсичная мужественность это игра, в которой мужчина обречен на поражение.

И одновременно гендерные социологи, психологи и феминистки связывают эти качества с отсутствием стремлений к самореализации и продвижению по социальной лестнице.

В этой системе координат маскулинность оценивается с феминистических позиций. Если мужчина больше не нужен в качестве кормильца семьи и женщина может самостоятельно обеспечить себя и детей, то пусть уже ненужный мужчина сидит у основания социальной пирамиды и наслаждается своей зыбкой социальной позицией, иначе говоря, он может «быть слабым».

Гендерная социология напрямую предписывает «токсичной маскулинности» требование к мужчинам добиваться высокого социального положения и объединяет его с насилием. Такая трактовка позволяет стигматизировать как любого мужчину, стремящегося подняться по социальной лестнице, так и позволяет критиковать любые инициативы, поддерживающие находящихся в низкой социальной позиции мужчин.

Многократно воспроизводимым является тезис о том, что «токсичная маскулинность» предписывает эмоциональную отчужденность и отказ от эмпатии. Что такое «эмпатия» и существует ли она вообще, остается в настоящее время проблемной темой современной психологии.

Важным является то, что концепт «токсичной маскулинности» включает в себя совершенно противоположные черты поведения, так стремление к занятию высокой социальной позиции каким-то образом связано с агрессией, запугиванием, насилием, доминированием над окружающими, неспособностью создавать доверительные отношения.

В одной из рассматриваемых статей автор совершенно справедливо указал, что такое поведение не может быть от природы свойственно мужчинам, поскольку тогда человечество не смогло бы выжить. Действительно, такая поведенческая модель представляет собой несовместимую смесь личностных качеств, воспрещающую кооперацию между людьми.

Поскольку осуществляющееся в различных общественных формах производство материальных благ было и остается необходимым условием любой человеческой деятельности, мужчины всегда были соработниками, а не «альфа-самцами», конкурирующими за ресурсы для обеспечения своих «самок» и своего потомства.

В таком случае равно как «токсичная маскулинность» не могла быть свойственна людям от природы, поскольку не позволяла им выжить как биологическим существам, то она и не могла быть свойственна им от культуры, поскольку не допускала и не допускает их существования как членов общества.

В этом случае дело не в некоем «вакууме», который создается в жизни мальчиков и мужчин из-за их попыток соответствовать неким выдвигаемым обществом установкам, сама по себе «токсичная маскулинность» в принципе не может быть реализована.

Люди, которые действительно следуют таким нормам поведения, просто не могли бы быть включенными в систему общественного производства, то есть были бы неизбежно ею отторгнуты. Более того, возможность для такого индивида быть участником любого человеческого коллектива представляется невозможной в силу имманентных особенностей «токсичной маскулинности».

Возникает закономерный вопрос, откуда собственно берется «токсичная маскулинность». Если ее источником является культура, тогда возникает вопрос, каким образом в человеческой культуре возникла модель поведения, в принципе не позволяющая ее носителю быть членом какого бы то ни было человеческого коллектива.

Не будучи членом коллектива человек не был бы и носителем культуры, в конечном счете он бы не мог существовать, так как отсутствовали бы и возможности для поддержания его жизни, и предпосылки для его рождения.

Марк Грин верно пытается связать «токсичную маскулинность» и одиночество, поскольку такая поведенческая модель неизбежно обрекает индивида на отчуждение от социума, однако это не указывает на источник ее происхождения.

Его попытки разделить «токсичную маскулинности» на разные вариации могли бы позволить сформулировать жизнеспособные концепты девиантных маскулинностей и обосновать появление специфической для мужчин формы девиантного поведения в их общественной жизни.

Но именно от этого он и отказывается, постулируя определяющую роль заложенных в социальном конструкте культуры гендерных нормативов для маскулинности индивида. Когда-то этой формы или форм поведения не существовало, но каким образом они возникли, каков их генезис, гендерная социология и феминизм пояснить не в силах.

Пожалуй, уместно поставить вопрос прямо – может ли концепция «токсичной маскулинности» быть опровергнутой в принципе? Майкл Киммел дает нам замечательную дефиницию маскулинности вообще – «маскулинность это то, что мужчины считают маскулинностью» [13].

В таком случае, маскулинность есть мнения мужчин о том, что такое маскулинность; тогда узнать у мужчин о том, что они считают маскулинностью, возможно только задав им вопрос, смысл которого не знает даже сам Майкл Киммел.

