Кадр
Саша пожевал губу.
— Мой старший брат воевал. Чечня. Там он видел херовые вещи. И делал… После всего вернулся к нам с матерью… И однажды я проснулся ночью от того, что на меня кто-то смотрит. Чувствовала такое? Не важно. В общем, просыпаюсь, а брат в кресле сидит, напротив кровати, на коленях батина двустволка, с ней отец, когда живой был, охотился… Смотрит, короче, брательник на меня и одновременно сквозь, я не знаю, как точнее объяснить, и ружье гладит. Нежно так. Как бабу. Я чуть не обосрался натурально. Спрашиваю: «Юр, ты чего?!». А он мне: «Я сейчас, Сань, либо себе мозги вышибу, либо на улицу выйду и в кого-нибудь шмальну». И заплакал, как ребенок. Я вскочил и за матерью. Мы с ним до утра сидели. По голове гладили, а он все плакал. Тогда успокоился вроде. Все нормально. А через полгода повесился. В общем, я к чему… он что-то сделал на войне, что-то натворил и это жрало его изнутри, кусало. Он разлагался в душе, понимаешь?
Валентина Александровна прекрасно понимала.
— Короче… Жизнь никто праведником не проживает. Все пачкаются. Но некоторые больше… После смерти Юрки мать запила, жили без этого бедно, а тогда совсем жопа настала. Пошел в разнос я, короче. Первая ходка. Вторая. За дело все. Немало херни натворил. И понял, каково это — изнутри гнить. Слишком хорошо понял. Короче, откинулся я в крайний раз, разменял старую трешку, мать к тому моменту уже в гроб себя водкой свела, переехал в общагу, а на разницу открыл дело — шиномонтаж. Небольшое дело, зато свое. Важно иметь что-то свое, понимаешь? Получились неплохо, завелись деньги. Выпивал, куда без этого? Разгружаться надо. Тогда мы с Колей и встретились. В «ЛЕОнардо» познакомились. Ярик, Клара, Коля и я. Этакий, мать его, клуб по интересам. Знаешь, мать, мне начинает казаться, нас изначально свели, притянули, столкнули… Все вроде разные, но у каждого трупаки по шкафам. Мы, короче, это чувствовали. Нет, знали даже… Такое нельзя знать, а мы знали сразу. Как объяснишь? О том, что каждый натворил, никогда не говорили. Не самая лучшая тема для пьянок… Однажды твой сынок пришел в клуб дерганный весь, начал ерунду какую-то нести, а потом спросил напрямик…
∗ ∗ ∗
— … Вы верите в ад?
Днем среды в «ЛЕОнардо» было немноголюдно, обычно надрывно орущее «техно» играло на приемлемой громкости и не приходилось кричать, чтобы собеседник услышал.
Клара пожала плечами. Самая старшая в их компании, она была и самой тихой. Обычно женщина не участвовала в общем разговоре, просто слушала, прищурив глаза, обрамленные сеткой глубоких морщин.
— О, Коляска, сегодня на позитиве, — Ярик подмигнул. Несмотря на то, что ему давно перевалило за тридцать, мало кто давал мужчине больше двадцати. Маленький, юркий, он словно разгадал секрет вечной молодости. С худого, смуглого лица редко сходила улыбка.
— Я серьезно. — Коля залпом осушил полстакана пива и ладонью стер с бороды пену. — Что-то ведь нас там ждет? И точно не райские кущи.
— Говори за себя. — Сказал Ярик. — Для меня там уже с десяток целок приготовлено.
— Чего тебя на религию потянуло, богослов? — влез в разговор Саша.
Коля перегнулся через стол и перешел на шепот.
— Я знаю, как туда заглянуть.
— Так, Сань, держи его, а я вызываю «скорую». — Гоготнул Ярик.
Клара слегка улыбнулась. Саша промолчал, мысленно готовясь к помойной философии, которой Коля, подвыпив, любил засирать всем мозги.
