Как Холмогоров сову древнерусской истории на дунайско-киевский глобус натягивал
Итак, четыре первые выпуска видео-цикла Холмогорова по русской истории вполне позволяют сформировать тезисную критику его концепции.
Вообще, признаться, до третьей лекции его подход хотя и вызывал возражения, но смотрелся достаточно добротно. Что ни говори, Холмогоров человек с хорошим московским классическим образованием и соответствующим кругозором. Но, как это стало ясно в третьем выпуске, достаточным лишь для ХХ века и непригодным для дня сегодняшнего, в котором в медиевистике, уже не говоря об этнических и политических исследованиях, доминируют подходы, коими он либо не владеет, либо намеренно их игнорирует.
Одного его заявления о наличии в 839 году русской нации и ее таким образом 1200-летии на основе не только, мягко говоря, вольной интерпретации Бертинских анналов, но и «логической цепочки»: нация это политически организованный этнос - Русь была народом со своим каганом, значит, это была Русская нация - достаточно для дисквалификации его как серьезного этнополитического мыслителя. В одном ряду с этим и оперирование им понятиями не только нации, но и государства в духе национал-романтизма рубежа ХIX - ХХ веков без различения специфических форм этнических и политических организаций, присущих для одних мест и времён и неприсущих для других. Впрочем, об этом позже.
Родовое пятно национального романтизма изначально лежит на всей холмогоровской концепции русского этногенеза, которую отличает предельный славяноцентризм. И можно было бы его понять (но не принять), базируйся он на хрестоматийных летописных источниках, которые в основном и являются фундаментом его построения. Но после его апелляций к категориям ДНК-генеалогии извинить этот подход уже невозможно, так как понятно, что в отличие от своих коллег вековой давности он знает о существовании методов, способных существенно скорректировать его выводы, но либо не в состоянии их освоить, либо намерено этого не делает, чтобы не отказываться от уже сложившейся у него схемы.
В итоге схема русского этногенеза у Холмогорова изначально получается схемой этногенеза не русских, а славян. Потому что исследовать этногенез славян, конечно, можно, но если говорить об этногенезе русских, то разбирать его надо, начиная не с истории и предыстории славян, а с того, из каких компонентов сложился собственно русский этнос. А в этом случае потребовалось бы, либо так же подробно как условно славянские описывать и другие компоненты русского этногенеза вроде финского и балтского, рассказывая и об их истории и предыстории, либо вывести их все за скобки.
То есть, изначальный порок холмогоровского подхода заключается в том, что вместо реальной истории русского этногенеза он выводит его из своей концепции происхождения славян. Тоже, кстати, не бесспорной, несмотря на все интересные аспекты этой проблемы, которые он пытается осветить.
Интересна проблема соотношения венедов и антов, но различия между ними у Холмогорова смазаны, как и положение предков русских на карте между ними. И явно неслучайно - ресентимент по поводу «забалтывания славян» мешает увидеть проблему балто-иранской контактной зоны, в которой формировался славянский фонетический мотив. Что в свою очередь делает более выпуклой изначальную двухполюсность пространства, которое Холмогоров, как и другие национал-романтические славянисты пытаются выдать за единую общность, каковой она очевидно не была.
Интересна тема аварского влияния на генезис славянства - тема, уже явно заимствованная Холмогоровым у современной академии. Но сколь интересна сама тема, столь же смазаны те вопросы и проблемы специфики этого взаимодействия, которые не просто просятся к осмыслению, а вопиют о нем.
Холмогоров «успешно» игнорирует эти вопросы, но выводит из этого периода ещё одну ключевую для его концепции идею - о дунайских славянах как создателях древней Руси и да, прямым текстом, «русской нации». И тут мы снова возвращаемся к проблеме метода, в области которого построения Холмогорова оказываются отброшенными назад даже по сравнению с русскими историками советского периода, базой рассуждений которых о политогенезе Руси были никак не абстрактные (дунайские) славяне как некая этнополитическая общность, а конгломерат восточнославянских племён.
Для столь радикального славяноцентриста взгляд Холмогорова на условно «норманнский» фактор в политогенезе Руси оказывается на удивление сбалансированным. Создав и избив «соломенное чучело» «норманнизма», который на его взгляд заключается в концепции завоевания варягами славян, он все же признаёт роль, которую «скандинавы» могли играть как наемники и арбитры в межславянских спорах. Но именно это высвечивает огромный зазор в его концепции - ведь такую роль они могли играть только при наличии различных племенных политий, но никак не в том случае, если бы речь шла о единой общности дунайских славян, превратившейся в «русскую нацию» под властью каганов.
Именно здесь проявляется методологическая слабость Холмогорова как национал-романтика старой школы, игнорирующего наработки не только англоязычной академии вроде Курты, но и русскоязычной вроде Толочко-младшего и Щавелева, исследующих домодерные формы политической организации, а не рассуждающих о «государстве», там где его ещё не могло быть, и уж тем более о «нации».
Казалось бы, все это вопросы теории - какое практически все это имеет значение? Но нет - из такой негодной теории мы получаем дунае-киевоцентричную модель русского этно- и полито- генеза, которая помещает его ареал в пространство, внешнее по отношению к реальному русскому этносу, выводя из этого процесса существенные для него компоненты. Особо гротескно это выглядит с учётом того, что сову реальной русской этнической и политической архео-истории на дунайско-киевский глобус опять натягивает человек, который куда лучше понял бы ее, изучай он историю непосредственных древних праотцов - своих и той значительной части русских, которых он вольно или невольно выводит за скобки этой истории.