Ключ
Violetblackish======== Глава 25 ========
Франсуа задумчиво рассматривал содержимое коробки. От прошлой жизни Ангела осталось совсем немного: три старые фотографии и какой-то пожелтевший документ. Морель аккуратно разложил всё на постели перед собой, убрав коробку на пол, и приступил к изучению материала. Перво-наперво он взял в руки старый чёрно-белый снимок грустной темноволосой женщины с большими печальными глазами. Это был профессиональный портрет, сделанный в студии. Раньше, когда ещё не было возможности щёлкать по сто снимков в день камерой смартфона, люди приходили в специальные фотоателье, чтобы хоть как-то остановить время. Франсуа видел подобные карточки, отпечатанные на плотном качественном картоне, в доме своих родителей. Он задумчиво рассматривал фотографию, угадывая в женщине едва заметный след другого человека. Слегка вьющиеся волосы, тот же изгиб губ, но главное — глаза. На снимке, определённо, была изображена мать Анжело Бертолини. Детектив повертел фотографию в руках, отложил в сторону и взялся за следующий снимок. На втором фото был запечатлен групповой портрет: красивый статный мужчина с резкими чертами лица и женщина, державшая на руках мальчика лет двух. Мужчина был облачен в костюм-двойку. Из петлицы пиджака торчал белый цветок. Женщина была одета в красивое белое платье. Даже ребёнок был приодет торжественно. Франсуа понял, что это — свадебное фото. Он перевернул карточку тыльной стороной и прочёл надпись, сделанную мелким аккуратным почерком: «Мария и Алессандро Бертолини. 1980г.» Морель пригляделся. Женщина с первой фотографии и женщина на свадебном фото была одна и та же. Детектив приблизил вторую фотографию к глазам, чтобы как следует рассмотреть мальчика. Ребенок смотрел в объектив настороженными карими глазами и изо всех сил цеплялся за мамину шею. Все трое хранили серьёзное выражение лица, какое бывает, когда фотограф слишком долго готовится щёлкнуть затвором. Ошибки быть не могло. Ребёнок на руках женщины не мог быть не кем иным, как маленьким Анжело. Франсуа вздохнул и взял в руки последнюю фотографию. Теперь только двое. Тот же мужчина держал за руку грустного и слегка подросшего мальчика. Морель обратил внимание, как крепко мужчина сжимал в своей ладони маленькую детскую ручку, и перевернул карточку. Никаких надписей. Скорее всего, фото сделали уже после смерти матери Анжело. Франсуа припомнил, что мать умерла первой. Интересно, от чего? Женщина на снимках была совсем молодой. Несчастный случай? Болезнь? Морель отложил снимки в сторону и взялся за документ — основательно потрёпанный, с истлевшими от времени краями. Он был отпечатан на гербовой бумаге и представлял собой какое-то свидетельство с официальной круглой печатью и размашистой подписью должностного лица. Повозившись минут пять с google-переводчиком, Франсуа выяснил, что держит в руках свидетельство об усыновлении ребёнка по имени Анжело Мондельянни человеком по имени Алессандро Бертолини. После усыновления ребёнок получал фамилию отца. Свидетельство было выдано в том же году, в котором была сделана свадебная фотография. Всё логично. Некто Алессандро Бертолини женился на Марии Мондельянни и официально усыновил её сына. Ничего необычного. Франсуа испытал лёгкое разочарование. Он задумчиво уставился в окно, рассеянно наблюдая, как цвет неба густеет и темнеет на глазах. Мгновение спустя, натянув на ещё влажное после душа тело джинсы и футболку, он быстро пересёк улицу перед отелем и, оказавшись в небольшом круглосуточном супермаркете, взял с полки две бутылки красного кьянти и сэндвич с сыром пекорино. Вернувшись в номер, детектив прихватил с собой все свидетельства прошлой жизни Ангела, расположился на балконе, скрутил пробку с первой бутылки и, не тратя время на поиски подходящей тары, стал пить вино прямо из горлышка. Пару раз он отрывался, чтобы сделать вдох-выдох и снова приникал к бутылке. Через пять минут алкоголь мягко, но верно ударил в голову. В руке Морель держал мобильный телефон, пока хранивший молчание. Время шло, но Франсуа не сомневался, что за звонком Баселя последует ещё один — от другого человека. И этот, ещё не состоявшийся, звонок не давал ему покоя, как заноза, слишком мелкая, чтобы её удалось вытащить, но слишком болезненная, чтобы о ней можно было забыть. Время от времени следователь подносил бутылку к губам и делал глоток-другой, рассеянно поглядывая на улицу перед отелем. Вечерело. Изредка по улице проходили люди. Откуда-то донёсся утробный вой кота, очевидно, отстаивающего свое право на территорию. Телефон в руке наконец ожил. Морель усмехнулся и, сосчитав в уме до пяти, принял вызов, как раз перед тем, как его перенаправили на голосовую почту.