— Я давно искал. Не настырно, но… Слушал всякое, читал, в интернете копался. Сань, дай договорить. Есть такая теория, что существуют места, в которых…грань надорвалась и в особенные дни через них можно заглянуть в зарубежье.
— Спрошу откровенно. Тебе на бестолковку ничего не падало? — Саша скривил губы.
Коля затравленно огляделся.
— Святки идут. Самое время, чтобы посмотреть.
— Зачем? — спросила Клара.
— Что вас пугает больше всего? — Коля допил пиво. — Меня неизвестность. Если узнать, что там и есть ли вообще, будет легче. Я оступился один раз, сглупил… Каждый день в голове это верчу, бежал через всю страну, в эту жопу мира, думал, поможет, хоть чуть-чуть, но грязь прицепилась и не отпускает. И я боюсь, пацаны, боюсь. Если бы хотя бы неизвестность исчезла, было бы легче…
— В церковь сходи, — перебил Саша. — К батюшке исповедуйся, хули ты кукуху трахаешь и нам, и себе?
— Полностью согласен с Саней. Ваше здоровье, господа! — сказал Ярик, подняв перед собой стопку.
— Как? — спросила Клара.
— Основное – место, говорю же. Место, где пролилась кровь. — Коля нервно рассмеялся. — То, которое впитало в себя страдание, агонию.
— Так тогда вся наша Мухосрань подойдет.
— Помолчи, Ярик! — неожиданно громко сказала Клара.
— Вчера вечером я поехал на станкостроительный, одним моментом решил... Почему нет? — думаю, — попробую. Лучше места не найти. Взял фотик, хотел заснять, если что получится, свечи, мел. Таксист до самого завода вести отказался, еще полчаса пешаком по пурге идти пришлось, но дошел. Там в цеху на треногу зеркалку поставил, круг начертил, свечи запалил и стал ждать. Ничего. Пять минут. Десять. Собирался уже уходить, когда… Я как в дурной сон попал: ни закричать, ни двинуться, тишина, ни шороха, ни ветра, даже свечи на ветру не трещали, а потом звук. Словно кто-то по грязи идет, и земля чавкает. Кровью запахло. Меня отпустило, и побежал. Зеркалку там бросил. Уже у забора оглянулся, в цеху копошился кто-то. Огромный. Черный. А потом, как вспыхнуло… Потом еще. И еще. Фотовспышка. Снова и снова. Зеркалка снимала. Я так в жизни не бегал. Несся пока до домов жилых не добежал.
— Нет, ты точно кукухой хлопнулся или перепил.
— Я знаю, что видел, Сань. Там что-то было. И что-то записалось. Зеркалка снимала, понимаешь? Она снимала…
Клара крутила в руке бокал, Ярик побледнел и рвал салфетку.
— Ладно, Коль, извиняй, но ты несешь херню. — сказал Саша. — Бомжи с твоей мыльницей баловались. Прикидывали, сколько бояры накупят на такой внезапный подгон от идиота.
— Съездим и посмотрим, — Коля встал и упер руки в бока.
— Не, Колян, я пас, — быстро протараторил Ярик.
Саша прищурился.
— Ставлю пузырь, что ни мыльницы, ни хера там нет.
— Принимаю, — сказал Коля. — Добросишь?
— Без «б».
— Я с вами, — сказала Клара.
— Яр, точно нет?
— Не, спасибо. Я к себе. Поохотитесь на привидений, заезжайте.
— Окей, Колян ставится.
Все в городе знали про Иру Лаврову.
Два года назад десятилетняя Ира не вернулась из школы. Найти девочку удалось спустя два дня на территории заброшенного станкостроительного завода. Неизвестный изнасиловал ребенка, а затем удушил. Попытался удушить. Ира только потеряла сознание. Насильник сбросил, как он думал, труп с лестницы, в цокольное помещение, и девочка сломала ногу. Очнувшись, несчастная ползла, преодолевая ступень за ступенью. Ей удалось выбраться на улицу. Наверняка звала на помощь, надеясь, что за ней придут, вытащат из этого холодного ада, вернут домой.
