Когда-то я был человеком (Ч.1)

Бесконечная бомбардировка новостями, сплетнями и картинками превратила нас в информационных наркоманов. Она сломала меня. Может сломать и вас.

Я сидел в большом зале для медитаций в переоборудованном новициате в центральной части штата Массачусетс. Сунув руку в карман, я достал свой айфон. Женщина, сидевшая в торце зала, держала перед собой корзину, источая благодеятельный свет, как священник с подносом для пожертвований. Как было положено, я сдал свое устройство для мобильной связи, но сразу же, когда еще только возвращался на место, меня внезапно охватила паника. Если бы все не смотрели на меня в этот момент, я бы точно вернулся и попросил айфон обратно. Но я этого не сделал. Я знал, зачем я пришел сюда.

Годом раньше я, как многие люди, страдающие зависимостями, почувствовал, что скоро сломаюсь. В течение полутора десятилетий я был сетевым наркоманом, писал по несколько постов в блог за день, семь дней в неделю, и в конце концов набрал целую команду, которая прочесывала Интернет в часы пик каждые 20 минут. Каждое утро начиналось с того, что я с головой нырял в поток сетевого сознания и новостей, перескакивал с сайта на сайт, с твита на твит и с главной новости часа на самую свежую сводку, разглядывал бесчисленные фото и видео, усваивал множество новых мемов. На протяжении всего дня я выдавал по одной мысли, или аргументу, или шутке на тему происходившего или только что произошедшего. А иногда, если события были особенно захватывающими, я мог провести несколько недель, маниакально охотясь за каждым крошечным клочком развивающейся истории для того, чтобы слить их в повествование в режиме реального времени. Я пребывал в бесконечном диалоге с читателями, которые придирались, хвалили, освистывали, поправляли меня. Никогда прежде мой мозг не был так неотступно занят таким множеством различных предметов и не функционировал настолько публично в течение такого долгого времени.

Иными словами, я одним из первых начал делать то, что теперь называется «жить в Сети». Шли годы, и я понял, что я уже не один такой. Вскоре Фейсбук дал каждому человеку эквивалент собственного блога и собственной аудитории. Все больше и больше людей обзаводились смартфонами, которые мгновенно подсоединяли их к потоку лихорадочного контента, заставляя их сортировать, поглощать и переваривать его так же беспрестанно, как я когда-то. Твиттер возник как форма мгновенного блогинга для микромыслей. Пользователи так же подсели на обратную связь, как уже давно подсел я, и даже еще больше. Потом дождем посыпались всякие приложения, которые затопили остатки нашего свободного времени. Теперь этот виртуальный образ жизни был везде и всегда — ни минуты передышки, обновление за обновлением. Я помню, как я решил поднять ставки в своем блоге в 2007 году и обновлять его примерно каждые полчаса: тогда мой редактор посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Но теперь такое сумасшествие уже стало банальностью; невообразимые в прошлом темпы работы профессионального блогера стали теперь нормой по умолчанию для всех.

Я шутил: «Если Интернет убьет меня, я первым узнаю об этом». С годами эта шутка становилась все менее смешной. В последний год моей блогерской жизни здоровье начало сдавать. Четыре бронхиальные инфекции за 12 месяцев, и с каждой следующей справиться было труднее, чем с предыдущей. Отпуска — такие, какие у меня были, — стали лишь возможностью отоспаться. Мои сны были заполнены фрагментами кода, который я использовал каждый день для обновления сайта. Друзей у меня практически не осталось, потому что не осталось времени, которое я проводил в офлайне. Мой врач, прописывая мне очередной курс антибиотиков, наконец спросил меня напрямик: «Вы не умерли от ВИЧ только ради того, чтобы умереть от Интернета?»

Но это было и благодарное дело: аудитория до 100 000 человек в день; бизнес в области новых медиа, приносивший реальную прибыль; постоянный поток событий, которые меня раздражали, просвещали или бесили; ниша в самом центре быстро расширяющегося глобального диалога; возможность измерения успеха — в больших и красивых цифрах — все это было допаминовой ванной, в которой постоянно купалось мое писательское эго. Если бы мне пришлось заново изобретать себя как писателя в эпоху Интернета, успокаивал я себя, я сейчас уже на два поворота впереди того, что я мог бы изобрести. Проблема заключалась в том, что я не в состоянии был изобрести себя заново как человека.

