Как Царь Петр англичанину гадил

Джон Ивлин — английский государственный деятель, основатель Королевского общества, историк, врач, теоретик садоводства, архитектор, химик и мемуарист — вообще-то был порядочным русофобом. И причины этого не ясны из его дневника и переписки. В 1698 году ему сильно подгадил лично государь Петр Алексеевич. Но и до того он крайне негативно отзывается о русских в отличие от всех прочих иностранцев, то есть вообще всех.

Он в юности долго путешествовал, но только по Италии и Франции, бывал в Голландии и паре германских земель, к России не приближался. Поэтому судит только по русским, посещавшим Англию. Ивлин в своем дневнике отмечает приезды разных посольств — французского, голландского, ост-индийского, вест-индийского, марокканского, османского, ну и русского. Это были посольство воеводы Прозоровского 1662 года и Великое посольство Петра I 1698 года. Оба они достаточно подробно отражены в русской исторической литературе, нет необходимости писать о них подробно. И промежуточные визиты посланников.

Но если вначале Ивлин просто констатирует иноземные антураж и обычаи, с легким английским снобизмом комментирует одежду и чрезмерную роскошь процессии и церемониала, то спустя несколько лет его уже буквально трясет от русских. И почему — непонятно. «27 ноября 1662 г. Ездил в Лондон посмотреть въезд русского посла, которого Его величество повелел принять с большими почестями, поскольку Император не только был благорасположен к Его величеству в годы несчастий, но и прервал всякую торговлю с нашей страной на время Смуты».

Какой из царя Алексея Михайловича император — вопрос отдельный. 29 декабря 1662 г. Ивлин описывает церемонию вручения верительных грамот (тогда особо никуда не торопились) со всеми экзотическими деталями, но без пренебрежения. Этот текст переведен с комментариями доброхотами из ЖЖ. Правда, там приведена цитата из английской профессорки, которая упирает на привычку Прозоровского ходить всюду с соколом на руке: это не так, Ивлин про это не пишет, но соколы на руках сокольничих в процессии посла его впечатлили, да. Как и привезенный русскими пеликан, которого он ходил смотреть несколько раз. Так, 9 февраля 1665 г. он пишет: «Ходил в Сент-Джеймсский парк смотреть разных зверей и там осмотрел горло onocrotylus, или пеликана, смеси журавля и лебедя, унылой водной птицы (melancholy water-fowl), привезенной из Астрахани русским послом». В день отъезда посольства «попрощавшегося с Его величеством с великою пышностью», 30 мая 1663 г., Ивлин закрыл сметы расчетов с государством за ремонт и кадастровые справки и получил в бессрочную аренду поместье Сэйс-корт в лондонском пригороде Дептфорде вместе с компенсацией расходов в 160 фунтов. Это важно для дальнейшего повествования.

28 августа 1667 г. Ивлин присутствует при вручении верительных грамот посланником русского двора М.Н. Головниным. Его бесит (по сравнению с другими послами) нежелание посланника говорить по-французски и по-английски, ему переводит немец-толмач. Это чуть ли не единственная причина враждебности, которую Ивлин признает. Он с нежностью и почтением пишет про других послов, даже «дикарских», если они стараются правильно говорить на официальных языках. А отказ русских от конформности трактует как дикарское высокомерие. «Вечером была аудиенция русского посланника в приемной Королевы, его ввели с большой пышностью, стража из солдат, пенсионеров и внутренних стражников в полной форме. Верительные грамоты его внесли завернутыми в отрез шелка слуги в богато отделанных жемчугом камзолах. Он говорил свою речь на русском языке, совершенно неподвижный, ни жеста, ни движения тела, и его слова одновременно громко переводил немец на хороший английский язык: половина, правда, состояла в перечислении титулов Царя, весьма возвышенным восточным стилем, а суть прочего была в том, что он послан только увидеться с Королем и Королевой и узнать, как у них дела, - и всё это очень высокопарным языком с множеством комплиментов. Потом они поцеловали руки Их величеств и ушли так же, как пришли. Но их подлинная цель была занять денег». Ну не совсем, но и денег тоже, тут Ивлин отчасти прав. Главная цель посольства была все же в получении поддержки против Швеции в завоевании Балтики.