Но пришла лишь собачья стая.
Впереди показалось здание завода. Мутное опьянение, туманящее Сашину голову всю дорогу, пропало, не оставив следа. И он пожалел, что повелся на пьяный базар. Сбросил скорость, оглядел спутников, натянуто улыбнулся, мысленно рассчитывая, что кто-нибудь предложит повернуть назад, но они молчали.
Индустриальный гигант, некогда бывший градообразующим предприятием, угрюмо смотрел пустыми окнами на приближающийся автомобиль. Все, что можно было, давно растащили местные и посреди поля стоял лишь монументальный скелет, по периметру обнесенный лахмановским забором.
Разумеется, происшествие с маленькой Ирой стало основой множества легенд. Говорили, что в особенно темные ночи с территории доносится детский плач, а по цеху снуют призрачные псы с окровавленными мордами. Саша считал себя материалистом, в призраков не верил. Бояться стоит людей, полагал он, не духов. Но, глядя на труп завода, он вдруг почувствовал, как в животе неприятно тянет, а руки покрывают мураши.
Клара мяла полы пальто и покусывала губы, Коля нервно барабанил пальцами по колену.
— Там дальше дырень будет, — сказал он.
— Сторожа точно нет? — спросил Саша.
— Вчера не было. Кому эти руины нужны? После смерти девочки вроде ставили охрану, а потом забили. Сторожит кто — косарь дадим на водку и отвалит.
Но никого не было.
Они перелезли через забор, и пошли в сторону цеха. Выл ветер, вдалеке перелаивались псы и Саша, вспомнив о судьбе Иры Лавровой, поежился.
— Уже не так весело? — спросил Коля с гаденькой усмешкой.
— Иди ты.
В цеху было просторно, сквозь пробитую крышу на заваленный обломками пол падал холодный зимний свет. Невыносимо пахло гнилью. Клара зажала рукой рот, Саша поморщился и сплюнул.
— Бля, тут по ходу еще целый класс успел отъехать…
— Вон она, — Коля вскинул руку, указывая в дальний угол. — У цокольного! На месте!
— Изумительно.
Под ногами хрустели обледенелые обломки. Чем ближе Саша подходил к фотоаппарату, тем сложнее становилось идти, ноги вязли в воздухе, как в тине, а в грудь било волнами невидимой воды.
— Я…не могу…не хочу, — донесся голос Клары.
«Надо поворачивать и сваливать. Это не шутки. Этот придурок ничего не выдумал». Но Саша шел. Не мог остановиться. Как и все.
Тренога мертвым зверем лежала на боку. А чуть поодаль темнела зеркалка. При ее виде Сашу саваном окутало омерзение, на мгновение показалось, что его затягивает во влажную почву полную скользких червей, щекочущих кожу. Пиво, выпитое в баре, комом встало в горле, он попытался отшагнуть, но ноги были неподъемными.
Коля, словно загипнотизированный, подошел к камере, поднял ее.
— Объектив треснул. Не включается. Сдохла.
И фотовспышка ослепила всех троих.
Он снова был там, стоял над трупом с камнем в руках. Саша подхватил с мокрого асфальта кожаное портмоне и побежал, петляя дворами. Он ненавидел сволочь, хотя видел впервые. Ненавидел за ухмылку, за дорогую одежду. Ненавидел за то, что он стал залупаться, вместо того, чтобы просто отдать деньги. За то, что заставил убить его. Ненавидел. Ненавидел. Ненавидел.
Вспышка еще стоял в глазах Саши, когда он снова оказался в цехе. Клара упала на колени.
Саша попятился.
— Мать вашу…
Клара выла и била кулаком по земле. Коля закинул фотоаппарат в сумку, поднял за локоть подругу и потащил к выходу.
— Сань, сваливаем. Саня!
Саша дрожал. В его ушах резонировал влажный звук, с которым камень врезается в череп, и никак не хотел стихать.
