Изящные формы обнажённой удмуртской женщины

⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

Изящные формы обнажённой удмуртской женщины

          
        РОМАН

     
    

Срываю апельсины солнца в полдень,
тяжёлые и сочные плоды.
Но есть их буду, когда хлынут волны,
ночной безмолвной темноты.
Чтобы и в ней вращался, как планета,
оранжевый и тёплый сгусток света…

Эрнест Бегларян
(перевод В. Портного)





ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
МЕЖДУ РЕАЛЬНОСТЬЮ И ВООБРАЖЕНИЕМ

Глава 1

Сидя на ступеньке деревянного крылечка, Эрик наблюдал, как сочный апельсин солнца, потихоньку теряя свою яркость, опускается всё ниже к полю, чтобы затем исчезнуть, словно уйти в землю, напоследок разлившись на небосводе разноцветьем зари. С исчезновением солнца и постепенным наступлением сумерек сгущалась и тоска в глазах мальчика... Уже которые сутки отец не возвращался с поля…
Не по-деревенски статный, с высоким, выдающим недюжинный ум, лбом, отец появлялся из вечерней полумглы, ведя под уздцы коня. Весь пропитанный ароматом полей, наклонялся он с широкой улыбкой и целовал сына в золотое темя, доставал из кармана сочную грушу, дикое яблоко или спелую, покрытую восковым налётом алычу и протягивал ему со словами: «Ну что, сынок, соскучился? Это тебе, попробуй, какая вкусная…» И Эрика охватывало чувство тёплой радости, уюта и защищённости.
Но вот уже который день, сидя на потёртой ступеньке крыльца небольшого симпатичного домика с железным красным петушком на крыше, мальчик вглядывался в гаснущие дали летнего вечера, не переставая надеяться, что отец вот-вот вернётся с поля с неизменной сияющей улыбкой, неся за пазухой светящиеся в лёгких сумерках фрукты, налившиеся за день солнцем… 
Однако отец не приходил – его, как и почти всех мужчин маленькой деревни Аци, забрали на далёкий фронт для борьбы с фашистами. Теперь мать, обычно сдержанная и даже сухая, скупая на ласки, то и дело целовала в темечко сына, словно стараясь компенсировать нежность отсутствующего главы семейства. Эрик не замечал предательски скользящих по впалой щеке матери слёз – после поцелуя она тут же отворачивала от сына своё лицо.
Прощаясь с Арутюном на перроне у товарного вагона, в котором отвозили бойцов на фронт, она, прильнув мокрым лицом к его широкой, трепещущей под грубым солдатским кителем груди, тихо прошептала:
– Ты уйдёшь, а мы останемся в вечных муках и переживаниях…
По-отечески, как дочку (она была на десять лет моложе его), Арутюн поцеловал жену в напряжённый лоб и, несмотря на волнение, произнёс обычным, почти бытовым тоном, словно ехал по делам в районный центр:
– Как доеду, отправлю весточку… Береги детей!
Однако Кнар так и не получила письма от мужа. Впрочем, фронтовые треуголки редко и с большим опозданием приходили в далёкую, затерянную среди гор деревушку. Вот и известие о том, что Арутюн пропал в боях за Керчь, пришло спустя почти полгода после случившегося. Зато в самой деревне злая весть о без вести пропавшем разлетелась вмиг. Не застав Кнар дома, она полетела чёрной птицей на колхозное поле, где жена Арутюна трудилась от зари до зари, чтобы прокормить двоих малолеток: Алека и Эрика. Малышку Гоар Кнар не сберегла – дочка появилась на свет после того, как Арутюна забрали на фронт, а через четыре месяца заболела корью и покинула этот свет, едва появившись. Большие невинные глаза, широко и, казалось, удивлённо глядевшие на незнакомый мир, преследовали Кнар днём и ночью. А отец так и не узнал о её рождении и смерти. Во всяком случае, тут, на земле…