Я пытался читать книги, но постепенно утрачивал этот навык. Через пару страниц мои пальцы начинали автоматически постукивать в поисках клавиатуры. Я попробовал медитировать, но мой разум противился и брыкался, когда я пытался его успокоить. Я начал регулярно ходить в тренажерный зал, и это дало мне единственное измеримое облегчение примерно на час в день. Но чем дольше я жил в этом заполнившем все виртуальном мире, тем громче и громче становился онлайн-шум. Хотя я проводил по много часов каждый день в одиночестве и молчании, приклеившись к ноутбуку, ощущение было такое, словно я находился среди постоянной какофонии в толпе слов и образов, звуков и мыслей, эмоций и тирад, в аэродинамической трубе оглушительного, убийственного шума. Этого было так много, что сопротивляться было невозможно, и я прекрасно это понимал. Я знал и то, что такой огромный технологический мир уже никуда не исчезнет. Но я начал опасаться, что этот новый образ жизни на самом деле становится образом не-жизни.

Несколько месяцев назад я понял, что, как и большинство наркоманов, я предавался отрицанию. Я долго рассматривал свою жизнь в онлайне как приложение к моей реальной жизни, как своего рода дополнение. Да, я проводил по много часов, общаясь с другими людьми в качестве бестелесного голоса, но моя настоящая жизнь и мое тело еще никуда от меня не делись, говорил я. Но потом, по мере того как мое здоровье ухудшилось, а счастье пожухло, мне стало ясно, что это не ситуация «и то и другое»: это ситуация «либо-либо». Каждый час, который я провел в Интернете, был не проведен в физическом мире. Каждая минута, в течение которой я был поглощен виртуальным взаимодействием, была минутой, когда я не был включен в человеческое общение. Каждая секунда, потраченная на какую-нибудь мелкую информационную подробность, означала, что я на секунду меньше уделил какой бы то ни было форме рефлексии, или спокойствия, или духовной практики. «Многозадачность» была миражом. Вопрос стоял ребром: либо я живу как голос в Интернете, либо я живу как человек в мире, в котором люди жили испокон веков.

И вот, спустя 15 лет, я решил жить в реальности.

Со времени изобретения печатного станка каждая новая революция в области информационных технологий вызывала апокалиптические опасения. От паники по поводу того, что легкий доступ к Библии на английском языке уничтожит истинную христианскую веру, до отвращения, которое в 1950-е годы вызывало варварское новое средство массовой коммуникации «телевидение», критики стонали и вопили на каждом повороте. Каждый новый этап представлял собой дальнейшую фрагментацию внимания, прогрессировавшую до немыслимого когда-то калейдоскопа кабельного телевидения в конце ХХ века и до бескрайних, бесконечно множащихся пространств Интернета в наши дни. Однако обществу всегда удавалось адаптироваться и приспособиться к этому без видимых потерь, а даже наоборот, с некоторым более чем очевидным прогрессом. Так что, возможно, слишком легко увидеть в этой новой эре массового рассеяния внимания просто еще одну страшилку.

Но я уверен, что она представляет собой огромный скачок вперед по сравнению даже с самым недавним прошлым. Статистика ошеломляет. Каждую минуту пользователи по всему миру загружают в YouTube 400 часов видео, а пользователи Tinder «свайпят» профили более миллиона раз (swipe — перелистывать профили в приложении для знакомств Tinder. — Прим. ред.). Каждый день ставятся буквально миллиарды лайков в Фейсбуке. Интернет-издания в настоящее время публикуют больше материала, чем когда-либо прежде, и объем этот растет экспоненциально, статьи выстреливаются со скоростью пулемета, новые подробности добавляются к новостям каждые несколько минут. Блоги, ленты в Фейсбуке, аккаунты в Тамблере, твиты и пропагандистские издания перепрофилируют информационные продукты, заимствуют их друг у друга и все больше раскручивают.

Мы поглощаем этот «контент» (как теперь называется письменный текст, видео или фотография), чаще всего уже не покупая журнал или газету, отмечая закладкой свой любимый веб-сайт или активно выбирая, что читать или смотреть. Вместо этого нас ведут к этим кусочкам информации через мириады маленьких скачков в социальных сетях, где информацию изливают на нас, индивидуально варьируя ее актуальность и точность. Не обольщайтесь, думая, что полностью самостоятельно решаете, который из соблазнительных баннеров вам кликнуть. Технологи из Силиконовой долины и их постоянно совершенствуемые алгоритмы придумали такую приманку, которая заставит вас клюнуть, как безмозглая рыбка. Ни одна информационная технология прежде не располагала такой глубиной знания о своих потребителях — или большей способностью дергать их за синапсы, чтобы не отвлекались.

