Как неравенство вредит рынку? Вопрос не в справедливости, а в эффективности
https://t.me/publicfree
Если люди думают, что у них нет шансов пробиться самостоятельно, они склонны дать больше полномочий государству
Тема неравенства давно и прочно оккупирована социалистами всех видов и мастей. Кажется, каждый, кто заботится о неравенстве, вносит вклад в левую повестку. Негодование в адрес неравенства основано на предпосылке: неравенство подрывает справедливость.
На самом деле все куда хуже. Даже если мы ничего не знаем о «справедливом мироустройстве» или неравенство вполне согласуется с нашим представлением о справедливости, оно все равно остается большой проблемой. Почему? Да потому, что неравенство угрожает рынку. Капитализму. Эффективности.
Справедливость – категория не экономическая. Одному растению достается больше света, чем другому. Волк ест зайца. Корове достается больше травы, чем хомячку. Один родился здоровым, а другой больным. У одного в гареме семь жен-красавиц, а у другого никогда никого не было. Это несправедливо? Надо ли всех со всеми уравнять (по-пролетарски разделить жен, отнять у волка часть зайцев и отдать их другим зайцам, здоровое дерево подпилить, а больное удобрить)?
Даже если мы знаем, в чем заключается справедливость, на макроуровне совершенно невозможно отделить «справедливое» неравенство от «несправедливого». Один богат благодаря дяде начальнику, а другой добился всего своим умом и талантом. Снижая неравенство первого типа, мы увеличиваем общее благо: у тех, чьим дядюшкам не посчастливилось стать начальниками, становится больше возможностей. Снижая неравенство второго типа, мы устраняем стимулы делать сложные вещи, тем самым уменьшая общее благо.
Но о неравенстве необязательно думать в столь тесной связке с идеей справедливости.
Хороший экономист – феминист
«Каждому хорошему экономисту следует быть феминистом», – написал недавно Луиджи Зингалес, профессор финансов Чикагской бизнес-школы. Зингалес разбирал дошедший до суда случай харассмента в Бизнес-школе Колумбийского университета: маститый профессор хотел ближе познакомиться со своей, говоря по-нашему, аспиранткой, а в ответ на отказ выкинул ее из их общего исследовательского проекта. Вдобавок этот профессор получил несколько хороших публикаций просто потому, что обладал данными, в то время как другие делали исследования на их основе.
Как и любая другая, академическая среда может быть эффективной (позволяющей раскрыться всем талантам) и комфортной для ее участников, когда ее правила не искажены в пользу одних (более опытных участников и мужчин) и не дискриминируют других. Сейчас академическая среда (и у нас, и в американских университетах) не является гендерно и возрастно нейтральной, что отражается, например, в неравном количестве женщин и мужчин среди профессоров и руководителей университетов и в подчиненном положении младших исследователей, работающих на своих руководителей.
Можно попытаться исправить гендерное неравенство, сделав условия академического найма женщин облегченными по сравнению с наймом мужчин. Но это плохой вариант, отмечает Зингалес: он лишь стигматизирует женщин, получивших льготный контракт, как «профессоров второго сорта». Символическую попытку исправить возрастное неравенство предприняла оштрафованная Бизнес-школа Колумбийского университета: теперь там в случае спора старшего (по положению и званию) и младшего сотрудников об интеллектуальной собственности это право всегда будет отдаваться младшему – слабейшей стороне. Как и облегченные условия найма для женщин, такие шаги похожи на попытку выгнуть уже искривленную металлическую палку в обратную сторону.
Куда лучше (но намного сложнее) было бы не заменять одно неравенство другим, а попытаться создать среду, в которой права участников более сбалансированы. Ведь чем больше власти у одной из сторон контракта над другой, тем выше искушение использовать эту власть недолжным образом. И главное средство победить эти злоупотребления – не ввести, скажем, смертную казнь за харассмент, а сделать распределение власти более конкурентным и менее предопределенным. Вот почему Зингалес написал, что каждый хороший экономист должен быть феминистом: защищая честные (равные) правила игры, вы способствуете конкуренции и развитию рынка, товарного или академического.
Как уравнять мужчин и женщин
Предположим, что таланты (в том числе талант управлять крупным бизнесом) распределены между мужчинами и женщинами равномерно. А в образовательных результатах девушки часто превосходят юношей – это показывают многие исследования. Значит, из-за того, что в руководстве крупных компаний мужчины значительно преобладают над женщинами, эффективность этих корпораций снижается, пишет в недавней работе чикагский экономист Марианн Бертран, в январе получившая шведскую премию Содерберга.