Обратно ехали молча. Темнело. Сумерки удлиняли тени и, казалось, любая из них может рвануть навстречу машине, схватить и…
— Ты пузырь мне торчишь…
— Что? — Саша очнулся от мыслей и посмотрел на Колю, на коленях которого лежала сумка с фотоаппаратом.
— Ты пузырь мне заторчал…
Первой рассмеялась Клара, хриплым, тяжелым смехом. Затем Коля, а потом и Саша. К дому Ярика они подъехали истерично хохоча.
Ярик стоял в дверях в домашнем халате с бутылкой пива в руках.
— Проходите, располагайтесь, а чего такие бледные. Неужто действительно призрака поймали?
Коля прикрыл глаза и вмазал кулаком в челюсть Ярику. Он влетел в прихожую, бутылка выскочила из рук и разлетелась на мелкие осколки.
— Колян, что ты… — начал Саша.
— Проходите, быстро, дверь за собой захлопни, — сказал Коля, подошел к Ярику и с размаху ударил его носком ботинка в лицо.
— Сука. Мразь. Помоги, Сань.
— Что за херня?! Херли ты творишь? — Саша с силой развернул Колю к себе.
— Я вижу. Я, бля, вижу. Там, в цехе, когда взялся за фотик, видел, что сделали вы… На, держи, — и протянул сумку.
Саша медленно взял ее. И увидел, как Клара держит подушку на лице отца, который никак не хочет исдыхать, подобно дворовой псине, которой, собственно, и являлся, царапает руки дочери длинными как у бабы ногтями.
Картинка сменилась, словно слайд и вот уже Коля бьет ножом в шею миловидную девушку. Жену. Нож входит легко, девушка хрипит, пытается зажать рукой рану, но крови слишком много.
— Ты, сука, мне жизнь всю сломала… Ты, сука… — шепчет Коля.
Мгновение, короткая вспышка, и Ярик нагибается над девочкой в черной шубке, лежащей в куче строительного мусора, спускает штаны…
Саша отбросил сумку, облокотился на стену, переводя дыхание.
— Что там?! — В голос Клары проникли истеричные нотки — Что?!
— Ира Лаврова. Не смотри. Не надо. Правда, не надо.
Ярик сжался в комок, прижимая ладони к разбитому лицу. Саша присел рядом, схватил бывшего друга за волосы и несколько раз ударил головой о белую плитку, на которой уже растекались алые разводы.
Клара, зажав рот, отошла в угол.
Коля поднял брошенную сумку и повесил на плечо.
— Клар, фотоаппарат. Он показывает…наши грехи. Хочешь, посмотри, но там…
— Но Ярик… Это же наш Ярик! Как он мог?!
— Так вперед! Смотри сама!
И Клара взяла камеру.
— Что делать будем?
Они сидели на кухне. За окном фары машин мелькали блуждающими огоньками в пурге. Из комнаты доносились стоны Ярика, которого Коля с Сашей связали порванным пододеяльником и бросили на кровать.
— Свалим и все, — сказал Саша, потушил сигарету и сунул окурок обратно в пачку. — Мусорам позвоним, анонимно. И скажем: «так и так, проверьте того-то, того-то». По любому следы остались.
— А если нет? Сколько лет уже прошло? Два года? Три? А если его даже проверять не станут? Мы позволим ему… После того, что он сделал… — Клара замолчала и покачала головой.
— Я кончать его не буду.
Коля стоял и молчал. Достал из сумки камеру, приблизил к уху и словно прислушивался. По крайней мере, так показалось Саше. Он подошел к приятелю и хлопнул перед его лицом в ладоши.
— Земля вызывает Коляна. Алё.
Тот вздрогнул, огляделся, будто разбуженный ото сна, затем улыбнулся.
— Кажется, знаю, что делать.
Он зажал кнопку включения фотоаппарата, но дисплей оставался черным.
— Сдох.
Отщелкнув крышку, вытащил карту памяти и пошел в комнату. Клара и Саша последовали за ним.
