К шордын огню керемети Сарской
Меж КутӱкМерäн кундсе толама — Проход в мерянский край
Этот текст начнёт серию свидетельств, серышмам, о моём вхождении в круг мери. В этом кругу я обращаюсь к разным силам-воймаклан, встречаемым на землях Мерäмаан. Учусь проводить обряды, где эти воймак, меря и другие люди могут знакомиться и общаться, меняться подарками, пожеланиями — да чем захотят-те. Про один из первых обрядов-тех можете тут почитать. Долгом своим чувствую заботу о маан шанаклан, жилах земли. Из них и растёт Усь Тун, кормимый Волгой-матерью, дочерьми её, ну и сёстрами.
А вы, те меря, что это будут читать — сами смогут обо мне посудить, да решить головой своей и всем мером — кто я такой, назвавшийся Меж Кутÿк, и могу ли такими вещами заниматься. Любой или любая может попробовать себя в том же ремесле, и пусть мер так же посудит об их мастерстве. Я ничем не выше и не ниже других, и буду рад тем, кто встанет на ту же колею и в тот же брод, пойдёт по арвуян толамасте. Скажу одно, встретя вас на ней — ёлусь! Ну тут ясно.
Очерки будут выходить в свет не в хронологическом порядке, но я всегда буду указывать даты или время месяца.
Встречи, что более других полны водышакын лилгашто, будут пересказаны с бóльшим изобилием мерянских слов. Это часть обязательств.
Начну с недавних новостей из столицы. День — витшангэн кодеш икамше, тенеш.
Сарэн тулеш йоляй — Сарский огонь живёт
С первой ещё поездки-маткомаста в моей тетрадке отмечено — «добраться до Сарского городища». И вот, на четвёртой поездке в шуммаас, в двадцатых числах витшангэн — я доезжаю автостопом до Ростова, схожу с электрички на Деболовской и иду вдоль рельс.
Бой бубна подхватывается оглушительно звонкими поездными сигналами — рёвом звуковых устройств с анкерных опор. Какое-то время играю с ними вместе, в такт. Сверяюсь с картой в телефоне. Перейдя Сару по железнодорожному мосту, оказываюсь у первых земляных валов, опоясывающих Саравар — Икшебол-первоград, кугыжвар.
Здороваюсь, представляюсь вслух, перехожу валы-те. Сосновая рощица принимает меня в свой талдым. Остреющее чувство, будто прохожу сквозь кольца действующих крепостных сооружений — меня окидывают взглядом, присматриваются. Моё появление будто событие для сокрытых жителей Сараварын.
Пройдя рощу, выхожу на пролесок, дальше — на конгыра, заливаемую предзакатным светом, изрешечённым ветвями. Из-за вала виднеется тот берег Сары, гляжу: три шордок, одна из лосих отряхивается от воды, вот только что покупамши в Саре.
Прошу разрешения о том, чтобы сделать фотографию этих зверей. Пока я взбираюсь на вал, чтобы рассмотреть их лучше, чувствую, что влажнеют глаза, сердце стучит быстрей — ну так! Оттого это, что моё становление в обрядовом деле проходит под лосиным знаком, шордон пале. Его изогнутое ребро было подарено мне Тимерын берегиней-юдор как один из первых арвуй-атрибутов. Его череп я отчего-то бережно зарисовывал в тетрадку, бымши в Музее природы Костромской области. Отношения мои с Шордо я бы сейчас назвал, как видится-то, ученическими.
Поэтому разожжённый мной на керемети в тот раз огонь я называю Лосиным, Шордын Тул.
На возвышении, на склоне карьера несколько берёз. Посреди — костровище. Прийдя на место, начинаю подготавливать его — собираю ветки для костра, два полешка втыкаю в землю так, чтобы «дверь» выходила на широкую поляну внизу, обступлённую берёзами. Прежде всего располагаю подношение — буханку чёрного хлеба.
Порог «двери» между полешками устилается берестой. Всё это делаю по наитию, желая приготовить кохтыш.
С позволения меняюсь ленточками с кереметью — срезаю часть тамошней узорчатой, повязываю свою. На ней оставляю подвески с утиными лапками. Присоединяясь к чулчуж-позвякиванию бубенца, уже висемшего на ветке, они оборачивают кереметь в гнёздышко-пезокш для анка-линдалан — Тюктолан, Первоутки.
Костёр подготовлен. Разжигаю его с сопутствующими мерекованьями — мин уж мерä, йолусь сарын туле, вё туле ёнь уж мерäн туле — и открываю дверь. Спиной к огню, лицом к поляне — начинаю разговор.
Cараварын шордон мерек
Ичеке мин мерама па шалама Сараварын водышаклан. Тагай ну водышак ёнь шилмашан Сарын кунд, па си вар ёнь паман кундола. Мерексна ёнь когуяк кугыжварын.
С теми когуями-то и общался я, со старшими, то есть. Когда поклон-шала им отвесил до земли, тогда они мне говорят, мол: чего ты так низко-то кланяешься, а ну вставай. Рассказал о своих похождениях по Мерямаа, о шинак, через которые проходил ради мерäн кундсе толама, па арвуян-лил добывать чтобы. О них же расскажу и вам в следующих очерках.
Закончив рассказ, слышу, как просят они сыграть меня на бубне на моём, на барабане. Ну и играю я, па мурам, для когуев-тех да иных собрамшихся на поляне-нурла, для мера Сарского.
Ёлусь Саран кундак, ёлусь то, ёлусь это... Такая была песня, желающая жизни всем и всякой — ну как у нас, у мери, и заведено. Это они, видать, полюбили бубен с тех пор ещё, когда на нём стучали им елташи на веска в девятнадцатом году, как мне Анди Мерян показал потом.
Па ичеке ный нимыта минь шаргашумбем.
Конечно, елташи мои, Саравар ёнь пеш-пеш мазай бол, Икшебол. Тагай инде курымыш бол, упрятанный в вар от чужаков. Мин тагай нäгдым: хитросплетённые пертак па кондак, перетекающие в хонкакш па коякш... Бол, простёртый в глубину Тöжатмаасна, потаённых её складок, закутков её голбцов сузёмных. Самый настоящий Китеж есть у нас — такое моё теперошное свидетельство.
Спустя недельку читаю на мерямаа-точка-ру материал о поверьях, по которым души предков заселяются в деревья и там живут — и как угро-финны, карелы своих хоронили под соснами или елями. Уложилось это в моё тогдашнее тудомас, наверное: иду по Сарской излучине, через рощицу, вроде и нет никого вокруг — а впечатление такое, будто сотни глаз глядят, что-то решают про тебя, совешшаются... Тагай тугамо пун мер.
Когда шёл уже от керемети к трассе, слышу, как что-то крупное ломится рядышком через чащобу. Не нашёлся сделать ничего другого, кроме как рыкнуть от горла — лом и утих. Может, тоже шордо был.
У Сары набрал витэм в свой ниман пайбаксе, попил, познакомился, значит.
Попрощался с Сарой-то, сказал что подумал надобным, ну и двинул дальше. И с вами пока прощаюсь. Знаете теперь про случай, когда Шордын Тул на Саре разожжён был. Ёлусь.