А 24 ноября 1681 г. Ивлин присутствует уже при представлении посольства П.А Потемкина, о котором пишет довольно раздраженно. «Я был на аудиенции русского посла у Их величеств в Банкетном доме. Подарки внесли сначала, это сделали их слуги, выстроившиеся в две колонны перед возвышением с престолом, и там были гобелены (одна серия, без сомнения, куплена во Франции, мне знакома материя, просто этот посол проезжал там по пути из Испании), большой персидский ковер, собольи и горностаевые меха и т. д., но ничего, что сравнилось бы по великолепию с антуражем того посла, что приезжал вскоре после Реставрации Его величества. Этот теперешний посол был крайне оскорблен тем, что его карете не разрешили въехать во двор, и он успокоился, только когда ему объяснили, что это не дозволяется никому из королевских послов, однако он потребовал письменного свидетельства, подписанного рукой сэра Чарльза Коттерела, Церемониймейстера, опасаясь, как я полагаю, чем-либо нанести оскорбление своему Господину в случае нарушения хотя бы одного положения протокола. Говорят, что он [царь] приговорил своего сына к обезглавливанию за то, что он сбрил бороду и переоделся на французский манер, будучи в Париже, и он бы казнил его, не вмешайся французский король — впрочем, это не подтверждено». Слух абсурдный, но отражающий общие настроения. Впрочем, грань между слухом и правдой тонка, пройдут 37 лет, и этот сын, император Петр, казнит своего сына Алексея как раз примерно за это, с некоторыми усложнениями и допущениями.

24 января 1682 г. Ивлин рассматривает марокканского посла при дворе герцогини Портсмутской и не может нарадоваться его английскому языку, его манерам, скромному и незаносчивому нраву. Дикарь должен знать свое место, конечно. Тогда он окажется и умным и красивым в глазах Ивлина. Он заканчивает этот день в дневнике словами: «Одним словом, русский посол, который все еще при дворе, вел себя как клоун по сравнению с этим воспитанным (civil) язычником». А мы помним, что «clown» - это ярмарочный грубый крестьянский шут, между тем как салонный шут в хорошем доме — это «jester». Клоуны шутят, в основном, пусканием газов и рыганием, а джестеры — энигмами и аллегориями, как у Шекспира.

Ну и наконец пятнадцать лет спустя Ивлину пришлось лицом к лицу столкнуться с русским государем Петром Алексеевичем, которого отец все же, видимо, не казнил за бритье бороды. Ивлин, стиснув зубы, пишет в дневнике лапидарное:

«30 января 1698 г. Царь Московии приехал в Англию и, намереваясь посмотреть на строительство кораблей, нанял мой дом в Сэйс-корт и устроил там свой двор и дворец, и Король заново ему всё меблировал.

21 апреля 1698 г. Царь выехал из моего дома, чтобы вернуться домой. Исключительно ветреная и холодная весна».

У Ивлина просто нет слов. По крайней мере, приличных. А он не Пипс и ведет дневник не для себя по ночам, а для вечности и потомков. Государь разгромил ему поместье до состояния «проще новое купить». Конечно, Ивлин и его знакомые преувеличивают разгром в своей переписке и вовсю оттягиваются на дикарстве русских, приписывая им, вероятно, и то, чего не было. Но факт остается фактом: Ивлин вложил несколько лет в живую ограду на участке, а у государя было любимое развлечение — пьяных катать в садовой тачке сквозь кусты и кататься в ней самому. У Ивлина была любимая искусственная горка-клумба в саду: «400 футов в длину, 9 футов в высоту, 5 в диаметре совершенно уничтоженной садовой растительности, спасибо Царю Московии». Вроде бы, также мебелью топили камин, картинам подрисовывали всякое и раздаривали отдельные произведения захваченным по дороге из театра актрисам. Резиденция Петра на несколько месяцев стала еще одним центром развлечений в и так бурлящем бурлеске Лондона периода Реставрации. Кто бы как ни ругал Петра, все отмечают, что он, как заправский куршевелец, в ответ на любой запрос просто сыпал из кошелька, пока не говорили "довольно".