В углу на небольшом бежевом столике стоял ноутбук, Коля нашел нужный слот и вставил туда флэшку. По экрану прошла рябь, и компьютер включился, хотя Коля не прикасался к кнопке питания.
— Не смотрите.
Коля подошел к Ярику, вытащил из его рта носок.
— А ты, наоборот, смотри очень внимательно.
Глаза Ярика широко раскрылись, он успел издать нечто среднее между хрюканьем и всхлипом, зрачки расширились и, когда их окончательно заволокла тьма, Саша мог поклясться, что на мгновение увидел в этом непроглядном мраке отражение станкостроительного завода.
∗ ∗ ∗
— Мы стерли отпечатки, где могли оставить и свалили в разные стороны. Коля забрал ноут, никто спорить не стал, на кой хуй кому такое добро?! Я первым делом потом в церковь двинул. Никогда не ходил, но тут, сверкая пятками, побежал. А дня через два позвонил твой сын и предложил встретиться. Отморозиться хотел по первой, но все-таки поехал в «Лео». Они с Кларой уже на месте были. Коля весь растрепанный, ну растрепаннее, чем обычно, бледный, дерганный. Все время к сумке с ноутом тянулся. Побазарили. Говорил, что теперь у него карманная дверь в ад и что он может отправлять туда мудаков, стопроцентно определять мудаков, а что важнее – самому заслужить прощение этим. Предлагал пойти с ним, команда херовых суперменов, ага. Весь разговор на Дэна недобро косился, сука... Я тогда мог догадаться… Клара согласилась, он ей хорошо мозги засрал. Я ушел. То, что мы сделали с Яриком… Я сволочь, мать, у меня на руках крови хватает, но то, что натворил Ярик, это за гранью всего, омерзительно, чудовищно и скоростной экспресс к хуям он заслужил. Но ходить по улицам, и кончать людей, показывая им потустороннюю херню? Увольте. Да и думал, что дальше разговоров дело не пойдет, зассыт, а потом… У меня остались связи с блатняком и оттуда пошли очень неприятные слухи. О паре странных смертей. Очень странных. Блатные и менты в непонятках, эксперты в непонятках, из Москвы приехали шишки из главка и врачи крутые, тоже ничего не поняли. Зато я все понял, собрал шмотки и собрался уезжать, чуял, что Колян твой может за меня взяться. Уже билеты купил. Но до вокзала не доехал. Решил, не могу так все оставить и нужно Коляна стопануть, а эту сраную флэшку раздолбить, сжечь, закопать, что получится, короче. Не должно быть у человека такой власти. Позволю ему убивать, уже никогда спать спокойно не смогу, дремлю ведь без того некрепко. На руках у меня крови хватает, больше не хочу. Знаешь, мать, я думаю, искупление нужно при жизни заслуживать, а он этих людей даже шанса лишает. Поехал к нему на квартиру, вижу свет горит, еще удивился наглости, даже не скрывается, сука, думаю, а там ты… Теперь он и Клару прибил. Окончательно кукухой тронулся. Веселая история, да?
Валентина Александровна поморщилась от боли и встала, ноги затекли, их пронзали сотни маленьких иголок, прошла через комнату и уставилась в окно, в котором отразилась старая, уставшая женщина с мешками под глазами.
— Уже светает… — тихо сказала она и ладонью вытерла выступившие слезы. — Я видела фотоаппарат, о котором ты говорил, в квартире у Коли. Сразу почувствовала, что с ним что-то не то.
— Тебе повезло, что в нем не было флэхи, именно на ней та херовина… Короче, где нам искать Колю не знаю, мать. До этого они, по-любому, на той хате у Клары ныкались, не знаю, какая кошка между ними пробежала, но зашкериться ему особо негде.
— Он рано или поздно придет к тебе. Ты единственный знаешь всё. Ты его ищешь. Он придет.
«И я в этот момент буду рядом».
— Успокоила.
Валентина Александровна пожала плечами и продолжила вглядываться в отражение.
«Это ты во всем виновата». — Подумала она.
Когда, в какой момент всё полетело к чертям?