Проблема не в том, что этот вид неравенства (в руководстве компаний списка Fortune 500 доля мужчин – 95%) ведет к несправедливости. Квоты наподобие введенного в Норвегии нормирования присутствия женщин в советах директоров, показывает Бертран в другой работе, повышают представительство женщин в органах управления, но совершенно не помогают тем женщинам, кто в советах директоров не представлен. Не разрешая людям с большим талантом подняться вверх (или затрудняя это движение), общество лишает себя результатов (большей продуктивности и экономического роста), которые могла бы ему дать деятельность дискриминируемых. Более адекватное распределение талантов между рабочими местами выгодно всем, а не только обладателям талантов.
Эффективному распределению мешает не неравенство как таковое, а барьеры, которыми оно вызвано. Снижение этих барьеров и, соответственно, рост доли женщин и представителей меньшинств на тех рабочих местах, куда их доступ прежде был затруднен, принес четверть прироста подушевого ВВП США в 1960–2010 годах, рассчитал Пит Клиноу из Стэнфорда и его коллеги. К примеру, в 1960 году 94% докторов в США были белыми мужчинами, в 2010 году эта доля снизилась до 62%. Со многими другими профессиями дело обстоит так же. Снижение барьеров для женщин и меньшинств привело к более адекватному распределению талантов в экономике. Это касается любых барьеров: если, скажем, юноша с предпринимательским талантом вынужден всю жизнь работать в Росгвардии, он принесет меньше пользы не только себе, но и обществу.
Как создается более равная среда в отношении гендерного неравенства? Одна из мер связана с культурой воспитания, говоритБертран. Мы (семья, детский сад и школа) учим мальчиков побеждать и брать на себя риск, а девочек – что превыше всего надежность и осторожность. Это «заложено в культуре». Такое воспитание позволяет вырастить из девушек прилежных домохозяек, а не глав корпораций. Про женщин, рассуждающих иначе, мы говорим «мужчина в юбке». Эти гендерные стереотипы трудно поддаются коррекции и меняются очень медленно, здесь важно просвещение.
Пока гендерные стереотипы меняются медленнее, чем сокращается разрыв в зарплатах мужчин и женщин. Даже в США семьи, где женщины зарабатывают больше мужчин, либо не формируются, либо несчастливы и быстро распадаются. Социальная идентичность предписывает женщинам в первую очередь заниматься домом, карьерные успехи в этот стереотип не вписываются. В семьях, где потенциальный (исходя из образовательно-демографических характеристик) доход женщин выше потенциального дохода мужчин, первые тратят на работу меньше часов, чем вторые. Так что актуальный доход даже у таких женщин в семьях оказывается ниже, чем у их партнеров.
Другое направление политики – сделать так, чтобы домашняя работа и воспитание детей отнимали у родителей примерно равное время. Здесь тоже многое зависит от семей. Что может сделать государство – это выровнять условия отпусков по уходу за ребенком для обоих родителей; стимулировать работодателей предоставлять такие отпуска отцам; поощрять отцов (и их работодателей) за принятие на себя существенных обязанностей по уходу за детьми. Делать это за счет субсидий или сниженного налога на труд женщин (как предлагал Альберто Алесина из Гарварда) – вопрос второй.
Порочный круг Медичи
А что же с неравенством в доходах и активах? Само по себе оно не должно вызывать беспокойства – как неравенство между слоном и моськой. Неравенство может быть вызвано множеством причин, поэтому это «неправильное слово» для характеристики наших проблем, говорит нобелевский лауреат Ангус Дитон. Правильное – «нечестность»: изменение правил игры в угоду сильным.
Богатство легко превратить во власть, а экстремальную концентрацию богатства – в экстремальную концентрацию власти. Это мы видим сейчас в «капитализме платформ», олицетворяемом Google, Apple, Facebook, Microsoft и Amazon: эти компании стали большими и необходимыми для пользователей; новички не могут вступить на рынок без их санкции. Концентрация рыночной власти может вести и к сосредоточению политической власти, а та используется для укрепления рыночной власти (возникает «порочный круг Медичи»), показывает Зингалес.
Проблема не в неравенстве как факте. Проблема в неравенстве возможностей, во внешних препятствиях, которые лишают тебя шансов на подъем по не зависящим от тебя причинам. Проблема в барьерах, которые воздвигают пробившиеся наверх и которые сдерживают мобильность, приводя, например, к устойчивому разрыву между доходами людей разных рас в США (даже если они выросли в одном районе и получили одинаковое образование).
А если люди думают, что общество лишает их шансов пробиться наверх самостоятельно, они поддерживают идею, что перераспределением богатств должно заниматься государство. Поэтому неравенство и стало проблемой не только для левых, но и для правых: если правила игры нечестные, они удовлетворяют лишь победителей и судей.
Экономический обозреватель
https://republic.ru/posts/93505