Кнар была маленькой, жилистой женщиной с узловатыми натруженными руками. Помимо исключительного трудолюбия, природа наделила её живым умом и смекалкой. Окончив четыре класса, Кнар, наряду с работой на колхозных полях, учила грамоте односельчан в вечерней школе. Она знала много стихов, притч, сказок и умела так занимательно рассказывать детям, что персонажи – герои и злодеи, красавицы и чародеи, – кажется, обретали плоть и кровь и поселялись где-то рядом. Алек и Эрик слушали маму затаив дыхание. Нередко Кнар импровизировала, добавляла что-то своё, из реальной жизни. И это вполне органично вписывалось в сказки, ибо легенда и быль словно смешались в жизни далёкого от фронта, но постепенно засасываемого войной края. К примеру, реальная история отправки на фронт коня Тапала – так прозвали его за большую белую отметину на лбу.
После того как мобилизовали Арутюна, подоспел черёд и его коня. Красивый был конь: редкой, вороной масти, с огромными агатовыми глазами, роскошной гривой. Вместе с тем кроткий и умный, словно мысли хозяина читал, чувствовал настроение. Арутюн, будучи бригадиром в колхозе и агрономом сразу на три деревни, не мог без него обойтись. Ранним утром они выходили со двора, а возвращались в сумерках. Арутюн жалел Тапала, бо;льшую часть пути он шёл пешком рядом со своим неразлучным другом и всё разговаривал с ним как с человеком...
Сухонькое лицо Кнар становилось жалким, когда она рассказывала надтреснутым голосом о сцене прощания с конём – вслед за Арутюном уходила на фронт и живая память о нём, животное, бесконечно преданное своему хозяину.
Дополнительную боль причиняла одна подробность: в отличие от своих сородичей, Тапал не ржал и не брыкался – не протестовал и не выражал недовольство понукающим его. Конь лишь поглядел на хозяйку краешком больших умных, полных человеческой грусти глаз и послушно впрыгнул в товарняк...
Кнар, конечно же, понимала, что видит Тапала в последний раз и незаметно вытирала слёзы. Внезапно сердце пронзила другая боль – до неё вдруг дошло, что и мужа она больше не увидит... А спустя год пришла чёрная весть.
Сразу померк яркий солнечный день в глазах Кнар, словно мрачная туча вмиг заволокла ясное небо над безбрежным полем. Сжалось в комок сердце, дрогнули колени, и силы разом покинули её маленькое тело… Когда Кнар привели в чувство, она, окончательно осознав, что происходящее не сон, отчаянно, словно защищаясь от чего-то невидимого, закрыла ладонями лицо и зашлась в беззвучных рыданиях.
Ощущение безысходности свинцовой тяжестью легло на душу одинокой женщины. Как средь бела дня может пропасть, бесследно исчезнуть человек, большой взрослый мужчина? Разве рядом или поблизости никого не было? Неужели никто не заметил?.. Множество вопросов и предположений о постигшей мужа трагедии терзало Кнар. Больное воображение рисовало самые страшные картины. Но где-то в уголке души теплилась надежда: а может, он ранен и лечится где-нибудь в госпитале или же попал в плен и жив ещё...
Жизнь Кнар и сыновей превратилась в сплошное ожидание с неопределённым, бесконечно растянутым во времени финалом. В воздухе постоянно висел мучительный немой вопрос: где вы, отеческий взор, отцово дыхание, улыбка, поцелуй?..
Чтобы отвлечь детей, да и себя тоже, от тяжёлых переживаний, она придумывала разные истории, похожие на сказки со счастливым концом, водила сыновей на возвышенность, откуда была видна вся деревня, и они смотрели вниз на дорогу, не идёт ли отец… Но, увы, после того, как всех мужчин и совершеннолетних юношей призвали на фронт, посёлок был непривычно пустынен. И лишь изредка на пыльной дороге появлялись женщина или подросток с кувшином или ведром родниковой воды.
Непреходящая саднящая боль неизвестности, периодически обостряющаяся, словно от удара кинжалом, изматывала маленькую женщину. Кнар старалась не смотреть в зеркало, боясь увидеть на своём лице выражение неземного страдания… Но разве могла она сдаться, опустить руки? На неё глядели четыре пары невинных глаз, а ещё – вездесущие ангельские очи Гоар…