Коля рос совершенно обычным, спокойным ребенком, постепенно превращаясь в совершенно обычного, спокойного мужчину. Затем этот совершенно обычный сын и муж зарезал жену, и его совершенно обычная мать помогла закопать труп невестки в лесополосе, а потом спокойно лгала полиции.
«Дети платят за грехи родителей. А родители за грехи детей?»
В кармане завибрировал телефон. Валентина Александровна не сразу поняла, что это ее, оглянулась на Сашу, который смотрел вопросительно, и достала из кармана мобильник.
— Привет, Галь, все хорошо. Да… Хорошо, спасибо. Да, еще здесь подзадержусь. Ага, позвоню обязательно. Спасибо, Галь.
— Кто там?
— Соседка. Из Москвы. Я ей ключи оставила, кошку кормить. На работу уходила и отчиталась, что покормила.
— Понятно.
Она отошла от окна, подняла пульт и стала щелкать каналы. Саша лег на раскладушку, положив руки под голову.
— Так что, нам только ждать остается? — спросил Саша.
— Да. Он придет.
— Меня рубит, мать. Ты подремала, моя очередь. Чая нет, только кофе. Справишься?
— Да.
На замызганной кухне Валентина Александровна поставила чайник.
«Он понял. Сразу. Надеется, что ты его приведешь к Коле».
Она присела на край табурета. Подождала, пока закипит чайник. Заварила кофе. Пригубила. Заглянула в комнату. Саша лежал с закрытыми глазами и посапывал. В то, что он спит Валентина Александровна не поверила ни на секунду, но пошла в прихожую, накинула куртку, тихо открыла входную дверь, и замерла на пороге. Хлопнула себя по лбу, вернулась к вешалке, обшарила Сашино пальто. Так и есть. Забыл оружие в кармане. Быстрым шагом спустилась по лестнице, распахнула подъездную дверь и похромала сквозь неуверенное холодное утро. Остановилась у красной «Мазды», огляделась, вытащила нож и располосовала шины.
Выйдя со двора, Валентина Александровна пошла к остановке, где уже начали собираться люди, спешащие на работу, остановилась и набрала такси.
— Здравствуйте, можно машину вызвать. Остановка «Комсомольская». Да, прямо на остановку.
Подъехал пустой автобус, подобрал работяг, поднял в воздух брызги грязного снега и уехал прочь.
«Коля знает, ты не оставила его тогда, не оставишь и теперь».
— Мам, я видел тебя тогда с Сашей. Он не сделал тебе больно?
— Привет, Галь, все хорошо.
— Я все могу объяснить, не верь ему. Я в Первомайском парке буду, там рядом кафешка.
— Да… Хорошо, спасибо. Да, еще здесь подзадержусь.
— Я понял. Буду ждать тебя в парке. От него уедешь – позвони.
— Ага, позвоню обязательно. Спасибо, Галь.
— Я люблю тебя, ма.
Когда из-за поворота показалось такси, мать замерзающими пальцами набрала номер сына.
«Он рано или поздно придет к тебе. Ты единственный знаешь историю целиком, ты его ищешь. Он придет».
— Я уже села. Выехала. Скоро буду.
— Жду, ма. Я не знаю, что он тебе наговорил, но я люблю тебя, ты же знаешь…
— И я тебя.
Машина остановилась, седой водитель приоткрыл окно и закурил.
Валентина Александровна замерла на остановке, разглядывая замызганный бок такси, на котором змеилась глубокая царапина, уходя к днищу.
«Он рано или поздно придет к тебе».
Уезжай, — подумала Валентина Александровна. — Прочь. Не будь дурой.
«Я люблю тебя, ма».
Уезжай.
Валентина Александровна развернулась, и, насколько позволяли больные ноги, побежала обратно.
Водитель докурил, подождал еще немного, набрал диспетчерскую и сообщил, что клиент не пришел.
Взбежав по лестнице, Валентина Александровна остановилась и достала пистолет.В сериалах она часто видела, что оружие нужно снимать с предохранителя. Вот он, небольшой такой… Не до конца уверенная в кого собирается стрелять, толкнула дверь, которую, уходя, не закрыла.