— Шеф? — удивился он по праву человека, которого беспокоят во время законного отпуска.
— Цветочек, — вкрадчиво начал Солюс, — а ты где?
— Как где? — удивился Франсуа еще больше и икнул, что вышло, кстати, абсолютно незапланированно. — В отпуске. Где же мне ещё быть?
— Понимаю, что в отпуске, — проворчал Пети. — В отпуске где?
Морель огляделся вокруг.
— Ща пасматрю, — пообещал он оптимистично.
— Ты пьян? — пришла пора удивляться комиссару.
— Ну, — расплывчато протянул Франсуа, и, оглянувшись, толкнул второй стул, стоявший на балконе. Стул был пластиковый, но шума при падении произвёл прилично. — Бли-и-ин…
— Цветочек, боюсь, тебе придется прервать свой отпуск. Ты нужен завтра в конторе. У нас тут вышло некоторое… недопонимание с департаментом внутренних дел, будь они неладны, — вздохнул Солюс, и майор буквально воочию увидел шефа в своём кабинете за рабочим столом, несмотря на подступающую ночь.
Морель помолчал недолго, делая вид, что раздумывает. Потом тяжело вздохнул и ответил:
— Нет.
Солюс на том конце провода некоторое время молчал, потеряв дар речи. В трубке стукнул какой-то предмет. По-видимому, Паскаль по своему обыкновению сдёрнул с носа очки и бросил их на столешницу. «Разобьёт когда-нибудь», — отвлечённо забеспокоился Франсуа.
— Что, прости?! — не поверил тот. Обычно Морель так не наглел. Задирать босса и напрашиваться на неприятности было прерогативой Ромма. Франсуа поднёс к губам бутылку и интимно булькнул вином.
— Шеф, — проникновенно зашептал он в трубку, — я в говно! И завтра точно буду не в состоянии добраться до конторы. Но в четверг утром буду как штык! — И замер, надеясь, что его идеальный послужной список и безукоризненная репутация в кои-то веки ему пригодятся.
— Алкоголик! — буркнул себе под нос Солюс и помолчал, раздумывая. — Ладно, — решил он в итоге, — начнём пока с твоего напарника, — сердце Мореля ёкнуло. Выходит, завтра Баселя потащат на допрос. — Франсуа!
— Да, шеф! — отозвался он с готовностью.
— Не делай глупостей! — предупредил начальник и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
Франсуа перевёл дыхание, отбросил в сторону ненужный более мобильный и задумчиво отпил из бутылки. Не то чтобы он был не в состоянии сыграть пьяного. Скорее — просто хотелось хоть на время успокоить нервы, потому что на душе было неспокойно. Плюс, как бонус, ему не пришлось врать Пети. Сумерки уже сгустились. Детектив сделал глубокий вздох, ещё раз рассеянно отхлебнул из бутылки и снова взялся за изучение фотографий. Что-то было не так. Он сложил карточки в стопку и понял, что именно его смущало всё это время. Он отложил чёрно-белое фото женщины и взял в руки две другие — более поздние фотографии. Так и есть. Эти два фото были нестандартного размера. Причём речь шла даже не о размере как таковом, но о масштабе фото. Все фотографии, печатающиеся в студиях, имели стандартные размеры. Они могли быть меньше или больше, но пропорции всегда сохранялись. Так было с первым, чёрно-белым портретом женщины. Но другие две фотографии были слишком узкими и непривычно длинными. Франсуа аккуратно провёл подушечками пальцев по срезу одной и задумчиво хмыкнул. Потом проделал ту же самую процедуру со второй. Тот же результат. Эти две фотографии были обрезаны позже и достаточно неаккуратно. Срезы были слегка неровные. Морель посмотрел на изображения и понял, что его догадка верна. Композиционно группа людей на снимках располагалась так, словно первоначально на них присутствовал кто-то ещё. Наверняка и в том, и в другом случае в кадр попал человек, которого семья не желала видеть на семейном снимке. Возможно, когда-то фотографии стояли в рамках и изображение ненужного родственника или назойливого друга просто отрезали, недолго думая, ножницами. Полицейский взял в руки свадебную фотографию и присмотрелся. Срез был сделан со стороны матери Анжело. При этом свободная рука женщины, которой она не поддерживала малыша, была неестественно отведена от тела. На улице стремительно темнело и Франсуа пришлось посветить себе экраном телефона и сильно напрячь глаза. Рассмотрев, он вздрогнул. В руке женщины определенно была чья-то ладонь. Срез проходил таким образом, чтобы отсечь женщину от её невидимого спутника, но всё же часть ладони, крепко сжимающая руку женщины, осталась в поле зрения. Морель взял вторую фотографию, на которой были только Анжело и отчим. На этом снимке срез был сделан со стороны Алессандро. Никаких деталей на этот раз не было видно, однако композиционно фотография была сделана таким образом, что нетрудно было догадаться — отчим когда-то стоял посередине — между маленьким Анжело и кем-то ещё, кого впоследствии безжалостно отрезали. Франсуа достал свой блокнот и взглянул на дату поступления Анжело Бертолини в приют. Потом внимательно просмотрел остальные записи. Возраст Ангела оставался для него загадкой. Седу в своё время очень постарался, чтобы запутать журналистов, но если опираться на слова самого Анжело, получалось, что рокеру сейчас тридцать три года. Детектив произвёл небольшие расчёты в уме. По всему выходило, что маленький Анжело поступил в приют в возрасте девяти лет. Морель допил остатки вина в бутылке, собрал снимки и, вернувшись в номер, рухнул на кровать. Он выторговал себе одни сутки. Ни больше ни меньше. Завтра ему предстояло выяснить, что же произошло с мальчиком до того, как он попал в приют. И у него не было ни малейшего представления, как он будет это делать.