И они не отвлекаются никогда. Еще не так давно веб-серфинг, хотя и вызывал привыкание, все же представлял собой стационарную деятельность. За компьютерным столом на работе или дома, на ноутбуке, вы ныряли в кроличью нору ссылок и выбирались на поверхность через сколько-то минут (или часов), чтобы вновь вступить в контакт с реальным миром. Но потом появился смартфон, который сделал кроличью нору портативной, приглашая нас кануть в нее, где бы мы ни находились, в любое время, независимо от того, чем мы заняты. Информация быстро заполнила каждое мгновение нашей жизни.

Cделала она это с ошеломляющей быстротой. Мы почти забыли, что десять лет назад не было смартфонов, а совсем недавно, в 2011 году, они были лишь у одной трети населения США. Сейчас они есть почти у двух третей. А если рассматривать только молодых взрослых, то эта цифра достигает 85%. В ходе прошлогоднего опроса Pew 46% американцев сказали интервьюерам простую, но замечательную вещь: без смартфона они не смогли бы жить. Меньше чем за десятилетие это устройство прошло путь от неизвестности до незаменимости. Короткий перечень мест, где когда-то невозможно было выйти в Интернет, — самолеты, метро, лесная чащоба или пустыня — быстро сокращается. Даже туристические рюкзаки теперь экипируются батарейками для смартфонов. Пожалуй, единственное оставшееся «безопасное место» — это душевая.

Может быть, я преувеличиваю? Проведенное в 2015 году небольшое, но детальное исследование среди молодых взрослых показало, что они используют свои телефоны по 85 раз в день. Большинство из этих взаимодействий длится менее 30 секунд, но в сумме набирается пять часов в сутки. Показательно еще вот что: пользователи не полностью осознают степень своей зависимости. Они думают, что обращаются к своему телефону вдвое реже, чем на самом деле. Но независимо от того, насколько они об этом осведомлены, новая технология подчинила себе примерно треть времени бодрствования этих молодых взрослых.

Прерваться ради того, чтобы глянуть в смартфон, конечно, зачастую приятно, потому что, как правило, сигнал означает, что на связи кто-то из ваших друзей. Для вашего мозга такое отвлечение связано с мыслью о людях, которых вы знаете (или думаете, что знаете), и в этом вся прелесть социальных медиа, связывающих равных с равными. С самого начала эволюции человека люди страстно увлекались сплетнями. Некоторые объясняют это потребностью быть в курсе новостей, касающихся друзей и родственников, круг которых со временем расширялся. Информация всегда была для нас такой же лакомой приманкой, как сахар. Дай нам такой доступ к сплетням, какой современность дала нам к сахару, и мы не сможем удержаться, это влечение сильнее нас. Как было недавно написано в Atlantic, количество сообщений, которыми обменивается с друзьями среднестатистический подросток — пользователь Snapchat, может составлять от 10 000 до 400 000. Накапливающиеся «снэпы» отражаются в личном счете, видном всем и дарящем автору ореол популярности и социального статуса. А это — эволюционные психологи подтвердят — фатально. Если нам дать постоянный источник информации, новостей и сплетен друг о друге в форме социальных сетей, мы почти не способны устоять.

Просто посмотрите вокруг — на людей, которые, уткнувшись в телефон, идут по улице, ведут машину, выгуливают собаку или играют с детьми. Понаблюдайте за собой, когда вы стоите в очереди за кофе, делаете короткий перерыв в работе, сидите за рулем или даже просто идете в туалет. Съездите в аэропорт, и вы увидите море склоненных голов и мертвых глаз. Раньше мы смотрели вверх или вокруг себя, теперь мы постоянно смотрим вниз.

Если бы инопланетянин посетил Америку еще пять лет назад, а потом вернулся туда сегодня, разве не это бросилось бы ему в глаза прежде всего? Он отметил бы, что данный вид живых существ выработал необыкновенную новую привычку и, куда ни глянь, постоянно пребывает в ее сладком плену.