Коля с ноутбуком стоял над Сашей, который жался к стене, прикрывал глаза руками. Сын ногой ударил бывшего приятеля по ребрам, тот припал на колено, выругался, но ладоней от лица не убрал.
— Коля…
— Ма, ты не должна быть здесь, — сын развернулся вполоборота.
— Давай просто уйдем, милый. Все будет хорошо. Он не будет нас искать.
— Будет.
Саша вскочил и локтем саданул Колю в ухо, от неожиданности он выронил компьютер, тот с треском упал на крышку. Сын отступил на шаг, и Саша выбросил вперед кулак, удар скользнул по щеке, Коля, потеряв равновесие, отшатнулся.
Валентина Александровна вбежала в комнату и выстрелила поверх голов. Выстрел в воздух в сериалах всегда остужал пыл дерущихся, но в реальной жизни вышло иначе. Отдача увела оружие вверх, в ушах зазвенело, а Коля, совсем не испугавшись, кинулся к матери, ладонью толкнул в грудь, а свободной рукой вырвал оружие. Развернулся и спустил курок. Саша упал на бегу.
— Коля, не надо!
Сын повернулся к матери.
— Ты не должна быть здесь! Зачем ты вернулась?!
— Ты меня выманивал!
— Зачем ты вернулась?! Я не хочу, чтобы ты это видела! Убирайся.
— Ты мой сын…
— Я не хочу, чтобы ты все это видела! Кадр сказал, что я заслужу для нас прощение, и я стараюсь, ма. Честно, стараюсь. Он говорит только со мной. Говорит, что выбрал меня… Ты думаешь, они хорошие люди?! Знаешь, сколько этот мудак людей перебил и пограбил?
Саша сел, прижимая руку к животу, пальцы окрасились красным.
— Коля, Колечка, давай просто уйдем. Пожалуйста. — Прошептал Валентина Александровна.
— Развернись и убирайся! Езжай домой. А я вернусь, когда… Когда…
— Ты окончательно тронулся, дебил. — Сквозь зубы выплюнул Саша. — Окончательно. Ты даже Клару убил! Ты же больной…
— Клара сама попросила! Она больше не могла жить с этим и попросила, а ты… Вы все… Мам, я тебя люблю.
— Я знаю, милый. Знаю.
— Мам, я вижу… Я продолжаю видеть и слышать его. Он не утихает даже, когда флэшка не со мной. Они везде, ублюдки, убийцы, нелюди… Я сам совершил ошибку тогда с Лизой, но они… везде… хуже, чем я… чем можно представить, — речь Коли сбивалась, по его лбу ручейками тек пот.
— Милый, не тебе судить, не нам.
— Я и не сужу. Кадр судит! Невинных он отпустит!
Коля заплакал. Валентина Александровна подошла вплотную к родному, незнакомому сыну.
— Он врет, милый. Он врет.
— Он знает, что делать! Она показывал такие вещи. Такие… Ты просто не понимаешь.
— Поехали домой. Поехали домой, – она обняла Колю, прижала к себе. — Мы все наладим, милый. Забудем про этот… кадр, все будет хорошо. Поехали домой.
Саша продолжал перемежать стоны с руганью, а сын с матерью стояли обнявшись.
Вдруг Валентина Александровна почувствовала, как Коля напрягся.
— Что такое?!
— Ты… Как ты… Выверни карманы!
Коля оттолкнул мать и вскинул пистолет.
— Колечка…
— Карманы!
— Хорошо… Хорошо…
Валентина Александровна вывернула, один пустой, из второго достала нож и, не делая резких движений, положила на пол.
— Я думал, он лгал, а ты… Ты только что ударить меня хотела?! Ты… Как ты могла! — в голос Коли прокралась совершенно детская обида.
— Это чтобы защитить тебя!
— Он показал, что ты к нему тянешься… Ты… Как ты могла?!