Глава 2

Эрику снилось, что он бежит вверх по склону горы, обняв большой сочный апельсин, удивительно похожий на солнышко, ослепительно сияющее высоко в голубом небе. Лицо мальчика светилось блаженством, он широко улыбался с закрытыми глазами – ведь с вершины горы, ещё не замечая его, спускался отец, ведя под уздцы коня. Мальчик спешил, чтобы передать солнечный апельсин папе. Нет, Эрик, конечно, и сам бы с удовольствием съел вожделенный плод, неведомо откуда оказавшийся у него в руках. Но он очень хотел доставить радость отцу – в благодарность за то, что тот ни разу не забывал приносить ему с полей и лесов сладкие фрукты и ягоды…
Но что это? Откуда-то внезапно появляется густой, тяжёлый туман и покрывает всё вокруг непроницаемой завесой, проглотив и отца с конём, и его самого вместе с солнышком в руках. Эрик кричит, зовёт папу, но в ответ – мёртвая тишина. От страха и растерянности мальчик невольно разжимает объятия, апельсин падает и, прыгая, как мячик, скатывается к краю ущелья. Эрик пытается догнать его, но, увы – блеснув на прощание, солнечный плод исчезает в чернильной тьме пропасти. Мальчик сам едва не проваливается в бездну, с трудом удержавшись на краю…
Кнар поспешила обнять очнувшегося с криком сына. Он был весь в холодном поту. Покрывая, словно защитной пеленой, материнскими поцелуями побледневшее личико Эрика, она сама казалась совершенно беспомощной и беззащитной.
От крика брата проснулся и Алек, который спросонья пытался понять, что происходит. Он инстинктивно потянулся к матери и обнял её. Тут Кнар не выдержала, и все трое, словно по команде, разразились горьким плачем…
Взяв себя в руки, Кнар, пытаясь успокоить детей, легла между ними, полуобняв каждого, и стала рассказывать придуманную ею же притчу: «Во время сева одно из зёрен упало под большой камень. И камню казалось, что семя, лишившись света и солнечного тепла, умрёт, так и не пустив ростка. Но камень не знал, что земля, как мать, бережно обняла зерно и стала лелеять его…»
Вскоре Алек и Эрик заснули от убаюкивающего голоса и тепла материнского тела. А Кнар всё продолжала тихо петь свою колыбельную, рассказывая не слышащим её сыновьям, что в сыром окопе на далёком берегу отец их не спит ночами, чтобы ничто не смущало радужный детский сон…


Глава 3

Кнар разбудила детей рано утром и взяла их с собой в поле.
Кристальный воздух, наполненный заливистой трелью птиц, деловое жужжание пчёл и праздный стрёкот кузнечиков в зелёной травке, по которой можно прогуляться босиком (с особым удовольствием – по утренней росе), плодовые деревья и кусты, ягоды и грибы на каждом шагу... В общем, обычная классическая деревня со своими прелестями – просто живи и наслаждайся. Но не тут-то было: зловещая тень от тучи, казалось бы, далёкой войны легла на величавые горы и глубокие живописные ущелья, заползла ядовитой змеёй в человеческие души. И периодически доносящийся откуда-то с поля полный трагических нот рёв осла, подхватываемый чутким горным эхом, словно возвещал миру о том, как непросто людям и тут, в тылу, далеко от фронта. Этот вселенский крик бессловесного животного казался протестом против существующего положения вещей…
Развалившись под большим деревом, малыши молча и с некоторым удивлением наблюдали, как их мать с пёстрой косынкой на голове, передвигаясь на коленях, энергично выдёргивает узловатыми и сильными, как клещи, пальцами сорняки на свекольной плантации. Кнар вместе с другими колхозницами добросовестно отрабатывала свой трудодень;. Трудодни записывались в книжки колхозниц, и в обмен на них последние получали продовольственные и другие товары. С началом войны и мобилизацией мужчин на полях стало остро не хватать рабочих рук, и женщины вынуждены были трудиться как за себя, так и «за того парня».
Кнар то и дело оглядывалась на детей – всё ли у них в порядке. Вскоре мать отдалилась настолько, что превратилась в маленькую точку. В середине поля она встала, вытянулась во весь рост и, приложив к потному лбу сложенную козырьком руку, посмотрела в сторону ребят, помахала им и вновь опустилась на колени, чтобы продолжить свою довольно тяжёлую и скучную работу.
Не замечая её, Алек и Эрик беседовали.
– Вот вырасту, возьму папино ружьё и пойду на войну, буду стрелять в этих фрицев, поубиваю всех, – Алек с презрением произносил запомнившееся ему из разговора взрослых слово «фриц». – Фрицы захотят убить меня, но я их укокошу, вернусь домой и буду всем рассказывать об этом...
– А папа будет там?
Алек не сразу ответил братишке.
– Нет, папа будет далеко, – задумчиво произнёс он.
– Где далеко?
– В горах...
– А папа когда вернётся и расскажет нам, как он убивал плохих солдат? – не унимался Эрик.
В отличие от него, шестилетний Алек уже осознавал, что произошло. Он вдруг произнёс с мальчишеской прямотой:
–Теперь у нас нет папы…
Затем добавил с рассудительностью взрослого:
– И наш дом мы должны содержать сами.
Эрик, конечно, не совсем понял слова брата, но по серьёзному тону голоса Алека и тревожному выражению его лица он почувствовал, что произошло нечто страшное, и расплакался…
Хотя южное утро давно разогрелось, Кнар охватывал странный озноб. Вдруг в глазах ярко замерцало, и вместо залитой солнцем плантации женщина оказалась на каком-то другом поле, с далёкого конца которого надвигался огненный вал, пожирая всё на своём пути. Отчаянные людские крики перекрывали гул и рокот пожара…

