«К юго-востоку от Ладожского озера». Анастасия Хабарова
— Давайте смотреть правде в глаза. Ей осталось жить не дольше трёх месяцев, — сказала моя тетка, и горло сковало — только бы сдержать слезы. Мне, шестнадцатилетней девочке, никто тогда даже не сказал, что бабуля болеет. И тут за столом у родственников я узнала, что у нее рак. Вот так, между прочим.
Прошло десять лет. Бабуля все еще была жива. Она преодолела три операции, потеряла увесистую часть кишечника, поборола двустороннюю пневмонию, но все еще была жива.
А прямо перед поездкой мама сообщила, что врачи нашли у нее затемнения в легких.
Я должна была быть рядом, поддерживать ее на обследовании, слушать ее истории из жизни, наливать чай с молоком и включать видео из семейного архива. Но я ехала вдоль Ладоги и смотрела в глубь полупрозрачного леса. За три тысячи километров от нее.
Я знала, что если рак подтвердится, я урежу объем работы, остановлю пару проектов, возьму билет в один конец и буду рядом. Но как вести себя дальше — не представляла.
Когда дедушка умер от рака легких, мне было семь. Меня старались оградить от его смерти — держали подальше, пока он угасал.
Но семилетняя девочка смерти не боялась — она спокойно зашла в комнату, где он, холодный и бледный, лежал и ждал захоронения. Зашла, закрыла за собой дверь и осталась один на один с покойником
Семилетняя девочка не думала, что будет плакать на похоронах — она не представляла, что это такое — отпускать дедушку. Видеть, как его опускают в яму и закидывают землей.
Она еще не понимала, что игр в висилицу с ним больше не будет. Что он не будет читать ей книги и угадывать, что она рисует у него пальчиком на спине.
Но когда гроб опустился в ту самую яму, пошли слезы. В тот момент семилетняя девочка значительно повзрослела — она узнала, что такое смерть.
Автобус остановился на «комфортную остановку». Двадцатишестилетняя девочка, которая вышла, чтобы размять ноги, все равно была не готова вновь столкнуться со смертью и вновь потерять близкого человека.
Как себя вести, если это произойдет? Что будет с мамой? Какой будет жизнь без созвонов с бабулей по вотсапу? Без ее вязаных носков? Что будет с моим сердцем, когда я буду слышать ее голос и видеть морщины у улыбающихся глаз на видео в телефоне?
Пассажиры тура вернулись на свои места. Рядом со мной приземлилась женщина в сиреневом платье, лет пятидесяти пяти.
— Вы не против, если я займу это место? Сзади, знаете, очень укачивает, уже невмоготу.
— Конечно. — Кивнула я и вновь погрузилась в глубину леса.
Гид завел рассказ об основателе Свято-Троицкого монастыря, который был нашей следующей остановкой:
— Александр Свирский получил от Бога не только дар прозорливости, но и врачевания. И толпы людей стали приезжать к нему за лечением душевных и физических болезней.
— А я вот ни за что не смогла бы быть целителем. Такая ответственность! — заговорила женщина в сиреневом платье. — А вы?
— Если бы это только было возможным.
Я решила, что на этом диалог закончен и отвернулась, но женщина слегка дернула меня за рукав:
— А если бы вам предложили читать мысли? Или двигать предметы на расстоянии? Или телепортироваться? Что бы выбрали?
— А зачем мне телепортироваться, если телепортироваться не к кому? Целительство — самая ценная сила.
— И выдержать все тяготы бы смогли? Это ведь такая ноша — проносить через себя столько боли, проживать столько судеб!
— Так бы я смогла когда-то сохранить дедушку, а сейчас не рисковала бы потерять бабулю. И сердце мамино бы вылечила. И собаку свою не потеряла, которая прожила всего четыре года и умерла от укуса клеща. Как этого можно не хотеть? Как ради этого можно не перенести любые трудности?
— Все мы рано или поздно умираем. У каждого свой срок.
— Нечестно, что срок некоторых сильно укорачивается лишь из-за работы на вредном производстве. Не по их воле, ошибке или глупости. Просто из-за работы.
Автобус с силой дернулся, раздался визг тормозов, гулкий звук удара, и ремень безопасности жадно впился в мое тело. Гид и водитель выбежали на улицу. Все остальные, захваченные любопытством, ринулись за ними.
На дороге лежал лось.
— Среди нас есть ветеринар, врач? — Оглядел пассажиров гид, но никто не откликнулся.
По толпе пошли перешепоты. Кто-то закурил, кто-то в панике восклицал: «Что делать? Нужен ветеринар! Он жив?».
Лось часто дышал, не мог встать и вдруг истошно застонал.
Мне показалось, будто я сама чувствую, как по телу разливается пожар от десятка переломанных костей. Так хотелось, чтобы животное перестало мучиться, чтобы изнемогающая боль отступила от него, чтобы встал, ушел и просто продолжил жить.
Это снова было нечестно.
— Стой, куда! — послышалось сзади, и я поняла, что иду к лосю.
Дальше все было бессознательно. Тело просто село, руки просто начали его гладить, слезы просто начали капать на его ногу.
Лось сопел, и его губы подрагивали.
За спиной продолжали кричать, но никто не смел меня одернуть. Под ладонями начало обжигать. Затем жар захватил всю руку, до кончиков пальцев. Но останавливаться не хотелось — гладить: голову, шею, ребра, ногу…
Губы лося перестали дрожать, дыхание стало ровнее.
Я с силой прикусила губу, чтобы сменить центр боли с рук, но это не помогало.
Лось зашевелился, неуверенно приподнялся на передние лапы, затем выпрямил задние, мотнул головой и с испугом убежал в лес.
Наступила тишина. Перешептывания оборвались, паника сменилась шоком. Раздался выдох сигаретного дыма.
— Все хорошо. — Гид провел рукавом по лбу. — Возвращаемся в автобус! С животным все в порядке, можно не беспокоиться.
Последний пассажир занял свое место и гид скомандовал:
— Трогай, Русик!
Я оглядела весь автобус и крикнула:
— Стойте! Моей попутчицы нет. Женщины в сиреневом платье.
— Что-то не помню среди нас такую… — гид вскинул одну бровь и стал пересчитывать всех пассажиров. — Тридцать четыре. Все на месте. Поехали, Русик!
«К юго-востоку от Ладожского озера»
Автор: Анастасия Хабарова
https://vk.com/habarova_stroki
Изображение сгенерировано в Kandinsky