— Я не…
— Замолчи! Заткнись! Как ты могла?!
Коля прислушался, кивнул, сунул пистолет в джинсы и поднял ноутбук.
— Я покажу его тебе, мам. И, возможно, тебя за все простят.
Валентина Александровна не успела убежать, сын бросился вперед, ударил мать кулаком в солнечное сплетение и повалил на пол, сел сверху, выставив закрытый ноутбук перед ее лицом.
— Смотри внимательно. Не зажмуривайся, не усложняй. Я, правда, надеюсь, что он тебя простит. Очень-очень на это надеюсь. Я люблю тебя.
— Не надо!
Сын приоткрыл ноутбук.
— Не бойся.
— Не надо! Огля…
Саша ударил Колю ножом в шею, с силой рванул, расширяя порез, и на лицо Валентины Александровны хлынула кровь. Саша оттолкнул труп. Покачиваясь, отошел, бросил нож и упал на раскладушку.
— Я должен был.
Валентина Александровна не слушала, она подползла к сыну и поцеловала в лоб.
— Я люблю тебя, милый. Люблю.
Коля хрипел, смотрел на мать, полными слез глазами, пытался что-то сказать, но никак не получалось.
— Люблю, — продолжала шептать Валентина Александровна, гладя сына по щеке, пока тот окончательно не затих.
Саша сплюнул сгусток крови и, сквозь стиснутые от боли зубы, повторил:
— Я должен был.
— Знаю.
Издалека доносились переливы спецсигналов, приближались.
— Мусора едут. Оперативно…
Валентина Александровна последний раз поцеловала Колю и подняла ноутбук. Провела рукой по гладкой поверхности, посмотрела на Сашу и сквозь пелену слез увидела, как он совсем молодой стоит с камнем в руках над мужчиной, вокруг головы которого растекается кровь, в ночи кажущаяся абсолютно черной.
— Мать, ты чего…
— Сожги потом эту гадость.
— Не надо. Не смей, дура! — Саша вскочил, но ноги подкосило, комнату закружило, и он со стоном рухнул обратно.
— Я его не брошу, говорила же. Никогда. Ни здесь, ни там. Разве любовь к сыну может быть грехом?
Валентина Александровна вдруг услышала визгливый скрежет пилы, врезающейся в кости. И поняла, о чем он говорит. Что обещает.
покажи фото ублюдкам зверям нелюдям открой им глаза пусть гниль души хлынет наружу и они захлебнутся ей как захлебывалась кровью я теть валь покажи им и я прощу обещаю я прощу я забуду как ты отводила глаза когда видела синяки на моих руках я забуду как ты науськивала своего любимого ненаглядного колечку я забуду как вы рубили меня на куски я забуду я прощу кадр получился просто изумительный покажи им они все заслужили увидеть каждый из них
Она встряхнула головой, отгоняя наваждение, и открыла ноутбук.
Общий план показывал ванну с трупом внутри. Белая плоть, красная рана. Кадр, зацикленный в вечность. Валентина Александровна снова почувствовала медный запах крови, ощутила кончиками пальцев шершавый пакет для строительного мусора. И опять и опять. Вечность. Кадр.
Пришла боль, она привычно родилась за глазом, но на сей раз там не осталась, а медленно, как отрава, волнами пошла по телу, захватила собой все существо. И когда Валентина Александровна умерла, агония никуда не делась. Остался и кадр. Но Коли в нем не было. Мать звала, но сын не отвечал. Она была одна.
«Боль должна исчезнуть. Ничто не длится вечность. Боль пройдет. Боль пройдет. Боль пройдет, и мы встретимся, нас простят, я найду тебя, найду и мы будем вместе, нас простят», — мысль звенела дверным звонком, сияла в ночи неоновой вывеской, вихрилась снегом в темноте.
Лишь боль. Мысль. Кадр.
Уходили года, проплывали десятилетия, сменялись века, но мысль оставалась.
«Боль пройдет. Это не может длиться вечность», — думала Валентина Александровна.
Она ошибалась.