***
Франсуа ещё раз сверился с адресом, переписанным с обложки дела Анжело Бертолини вчера в монастыре, и понял, что опоздал. Причем опоздал лет на десять, а то и все двадцать. Дом, перед которым он стоял в раздумье, явно подвергся капитальному ремонту и был основательно перестроен. Слой свежей штукатурки покрывал стены, в проёмах сияли новые рамы со стеклопакетами, а входная дверь отличалась современным дизайном. Морель чертыхнулся про себя, понимая, что глупо было рассчитывать на встречу с прошлым спустя столько лет, но всё же зацепок у него оставалось так мало, что он хватался за любую соломинку. Тем временем его присутствие было замечено. Молодая женщина уже несколько раз испуганно выглядывала на улицу, стараясь через занавеску незаметно рассмотреть пристально изучающего фасад прохожего. В руках бдительная синьорина держала телефонную трубку, и Франсуа опасался, что она с минуты на минуту вызовет наряд карабинеров. Встреча с местными представителями закона совсем не входила в его планы. Он вздохнул и направился к двери, краем глаза замечая, что женщина побелела лицом и сжала телефон словно гранату.
Десять минут спустя Франсуа с рубашкой, прилипшей к спине от невероятных потуг говорить на смеси итальянского, французского и английского, вернулся туда же, где и был. «Надо было позвонить сестре Виттории», — запоздало подумал он. Женщина сначала долго не хотела открывать дверь. Даже когда Морель, смирившись, вытащил-таки своё удостоверение французского полицейского, она закрылась с документом внутри дома и изучала его минут пять, а вернувшись, продолжила общение через порог, оставив для верности накинутую цепочку. Причем Франсуа искренне недоумевал, чего она так опасается — женщина была в два раза шире и на добрую голову выше него. Сойдись они в схватке, именно Морелю пришлось бы несладко. Но, надо полагать, женщина мыслила стереотипами и видела насильника в каждом незнакомом мужчине, а себя представляла неким беззащитным созданием. Как бы то ни было, скоро Франсуа понял главное — бывших владельцев этого дома женщина не знает. Её родители купили строение через банковский аукцион. Вся мебель и обстановка была вынесена на помойку много лет назад. От прежних хозяев не осталось ровным счётом ничего. Морель удручённо попрощался с облегчённо вздохнувшей женщиной и уныло поплёлся по улице, раздумывая, что же делать дальше. Больше зацепок у него не было. Ничего, что могло бы навести его хоть на какую-то мысль о том, в какую сторону двигаться теперь. Безрезультатное копание в прошлом Ангела не дало никаких плодов. Франсуа даже не был уверен, что всё это имеет отношение к убийству Ксавье Седу. Однако же, справедливо было заметить, что кто-то здорово постарался стереть прошлое Ангела. Вот только вопрос — зачем? Следователь вздохнул. Всё тщетно. Завтра он улетит в Париж, где Ангел проведет оставшуюся жизнь в тюрьме. Если, конечно, выкарабкается и у него будет эта жизнь.
Внезапно Мореля оглушил яростный лай и его правую ногу атаковала злобная, да к тому же невероятно старая и облезлая псина неизвестной породы. Она тряслась, косила полуслепыми глазами и норовила укусить Франсуа за голень. Пародия на друга человечества бегала кругами, наскакивая на детектива и не теряя надежды цапнуть за брючину. Мужчина подавил в себе желание пнуть воняющую на всю улицу мелочь так, чтобы она отлетела от него подальше, желательно в кусты на противоположной стороне улицы, и тут услышал за своей спиной дребезжащий, но бодрый голос.