Ожесточённые бои за каждый метр разгорались с новой яростью. Кругом всё содрогалось от грохота, лязга и скрежета бесчувственного металла, пронзительного человеческого крика и стона. Душил густой запах пороха и гари.
Массированными атаками танковых и мотострелковых частей противник стремился любой ценой захватить Керчь. Наступление поддерживалось интенсивным артиллерийским обстрелом. Советские «Катюши» отчаянно изрыгали ответный огонь, а гаубицы, подобно загнанному зверю, люто били прямой наводкой по бронетехнике противника. Оставляя за собой чёрные ленты дыма, с предсмертным воем падали на землю сбитые вражеские самолёты.
На помощь дрогнувшим было фашистским частям подоспела новая стая бомбардировщиков. Железные стервятники зловеще нависли над советскими позициями. Несколько краснокрылых истребителей были бессильны остановить хищников, заслонивших собой весь небосвод…
Смерть рубила людей, как коса колосья. Треть роты автоматчика Арутюна уже погибла, и было очевидно, что удержать позиции отныне невозможно. Устрашающе лязгая гусеницами, к наспех вырытому окопу приближался немецкий танк, за ним – пехота. Бойцы схватили последние гранаты…

– Кнар, с тобой всё в порядке? – неожиданно близкий голос вернул женщину в реальность.
Тщедушный старик-бригадир с болезненно сморщенным лицом удивлённо смотрел на неё с расстояния в полтора метра.
– Да, – растерянно произнесла Кнар, ещё не до конца придя в себя.
– А чего стоишь? Почему не работаешь? – с нескрываемым недоумением спросил бригадир, нервно сжав губы.
Кнар обнаружила себя стоящей посреди поля с крепко сжатым, словно связку гранат для броска по вражескому танку, кустом вырванного сорняка в правой руке. Согнутые, мокрые от пота спины колхозниц были уже далеко впереди. Окинув всевидящим материнским взглядом детей, превратившихся в едва различимые на горизонте точки, она принялась за прополку с удвоенной энергией и вскоре догнала своих подруг…