В сети пишут, что Ивлин сдавал поместье прославленному Стивенсоном адмиралу (тогда еще капитану) Джону Бенбоу, а тот, мол, самочинно отдал угодье в субаренду Петру. Это не так. Поместье принадлежало короне, Ивлин был арендатором, а Бенбоу — субарендатором, а законы об имуществе были там и тогда такие же, как здесь и сейчас. И король мог в любой момент аннулировать все договоры субаренды без консультаций с субарендатором. Государственные нужды требовали, чтобы русский царь поселился поближе к верфям, потому что он хотел там консультироваться с корабелами, - и всё. Бенбоу руководил этими корабелами на дептфордских верфях, поэтому логично, что Его величество ему и предложил разместить царя в своем доме, а уж чем тот провинился перед Карлом II, мы не знаем. После отъезда Петра капитан тоже, как и Ивлин, претендовал на возмещение ущерба, но после первой же жалобы Карлу поехал с глаз долой воевать с испанцами в Вест-Индии и уже там стал адмиралом.

После отъезда Петра сам королевский государственный Мастер-Архитектор сэр Кристофер Рен провел инспекцию поместья Сэйс-корт и определил сумму компенсации за нанесенный ущерб в 360 фунтов. Государь Петр уже с дороги домой, вспомнив про Ивлина, прислал ему в подарок пару оленьих перчаток. Это было не оскорбительно, подарок — относительно дорогой, но на грани. Ивлин это достойной компенсацией не счел.

Но вообще все описания петровских похождений по иноземным дворам отличает читающееся между строк беспредельное счастье, в котором государь пребывал за границей. Желающие бросить в него камень пусть сперва растратят свои каменные запасы на российскую золотую молодежь в Куршевеле. Петру было 26 лет, он всего третий год правил один, бесконтрольно и самодержавно, хотя фактически властвовал уже 9 лет. Все иностранцы отмечают, насколько он энергичен, любезен, любознателен и весел, он щедр и любим дамами, ему все рады, он всем рад. И по вечерам у себя дома он закатывает пиры и пьянки, где меры не знает не только он сам, но и все приглашенные. Пеняющие ему дикостью иностранцы оглянулись бы на собственные гравюры этого периода, живописующие их увеселения, и устыдились бы. Но понятное дело, Московия — все еще дикая, далекая и снежная пустыня, где живут собакоголовые люди. Поэтому и все творимое московитами, по умолчанию, - это дичь. Эта картина мира будет сломана только в эпоху российских дворцовых переворотов, и новая картина мира у европейцев сложится только при Елизавете Петровне.

А Петра и всех послов до него и после него нужно просто понять и простить: кроме обычных эмоций золотой молодежи, они были преисполнены и ни с чем не сравнимой эйфории после того, как вырвались из всей этой хтони, грязи и крови, походили пару дней по паркету и попользовались канализацией, глотнули «воздуха свободы», тем более опьяняющего, чем неминуемее было возвращение обратно. Туда, где Петру предстояло, как он отлично понимал, снова оттяпывать головы, бить людей палкой и пытаться раскачать лодку, чтобы хотя бы что-то делалось и намекало на возможность улучшения.

У места, где было здание Сэйс-корт, растет тутовое дерево, которое якобы посадил Петр в качестве компенсации за ущерб, нанесенный Ивлину. Просто по времени это совпало, говорят экскурсоводы, с попыткой Карла II провести с шелковой промышленностью в Англии ту же реформу, что Хрущев — с советским сельским хозяйством, когда кукурузу надо было сажать от Крыма до Ямала. Карл в этом не преуспел. Но шелковица в Дептфорде осталась. Около нее лежит памятный камень.

В 2000 году Михаил Шемякин поставил чуть в отдалении, ближе к докам, очередной памятник Петру. Государь-реформатор вечно не давал покоя скульптору, который изыскивал все новые способы изуродовать его черты. В данном случае ему даже не хватило места на фигуре самого Петра, и он пристроил к нему отдельного уродливого карлика с компасом в руке, чтобы композиция была вдвое уродливее. А если поместить рядом с ними пустой трон и изукрасить его спинку страшными рожами и отрезанными ушами, то уродство возрастет втрое. Профит.