Компания

Уже прилетели ласточки. Я об этом догадался по характерному помёту на бетонном полу.

В нашем дворе гнездо, наверное, только у меня на балконе. Широким жестом я демократично позволил им там поселиться. Или по крайней мере хотел бы, чтобы так было. На самом деле они без спроса оккупировали этот северо-восточный угол, когда я пребывал в эмиграции. То есть я вернулся, такой барин, обратно, в поместье, а они уже там сидят и пищат, а брат показывает: «Вот, – говорит, – смотри: это гнездо, это, – показывает вниз на пол открытого балкона, – их говно, и сюда же частенько выпадают их птенцы. Я не раз обнаруживал там их скелеты».

Не знаю, пугал он меня или нет, но по крайней мере говно на балконном полу возобновилось с прежним размахом, это совершенно точно. Я предусмотрительно расстелил там пакет из Евроопта, а потом ещё один и ещё, придавив их четырьмя камнями, сворованными в саду под подъездом. И что вы думаете? Прошла уже неделя с их возвращения, пакет чист и стерилен, а вот все четыре камня – обосраны с головы до пят.

Но ладно, я им это прощаю за возможность разделить долгие и сосредоточенные карантинные дни в их компании. По утрам, где-то без пятнадцати семь, они начинают щебетать и блеять, а я в это время как раз сажусь с чашкой чая что-нибудь писать. Время от времени я отвлекаюсь, чтобы посмотреть, как они то пикируют вниз, то резко влетают обратно – в маленькую дырочку гнезда.

Щебет продолжается весь день, но это целительный щебет. Мне кажется, что я даже уже начал их где-то понимать. Разбираю, по крайней мере, их деепричастия, глаголы и существительные. Ещё немного подтяну – и заговорю с ними о том о сём, о вирусах, акциях и нетвёрдом рубле.

Каждый обед я проверяю балкон, не выпал ли какой неопёрыш, чтобы чуть что запихнуть его обратно. Так себе удовольствие для мамаши – наблюдать, как ребёнок выпал, лежит весь в дерьме под гнездом, а помочь ничем не можешь. На этот случай есть я. То есть ласточкина мамаша может целиком и полностью на меня положиться.

Так вот, это только у меня во всём дворе такой уютный островок оккупированной демократии. На всех остальных балконах – я специально выходил и рассматривал – лишь печальные следы от бывших гнёзд. Изуверы всех их посносили к чертям собачьим. Наверное, с остервенением венца природы херячили их палками из опасений, что, не дай бог, их кровный кусок бетона, за который они выложили сто с чем-то долларов за квадратный метр, обосрут какие-то летающие твари. Хотя за всё время, что я здесь, я ни разу не видел, чтобы на эти кухонные балкончики кто-нибудь выходил. А я здесь уже, между прочим, прилично.

Надо сказать, что это гениальное архитектурное решение! Наверное, в бюро предприимчивому дизайнеру даже премию выдали, когда он придумал эту схему. Он сказал: а что, если мы к кухне снаружи присобачим лишние полтора квадратных метра бесполезной жилплощади, которая не будет нести никакой функциональной нагрузки? Никакой идиот туда выходить, ясное дело, не будет (для этого есть нормальный балкон из спальни), а мы поимеем по два листа в квартиры. Сколько это будет с многоквартирного дома, считайте сами.

В общем, как бы там ни было, но его хитрый план удался: все действительно переплатили по два листа и действительно никто туда даже не совался. Только пару раз по пятницам я видел, как пьяные компании вываливались на эти балкончики покурить и поорать (да что там, и мы в нашу бытность там покуривали и орали, считая другой – больший – балкон, что в десяти метрах от кухни, слишком далёким для пешей пьяной прогулки). И всё. Но ласточки всем без исключения, видите ли, мешают.

Перед сном я молюсь, чтобы эти блаженные в следующей жизни кармировались в таких же вот беззащитных ласточек и загнездились не где-то на побережье Ялты с видом на солёное море, а в Беларуси, и не на Голубой кринице, и даже не на озере надежды, а вот в таком вот дворе с такими вот сознательными гражданами.

А к себе я приму только нормальных ласточек, которые нигде так не косячили, потому что я не хочу рушить ни чьи гнёзда. Кроме того, я им прививаю чувство прекрасного (и соседям тоже) – врубаю на всю то Майкла Джексона, то Квинов, то Пинк Флоид. Родичи-то где-то четыреста раз за день вылетают на промысел – те ещё работяги, – а вот птенцы недели три, пока их выкармливают, вынуждены мириться с моими музыкальными предпочтениями, и в конце концов, когда вылетают на волю, хочется надеется, что делают они это под Билли Джин в голове.

Где-то в сентябре они снова улетят на юг, но я не уверен, что к сентябрю вся эта вирусная эпопея закончится. Даже скорее уверен в обратном – что ничего ещё не закончится. За кем тогда присматривать? С кем тогда делить минуты сосредоточенного одиночества? У меня уже есть опыт разведения пищевой моли, а также стай каких-то мелких муравьёв, которых, помню, не могли истребить полгода в нашей американской студии. Но последние, надеюсь, типичны только для американских картонных коробок – лезть к нам в бетон им даже в голову не придёт.

За кем ещё? С мухами я так и не подружился. Каждый раз немедленно выгоняю их, курв, обратно на холод или зной – мне без разницы. А так больше и некого просвящать.

Не знаю, накуплю себе в конце концов растений, накопаю во дворе травы с пятисантиметровым слоем земли и устелю себе пол в квартире, и буду ежедневно поливать родниковой водой, сливаясь с природой. Этот год нужно пройти достойно и с честью, подняв подбородок, чтобы потом написали в местной газете: «Из всего двора истинную стойкость и сочувствие к братьям меньшим проявил только он, он и никто кроме него». И портрет, где я в одной руке аккуратно держу птенца чайки, а во второй вместе с обосранным камнем зажал в кулаке коронавирус и давлю его, паскуду, давлю и он жалко подыхает.