Я прибыл в медитационный ретрит-центр через несколько месяцев после того, как ушел из Сети, бросив свою жизнь и карьеру. Я полагал, что это будет окончательный детокс. И я не ошибся. Проведя несколько часов в безмолвии, вы склонны ожидать, что вас что-то отвлечет, какое-то внезапное событие вызовет ваш интерес. А этого так и не происходит. Тишина углубляется и превращается в обволакивающее вас молчание. Никто не разговаривал; никто даже не смотрел другому в глаза — это то, что некоторые буддисты называют «благородным молчанием». День был распланирован с точностью до минуты, так что почти все наше время проходило в безмолвной медитации с закрытыми глазами, в медитативной медленной ходьбе по размеченным тропинкам леса или в совместных трапезах, за которыми мы не разговаривали. Единственные слова, которые я слышал или читал в течение десяти дней этого ретрита, были на трех консультативных сессиях, двух направляемых медитациях и во время вечерних бесед о самоосознанности.

Предыдущие девять месяцев я оттачивал свою технику медитации, но в этой толпе я был новичком и туристом (все остальные участники приехали на шестинедельные или трехмесячные сессии). Я увидел, что тишина, молчание являются неотъемлемой частью жизни этих людей. Я с увлечением смотрел на их простую манеру двигаться, — они скорее скользили, чем шагали, — на их открытые лица. Что они испытывают, думал я, если не безумную скуку? И как получалось, что день за днем их спокойствие как-то увеличивалось, когда их было много? Ведь обычно бывает так, что если в комнате становится больше народу, то и шум нарастает, а здесь казалось, что суммируется молчание людей. Прежде я, вечно с телефоном, долгие годы был окружен словесным и визуальным шумом, бесконечно подвергался бомбардировке словами и образами, а все равно чувствовал себя странно изолированным. Здесь же, среди этих медитирующих людей, я был один в тишине и темноте, но чувствовал себя почти единым целым с ними. Мое дыхание замедлялось. Мой мозг утихомиривался. Мое тело становилось гораздо более доступным для меня самого: я чувствовал, как оно переваривает пищу, как оно нюхает, чешется, пульсирует. Мой мозг словно бы перемещался от абстрактного и далекого к материальному и близкому.

Вещи, которые я раньше, как правило, не замечал, стали занимать меня. На второй день во время медитативной прогулки по лесу я стал замечать не только качество осеннего света, пробивавшегося сквозь листву, но и пятнистое многоцветье недавно опавших листьев, текстуру лишайника на коре и то, как корни деревьев переплетались друг с другом и перебирались через старые каменные стены. Сразу возникал позыв схватить телефон и сфотографировать это — но не тут-то было: карман был пуст. Поэтому я просто смотрел. В какой-то момент я заблудился и в поисках дороги назад вынужден был полагаться на свое чувство направления. Я услышал пение птиц — впервые за многие годы. То есть, конечно, я всегда слышал его, но я так давно его не слушал.

Моя цель состояла в том, чтобы удерживать мысль там, где ее место. «Помни, — сказал мне перед выходом мой друг Сэм Харрис, медитирующий атеист, — если ты страдаешь, значит ты думаешь». Задача была не в том, чтобы заставить замолчать все в моем запутанном мозгу, а в том, чтобы познакомить его со спокойствием и тишиной, с перспективой, с теми когда-то знакомыми мне, а сейчас давно заброшенными пространствами, где снова наполняются разум и душа.

Достаточно скоро мир «новостей» и бушующей кампании праймериз исчез из моего сознания. Мой разум переселился в похожий на транс документальный фильм, который я смотрел много лет назад, — «В великую тишину» Филипа Гренинга. Это фильм о древнем картезианском монастыре в Альпах и ордене монахов, давших обет молчания. Там в одной сцене монах, недавно принявший постриг, обрабатывает свой участок сада. Когда он намеренно переходит от одной работы к другой, кажется, что он едва ли не в другом измерении. Он идет от одной борозды к другой, но впечатление такое, что он никогда не сосредоточен на цели куда-то прийти. Он как будто плавает, или осознанно скользит, от одного места к другому. Он, как мне казалось, ускользнул от того, что мы, современные люди, понимаем под временем. Он не участвовал в беге наперегонки с ним; не боялся зря потратить его; не избегал утомительной работы, от которой большинство из нас отшатнулись бы.

И вот, когда я наблюдал, как медитирующие люди ходят вокруг меня, с глазами открытыми, но недоступными мне, я почувствовал, как замедляется тиканье часов, как прекращается тот бег в колесе, которым все мы в современном мире занимаемся до гробовой доски. Я почувствовал след той свободы, которая некогда была знакома всем людям и которую наша культура, кажется, изо всех сил старается поскорее забыть.

Источник: New York Magazine

Reposted by @Prometain: на канале ты найдешь записи практикующего специалиста по психологии развития + бесплатный список самых важных книг о самореализации.