— Che schifo! Pippita! Non toccare il ragazzo! Santo Januario! Per molto tempo= (da tanto ) non ho incontrato un ragazzo così bello! ^^^^^ Tesoro, ma il tuo culo è piccolo e duro come una noce (Ит. — Фу, Пиппита! Не трогай мальчика! Святой Януарий! Давно не встречала такого красавчика! Милый, да у тебя попа маленькая и твердая, как орех!), — Франсуа подумал, что он ослышался. Потому — оглянулся вокруг, справедливо полагая, что весь этот поток комплиментов предназначен для другого человека. В конце концов его познания в итальянском оставляли желать лучшего. Но, кроме него, на улице никого не было. Он обернулся, в немом изумлении наблюдая за приближающимся к нему недоразумением. По улице, ловко переставляя ходунки, ковыляла старушка лет, как показалось Франсуа, ста. Несмотря на преклонный возраст, старушенция была накрашена со всей тщательностью и на её полулысой макушке красовалась кокетливая шляпка из чёрной соломки с ярким цветком.
— Извините? — извинился Морель за что-то ошалело. — Я не очень хорошо говорю по-итальянски.
— Come pure! Il francese! Lo sapevo! (Ит. — А, француз! Я так и знала!), — беззлобно проворчала старушка и легко перешла на французский. — Я лет десять убиралась у одного французского торгового представителя. Тот ещё был жук, доложу тебе. Тоже всё время извинялся. Я даже специально его толкала иногда, чтобы проверить. Помер уже! — бабка скрипуче рассмеялась и как ни в чём не бывало вручила майору пакет из супермаркета. — На-ка, держи, помоги бабушке донести покупки до дома.
Франсуа молча принял пластиковый пакет, из которого во всё стороны торчали стрелы зелёного лука, и покорно поплёлся в указанном направлении, молясь про себя, чтобы бабка не жила на другом конце города. В этом случае он рисковал заполучить себе занятие на весь день. Но отказывать пожилой женщине было как-то неудобно. Бабка трещала, не умолкая, но передвигалась, к счастью, на удивление шустро. Да и идти оказалось недалеко — в аккурат в соседний дом, который, в отличие от его цели визита, явно сохранился в первозданном виде. Франсуа осенила догадка. Он бесцеремонно прервал старушку, которая уже пустилась в воспоминания о бравом британском генерале, с которым, судя по всему, у неё в своё время был бурный роман. По-французски она шпарила очень бегло, почти не делая грамматических ошибок, однако слова произносила на итальянский манер, и Морелю потребовалось время, чтобы привыкнуть к её ужасающему акценту.
— Бабушка, а вы давно здесь живёте? — спросил он, заботливо помогая старушке взобраться на крыльцо.
— Давно, милый. Мы въехали в этот дом с Пьетро сразу, как поженились. Нам тогда было по восемнадцать. Ну, доложу тебе, я была тогда красотка! Мы с Пьетро в первый же день кровать сломали. Спали потом полгода на полу, пока на новую не накопили. — Франсуа прервал словоохотливую бабушку на полуслове, покраснев от одной мысли о том, как они с неизвестным Пьетро ломали кровать, и задал ещё один вопрос.
— А сколько вам лет, бабуля?
Бабка прищурилась и кокетливо шлёпнула мужчину по руке своей лёгкой птичьей лапкой.
— Нельзя спрашивать женщину о её возрасте, милый! Запомни! Никогда! Тебе всё равно никто не скажет правду! — И снова расхохоталась, без стеснения открывая беззубый рот.
Но Франсуа и так уже сообразил, что совершенно случайно наткнулся на бывшую соседку Ангела.
— А вы случайно не помните семью Бертолини, что жила здесь в восьмидесятых? — спросил он дряхлую кокетку.
Старушка замолчала, что было непривычно. Она задумчиво копалась в бездонных карманах своего цветастого балахона, который Франсуа не рискнул бы назвать платьем, похоже, в поисках ключей. Её молчание было верным знаком того, что бабка находится в раздумье, ибо до этого момента она тарахтела, как пустой вагон по рельсам. Вероятно, думать и разговаривать одновременно бабка не умела. Наконец, старушенция выудила огромную связку ключей и ловко нашла среди них нужный. Отперла входную дверь и лишь после этого повернулась к Морелю с хитрой улыбкой.
— Заходи, милый, я тебя чайком напою, — ласково предложила она следователю, — и зови меня бабуля Бибиэна.
— Лучше кофе, — улыбнулся Франсуа, проходя за старушкой в дом, и чуть не упал, потому что мерзкая псина по имени Пиппита изловчилась и юркнула в дом вперёд него, едва не снеся с ног.
***