Каштак

В рамках проекта «Бутовский полигон» Иван Давыдов рассказывает о других местах памяти

Место, где мы с вами разговариваем, конечно, особое. Но в то же время – это тяжелая и страшная мысль, с которой надо сжиться, – еще и совершенно обычное для своего времени место. Таких мест в России много. Бывают эпохи, когда самоистребление становится для родины обыденностью.

Интересное, кстати, слово – самоистребление. Проще всего увидеть разрыв по линии государство-человек. Государство, обуреваемое идеями, которые кажутся более важными, более нужными, более значимыми, чем обыкновенная, мелкая человеческая жизнь, отбирает у человека жизнь. И это правда, и в наших разговорах эта тема мелькала.

Но это ведь не вся правда. Не будем забывать, что государство – это просто люди. Люди, которые отдают приказы и которые выполняют приказы. Тех несчастных, которых казнили здесь, убила ведь не молния с неба, не стихия какая-нибудь. Нет, самые обыкновенные работники НКВД в не особенно высоких чинах. Ставили на край рва, стреляли в затылок из револьвера.

Можно вернуться к плитам, на которых имена погибших. Можно увидеть, что иногда у этих обыкновенных служак было очень много работы. А иногда – всего пара казненных, почти выходной, счастливый и легкий день.

Пишут, в тяжелые дни, когда работать приходилось много, им выдавали ведро водки – это, конечно, были крепкие парни, но даже им требовался допинг. И ведро одеколона, потому что к концу рабочего дня вонь от пороха и крови, которой они пропитывались, становилась невыносимой. Их увозили в город на автобусе, ночью, они были мертвецки пьяны.

Самые обыкновенные люди в самом обыкновенном для своего времени месте.

Сколько таких мест? Достаточно таких мест. У многих на слуху карельское урочище Сандармох, куда свозили на казнь узников Соловков. Мы с вами вспоминали в самом первом разговоре великую рублевскую «Троицу» и графа Олсуфьева, который ее реставрировал и который где-то здесь, на Бутовском полигоне, у нас под ногами. А в Сандармохе убили другого великого русского реставратора – Александра Анисимова, который до того спас много древних памятников.

У Сандармоха своя судьба – место хорошо изучено, там, кстати, работал историк Юрий Дмитриев, который теперь в тюрьме. Там поклонные кресты, прикрепленные к деревьям фотографии погибших… И там же теперь – старатели из Российского военно-исторического общества, которыми руководит доктор неизвестных наук Владимир Мединский. Старатели буквально роют землю, стараются доказать, что куда больше людей здесь убили финны в войну… Сделать преступления государства незаметными, задвинуть куда-то на второй план, почти забыть.

Бывают, знаете, ситуации, когда «почти» – даже хуже, чем совсем.

Но там – место борьбы, энтузиасты следят и за крестами, и за портретами погибших.

А есть, например, в Томске такая горка – Каштак. Тюркское слово, «зимнее стойбище». Там действительно, судя по археологическим данным, издавна селились люди.

Есть версия, что в XVIII веке это место называлось «Шведской горкой», потому что там хоронили пленных шведов, отправленных царем Петром в Сибирь, от Европы подальше. Но про это историки спорят, может быть, и не там их хоронили. А вот про советские годы достоверно известно – именно здесь и до Сталина, и при Сталине закапывали казненных. Неизвестно, правда, сколько их, казненных. До сих пор не известно. Но, судя по всему, счет на десятки тысяч.

Среди этих тысяч – свои знаменитости. Там, например, зарыли Николая Клюева, очень необычного русского поэта, одного из героев Серебряного века. Клюев крестьянскую эстетику и старообрядческую образность сочетал, скажем так, с нетрадиционными эротическими отсылками, все это нравилось нервной, издерганной, истеричной столичной публике… Впрочем, он и правда хороший поэт.

Пытался встроиться в революцию, писал такие, например, стихи:

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах,

Как будто истоки разрух

Он ищет в «Поморских ответах».

«Поморские ответы», поясню, это очень важное для старообрядцев всех толков полемическое сочинение, написанное в XVIII веке в знаменитой Выговской пустыни, авторы которого стремились доказать правоту раскола в противостоянии с официальной церковью.

Но, в общем, не встроился в революцию, а еще увидел, как убивают его крестьянскую Русь, писал уже другие стихи. Поэма «Погорельщина», цикл «Разуха»… Ну, чтобы вы понимали:

То Беломорский смерть-канал,

Его Акимушка копал,

С Ветлуги Пров да тётка Фёкла.

Великороссия промокла

Под красным ливнем до костей

И слёзы скрыла от людей,

От глаз чужих в глухие топи…

Редкий случай – его покарали не за шпионаж в пользу Боливии, а за то, что он действительно делал. «Составление и распространение контрреволюционных литературных произведений». Немолодого и больного человека сослали в Томск, где он замерзал и был на грани голодной смерти. Но гуманные чекисты не дали поэту умереть с голоду. Летом 1937 года его арестовали. И вот теперь уже все вернулось к сталинской норме – обвиняли его в участии в некоей выдуманной «кадетско-монархической организации». Клюев вины не признал, оговаривать знакомых отказался. Осенью его расстреляли.

Там же, в расстрельных рвах холма Каштак – великий русский философ Густав Шпет. До расстрела, кстати, он перевел гегелевскую «Феноменологию духа», и его перевод издавался в СССР. Но, конечно, уже после реабилитации философа. У семьи долгое время была справка о том, что Шпет умер от воспаления легких. Про казнь узнали в 1990-м.

Здесь, на Бутовском полигоне – мемориал. В Томске – только поклонный крест среди жилых микрорайонов (Каштак застроили в 70-80-е годы). Дома буквально стоят на костях, там живут люди… Не сносить же дома?

Конечно, не надо сносить. Тут главное – помнить. Дело ведь не в гранитных плитах с именами. В Томске есть музей – «Следственная тюрьма НКВД», кстати, это первый музей, посвященный памяти жертв советских репрессий на территории России, он основан в 1989 году. И там помнят про Каштак, там работают историки, которые ищут места захоронений и выясняют имена погибших. Прямо вот сейчас, кстати, там выставка, посвященная каштакским казням, и если окажетесь в Томске – сходите обязательно.

Главное – помнить. В том числе еще и о том, что государство – это не какая-то загадочная махина, не потусторонняя сила, а самые обыкновенные люди, такие же, как мы. И когда мы говорим – «одержимое сверхидеей государство уничтожало обыкновенных людей», обязательно надо помнить – это люди, часто – поименно известные – самые обыкновенные люди убивали других обыкновенных людей.

Вспомним, что выше сказано про Сандрамох – люди, которые сегодня думают, что они и есть государство, что у них – монополия на сверхважные идеи, очень некомфортно себя чувствуют рядом с местами памяти. Хитрости какие-то придумывают, передергивают по-шулерски, чтобы память замазать или подменить. Понятно, откуда такие порывы, ну, тем важнее мешать им играть в их игру.

Память – не то, чтобы универсальный оберег, который может защитить от повторения таких вот историй. Но без памяти они точно повторятся.