Вопрос о том, что такое маскулинность и каким образом можно выделить те или иные поведенческие практики людей в качестве определяемых гендером позволила бы понять, каким образом и на каких основаниях те или иные поведенческие практики относятся к «токсичной маскулинности».

Мы получили бы в случае с мужчинами возможность непротиворечиво отделить детерминируемое гендером поведение от поведения, не детерминируемого гендером, в конечном счете смогли бы понять, в каких случаях поведение мужчины детерминируется «токсичной маскулинностью», а заодно подтвердить или опровергнуть существование этой проблемы.

Однако, такой возможности нет, и гендерные социологи могут произвольно наделять любое человеческое поведение гендерным содержанием.

Именно здесь находится источник парадоксального столкновения, когда феминистические организации пытаются опираться на законодательство и нормы, спроектированные под конкретные гендерные «ножницы» либо соответствующим образом интерпретированные, а антифеминистические и маскулистские организации стремятся, как правило, к гендерной нейтральности норм и законов.

Таким образом, концепция «токсичной маскулинности» носит утилитарный, а не научный характер и является инструментом идеологической борьбы. Само по себе утверждение типа «общество предписывает мужчинам стереотипный образ жесткого, неэмоционального, стремящегося к доминированию мужчины» невозможно проверить. Зато возможно на основании произвола отнести к «токсичной маскулинности» любое поведение, демонстрируемое мужчиной.

Отказ полноценно научно определять термины можно уже назвать сложившейся традицией господствующего гендерного дискурса, никто не пытается объяснить, что такое «проявлять эмпатию», «быть слабым», «право на уязвимость», однако полный отказ от каких-либо рамок и ограничений окончательно придает им исключительно идеологический характер.

Проверить, мешает ли мужчинам «токсичная маскулинность» выражать свои эмоции, быть уязвимыми, проявлять некую эмпатию или заниматься гипотетическим «эмоциональным трудом» попросту нельзя. В «токсичную маскулинность» можно только верить.

Как для идеологического концепта, одной из функций «токсичной маскулинности» является представление мужчин в качестве источника собственных проблем. Под таким прикрытием постулируется, будто бы мужчины реже обращаются за помощью только потому, что хотят казаться сильными и боятся демонстрировать уязвимость. Это позволяет, например, перекладывать ответственность за дискриминацию мужчин на самих мужчин.

Если мужчина не сообщает о супружеском или партнерском насилии в полицию, то это не потому, что ему действительно не поверят или проигнорируют, но потому, что он боится показаться слабым и уязвимым. Этот подход позволяет и радикально менять акценты в оценках мужского поведения.

Мужчины пренебрегают своими жизнями и здоровьем не потому, что их учили пренебрегать жизнью и здоровьем, не потому что их благополучие и проблемы всегда рассматривались и рассматриваются в качестве менее приоритетных, а потому что им предписывается быть сильными.

Остается только гадать, почему стандартным объяснением любых проблем мужчин является апелляция к «мальчиков заставляют быть сильными», в то время как пресловутое «быть сильной» в отношении женщин приобрело и культовый, и мемный характер. Будем надеяться, что «сила» не навредит женщинам так, как гипотетически она вредит мужчинам.

В рамках такого подхода следует, что мужчины сами виноваты в отсутствии помощи, что они сами виноваты в собственных страданиях, в то время как они же являются источником чужих страданий, что само по себе наделяет объясненные через «токсичную маскулинность» проблемы мужчин меньшим приоритетом.

Хотя якобы именно общество принуждает и навязывает мужчинам такие модели поведения, причина такого положения дел состоит в том, что в этом обществе доминируют мужчины; так «токсичная маскулинность» является одним из продуктов вредящего женщинам и мужчинам «тоже» патриархата.

Примечательно, что некоторые опирающиеся на господствующий в современной буржуазной социологии академический феминизм маскулисты пытаются апеллировать к «токсичной маскулинности» как крупной мужской проблеме. Между тем, главная функция этого концепта состоит именно в обосновании приоритета проблем женщин над проблемами мужчин

С точки зрения инквизитора, ведьма всегда будет виновна в том, что она ведьма и любой факт будет истолкован таким образом, чтобы подтверждать ее вину. Если ведьма богата, то это потому, что дьявол кидает ей монеты через дымовую трубу. Но если ведьма бедна, то потому что она тратит все деньги на темные ритуалы. Если ведьма красива, то из-за того, что дьявол дал ей красоту, дабы смущать сердца людей. Но если уродлива, то потому, что она продала свою красоту дьяволу в обмен на магические силы. Если ведьма не признает свою вину, то только из-за желания дьявола сохранить ее для его жутких целей, в конце концов, это типичное поведение служителей дьявола. А вот если же ведьма признает свою вину, то инквизитор «окажется» прав.