Глава 4

Шёл второй год войны. Второй год Эрик и Алек не видели своего отца и росли без него…
Как и по всей стране, жизнь нашей деревушки, ставшей ещё меньше из-за отсутствия мужской части населения, была поставлена под лозунг Коммунистической партии «Всё для фронта! Всё для победы!». В редкие свободные от работы минуты женщины, старики и подростки собирались у сельсовета, чтобы, затаив дыхание, слушать по репродуктору сводки о боевых схватках на фронтах войны. С лиц людей, казалось, навсегда исчезла улыбка, её сменило выражение тревоги. У всех на войне были родные люди: отец, муж, брат. Особенно тяжело было для тех, у кого мобилизовался на фронт единственный кормилец.
Ценой неимоверных усилий Рабоче-крестьянской Красной армии2 удалось остановить продвижение немецких войск и кое-как стабилизировать фронт. Более того, на разных направлениях советские части и соединения перешли в контрнаступление. Всем не терпелось услышать, наконец, радостную весть о том, что красноармейцы не только остановили врага, но и начали громить его, освобождая оккупированные земли. Однако, несмотря на большие потери, фашистские полчища отчаянно сопротивлялись, а на отдельных фронтах вновь брали инициативу в свои руки...
Алек с Эриком часто ходили на опушку леса собирать хворост для печки, которая была настоящим спасением в лихую военную годину: она не только обогревала дом, но и позволяла готовить на своей горячей железной спине еду, кипятить чайник или нагревать воду для купания. В один из дней, когда братья направлялись за сухими ветками лещины, на другом конце тропинки неожиданно появился солдат с рюкзаком на плече. Он шёл тихо, заметно хромая на одну ногу. Когда поравнялись, Алек не узнал односельчанина Унана – соседа через дом. Тот, казалось, повзрослел за два года разлуки лет на десять, весь поседел. На правой скуле его серого, словно покрытого дымом, помятого лица выделялся большой шрам, отсутствовала половина крыла носа. Зато (взамен всего этого) на груди выцветшей гимнастёрки блестела медаль. 
Унан же узнал Алека и крепко обнял его.
Эрик стоял чуть поодаль, не решаясь подойти
– А это твой братик? – Унан указал усталым взглядом на Эрика.
– Да… – удивлённо ответил вместо него Эрик и тут же спросил: – Дядь, ты не встречал моего папу? Он ещё не вернулся с войны…
Унан, припав на хромую ногу, шагнул к мальчику и прижал его к своей широкой груди. Мальчик с простодушной надеждой смотрел большими вопрошающими глазами на растерянного солдата. Вместо ответа по небритой щеке мужчины тихо покатилась крупная слеза. Пауза казалась бесконечной…


Глава 5

Появление Унана в деревне стало большим событием. Было такое ощущение, что человек вернулся с того света или, по крайней мере, явился с другой планеты: для односельчан он стал первым живым очевидцем и участником страшных, обросших различными легендами событий, которые происходили далеко за горами, но напрямую и очень больно касались жителей маленькой деревушки. Его направили в тыл из-за увечья, полученного во время боя.
Вся деревня от мала до велика окружила Унана в надежде услышать весточку о своих родных. Всем казалось, что он должен был знать, кто где воевал, как проявил себя, какие геройства совершил.
Глядя на односельчан каким-то невидящим взглядом, Унан отвечал односложно, скупо и как-то отвлечённо, словно посторонний. Было очевидно, что он ещё не совсем осознал, где находится. Бывший солдат, казалось, сомневался в реальности происходящего, как бы пребывал в некой нейтральной зоне между войной и миром. Да и бессмысленно было ожидать от него каких-либо конкретных сведений. Война правила миллионной массой людей, не разбирая их лиц, манипулировала ими, уничтожала их сотнями и тысячами, словно косила резвой косой траву. Унан же был всего лишь одним из тех, кого мощный вихрь судьбы бросил на бескрайнее поле всепожирающей бойни. Правда, ему повезло чуть больше – война только покалечила его, сохранив жизнь…
Кнар молча стояла в толпе, тщетно пытаясь уловить что-то обнадёживающее для себя. Наконец, она решилась спросить про мужа. Но что мог ответить несчастной женщине маленький солдат большой войны? Унан лишь сказал, что много людей утонуло при переправе через Керченский пролив во время эвакуации из повторно оккупированной врагом Керчи. У Кнар вдруг защемило в груди, потемнело в глазах, дрожь пробежала по всему телу. Она едва удержалась на ногах. Слова Унана стали настоящим ударом для женщины: вот, оказывается, как просто мог пропасть человек средь бела дня. Однако разум вовсю противился этому. Действительность вновь начала смешиваться с бессознательным…

Линия обороны советских войск постепенно сужалась, а давление противника всё увеличивалось. Несмотря на отчаянное сопротивление красноармейцев, немцы вошли в Керчь и, развивая наступление, стремились захватить переправу и отрезать последнюю возможность эвакуировать живую силу и технику.
Множество гружёных машин, тысячи людей столпились по всей переправе, возле причалов и в прилегающих полях. То и дело в небе появлялись вражеские стервятники и, пикируя со зловещим рёвом, сбрасывали бомбы. Каждая из них уносила десятки человеческих жизней. Но обречённые люди, казалось, не боялись бомб, пре
Грудастая милфа соблазняет молодую натуралку на секс в душевой
Лысый дружок удерживает бабу горячим сексом
Девушки позируют в цветах