Благодаря концепции «токсичной маскулинности» гендерная социология не скована какими-либо рамками в интерпретации поведения мужчин. Если мужчина спокоен, то он подавляет свои эмоции из-за токсичной маскулинности, если мужчина разгневан, то потому, что токсичная маскулинность требует от него насилия и агрессии, если мужчина расстроен, то из-за сознания своей неспособности быть «настоящим мужчиной».

С другой стороны, находящийся в низкой социальной позиции плохо социализированный индивид, использующий далекий от строгости научных дефиниций обыденный язык может совершенно верно осознавать и охарактеризовать свои недостатки и проблемы именно в терминах так называемой «токсичной маскулинности».

Очевидно, что нет ничего хорошего в том, чтобы быть действительно слабым и уязвимым, во всяком случае, вошедшие в моду женские герои кино и литературы отнюдь не отличаются обладанием этими качествами. В многозначном и поликонтекстном обыденном языке такие выражения, как «не мужик», «тряпка» или «слабак» могут как служить в качестве оскорблений и унижений, так и выражать универсальные проблемы жизни индивидов в обществе, будь то слабоволие, необязательность, трусость, закомплексованность, бытовая неустроенность, отсутствие образования и специальности, низкий заработок, некоммуникабельность, неспособность противостоять абьюзивному отношению и многое другое.

Однако, если для обыденного языка людей такие слова являются специфической гендерной формой, выражающей общечеловеческие проблемы, то для гендерной социологии и феминизма любые проблемы, от девиантного поведения индивидов до терроризма приобретают специфическое гендерное содержание.

Гендерная социология успешно использовала многозначные выражения обыденного языка и наделила их совершенно новым смыслом. Такой подход позволяет расценивать любое поведение мужчин как «токсичную маскулинность», неважно, идет ли речь о желании скорректировать нарушенную социализацию, получить образование и специальность, реализовать себя в спорте или искусстве.

Здесь мы вынуждены вернуться к парадигме современного феминизма – «У женщин есть проблема. Эта проблема – мужчины. Единственная проблема мужчин состоит в том, что они мужчины».

Статью подготовил Джон Смит.

Список литературы

[1] https://www.urbandictionary.com/define.php?term=Toxic%20Masculinity

[2] Тартаковская И.Н. Гендерная социология. М. 2005. С. 167-169.

[3] http://geekfeminism.wikia.com/wiki/Toxic_masculinity

[4] http://www.gender.ru/glossary/mens-studies

[5] http://www.gender.ru/glossary/masculinity

[6] Воронцов Д. В. Гегемонная маскулинность и механизмы отношений доминирования в межгрупповом общении как социально-психологические детерминанты феномена терроризма в России. [Электронный ресурс] // Российский психологический журнал. 2010. Том 7. № 5-6. URL: https://cyberleninka.ru/article/v/gegemonnaya-maskulinnost-i-mehanizmy-otnosheniy-dominirovaniya-v-mezhgruppovom-obschenii-kak-sotsialno-psihologicheskie-determinanty

[7] Энгельс Ф. Карл Маркс. «К критике политической экономии». // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 13. С. 490-491.

[8] Савина А. Как перестать быть мерзким токсичным мужиком. Инструкция по равноправию. // https://www.the-village.ru/village/city/instruction/317967-ravnopravie

[9] Cathy Young. The CDC’s Rape Numbers Are Misleading. // http://time.com/3393442/cdc-rape-numbers/

[10] Colleen Clemens. What We Mean When We Say, “Toxic Masculinity”. // https://www.tolerance.org/magazine/what-we-mean-when-we-say-toxic-masculinity

[11] Colleen Clemens. Toxic Masculinity Is Bad For Everyone: Why Teachers Must Disrupt Gender Norms Every Day. // https://www.tolerance.org/magazine/toxic-masculinity-is-bad-for-everyone-why-teachers-must-disrupt-gender-norms-every-day

[12] Mark Greene. Why Calling It “Toxic Masculinity” Isn’t Helping. // https://medium.com/s/man-interrupted/why-we-must-stop-saying-toxic-masculinity-cfe83b9034dc

[13] Ask a Feminist: Michael Kimmel and Lisa Wade Discuss Toxic Masculinity. // http://signsjournal.org/kimmel-wade-toxic-masculinity/