Изнанка

https://mrakopedia.net/wiki/Изнанка_(Максим_Кабир)

«В квартире тихо, если не считать капающего крана. Стеклопакеты глушат внешние звуки, окна плотно зашторены. Пахнет мандаринами. Позеленевшие, обросшие белой плесенью фрукты гниют на блюдце. Из рюкзака вывалились учебники.

Кап. Кап. Кап.

Телефоны родителей вне зоны доступа. Никого из двух сотен друзей нет в сети. Никого вообще нет в сети.

Если верить календарю, прошло две недели с тех пор, как я включился в игру. Детская шалость. Короткий комментарий под моим постом в «Типичном Шестине».

Я подводил итоги ежегодного квеста, выбирал победителей. Задания, как обычно, были связаны с историей города. Отыскать все сохранившиеся здания, спроектированные талантливым архитектором Анатолием Вилле, и сфотографироваться на фоне. Или процитировать классическую фотографию Карла Гуннеля. Или просто запечатлеть любимое место в Шестине.

Тот парень, Игорь Кротов, спросил, не участвовал ли я в игре «Изнанка». Я заинтересовался и черкнул ему в личку. Кстати, комментарий вскоре был удален, и вряд ли модератором «ТШ».

Кротов — с размытых фотографий щурится худенький очкарик — тут же ответил, что «Изнанка» — это такой квест из шести действий, смысл которых станет понятен после выполнения последнего. Я сообщил, что заинтересован, а Кротов пропал из онлайна и больше не заходил на свою страницу. Вечером мне написал пользователь по имени Дмитрий Спиранов, похожий на Кротова, как брат-близнец. Я даже решил, что они носят по очереди одни и те же очки, с толстыми диоптриями и пластырем на дужке. Еще их объединяло дурное качество фотографий, отсутствие в профиле личной информации, аудио- и видеозаписей, и друзей, и девственно чистые стены».

«…Оставшихся членов банды атамана Ребутова изловили к зиме. По личному указу императрицы кровопийц ослепили огнем и, под свист толпы, провели маршем от набережной к лобному месту в районе Ваниного тупика. Сам атаман шествовал впереди, богохульствуя и смеясь. Выжженные глаза делали его лицо особенно страшным».

Из книги «Душегубцы, разбойники, каторжане», А. Грек, 2002 г.

«Бегло изучив лаконичную страницу, я сразу подумал об опасных забавах типа «Синего кита» и хмыкнул: неужели меня попытаются склонить к суициду? Не сопливого школьника, а взрослого двадцатилетнего парня?

Сообщение интриговало.

«1. Сядь в шестой троллейбус и проедься с закрытыми глазами от адмирала Ушакова до Ваниного тупика. Открывать глаза нельзя!»

«В любое время?» — спросил я, растерянный. И засомневался, не прячется ли за профилем очкарика Спиранова малышня. Чересчур детским было задание.

«Да», — выжал из себя немногословный куратор.

«Ну и как вы узнаете, что я не жульничал?»

«Мы узнаем», — заверил он.

Я люблю играть по правилам и быстро увлекаюсь. А «Изнанка» меня увлекла — сам не понимаю чем. Я действительно проехал до конечной, прикинувшись спящим».

«Так девять свидетелей — и это в атеистическом СССР пятидесятых годов! — заявили, что якобы видели черта, идущего по улице в ночь на второе мая. «Рогатый, с пятачком, а от копыт дым поднимался» — так описала потустороннего гостя тридцатилетняя Мария К. Черт заглядывал в окна перепуганных горожан и облизывал стекла, потом залезал на крыши и топал по черепице до рассвета, и никто из девятерых не спал. Было ли это массовое помешательство, розыгрыш или результат злоупотребления спиртным — загадка».

Из статьи «Черт подери» В. А. Павлухина, газета «НЛО» за 1995 г.

«…И, вот совпадение, через час был вооружен вторым заданием, не менее странным.

«2. Найди на Центральном кладбище могилы девятерых людей».

Дальше следовал ничего мне не говорящий список имен и фамилий и примечание, что я должен побывать на каждой могиле в указанном порядке.

Я решил дождаться выходных и обратился к гуглу, надеясь прояснить ситуацию с игрой «Изнанка», но поисковик о подобном развлечении слыхом не слыхивал.

В субботу моросил мерзкий дождь. Хибара бюро регистрации пропахла сивухой. Красноносый мужик порылся в гроссбухах и выписал на бумажку нужные мне сектора. За час я навестил девять означенных могил и получил третье задание. Отнести к памятнику Афанасию Никитину что-то мертвое и положить приношение на пьедестал».

«…Но подходить к скульптуре великого русского путешественника экстрасенс наотрез отказалась.

— Увезите меня отсюда, вы что, не чувствуете? Тут родник, родник кровавый под землей, тут тьма народу с собой покончила, увезите меня, не кормите бесов!»

Из передачи «Мистический детектив», шестой сезон, третий выпуск, 2009 г.

«Мертвое — дохлого воробья, так кстати обнаруженного у подъезда, — я завернул в газету. Нес, чувствуя себя олухом и одновременно испытывая необычное возбуждение. Неужели они впрямь наблюдают за мной? Какой в этом смысл? Когда, наконец, мне предложат погулять по заброшке или вырезать на запястье кита?

В пустой квартире с назойливо капающим краном меня терзает вопрос: мог ли я остановиться в тот момент, развернуться, прекратить? Или дудочка крысолова была сильнее?

Ветер трепал перышки окоченевшей птицы, и черный глаз таращился на меня».

«— Ну, это все слухи, понимаете? Что раньше там был женский монастырь, и сельчане его боялись. Что монашки чуть ли не дьяволу поклонялись и беременели постоянно. А детей убивали.

— А вот утверждают, что в девяностых, когда храм строили, там детские косточки выкопали, тоже неправда?

— Я такими данными не располагаю. Косточки? Ну, смешно же».

Из интервью с Валентином Ковалиным, автором книги «Легенды и мифы Шестина», 2013 г.

«В четверг, после университета, я пробрался сквозь ливневый туннель под Скорбященским храмом, испачкавшись с ног до головы. Трижды, туда-сюда по коллектору. Как дурак. А вороны каркали в октябрьском небе, образуя собою крест.

На первый взгляд в этом не было ни малейшего смысла. И на второй, и на третий. Удивительно, что я увлекся подобной ерундой, как ребенок, заигравшийся с солдатиками и ожививший силой воображения пластмассовую армию. Или как пес, готовый по команде хозяина срываться, радостно виляя хвостом».

«[А место знаете такое — Лешева яма?] Нет, нема такого. Лешева Ляга есть. [Ляга?] Да, Ляга. [А почему название такое?] Не знаю. Там леший жил, наверное. Давно, при царях. [Это там сейчас Молодежный микрорайон?] Ну да, рядом. Там деревни были и тракт ишче. И [нрзб] ручей тек. [Какой ручей?] Костий. [Почему Костий?] Корова там потерялась, утопла. Ее нашли, поглотанной рыбками. Один скелет. Меня ишче сестра пугала в детстве, что костия коровка ночью придет, забодает. И люди там жили. Вшивые люди. Очень дурные, очень».

Жительница Шестина, Анна Пантелеймонова Замятина, 1902 г.р.; из книги «Фольклорный путеводитель», 1992 г.

«Маршрутка выплюнула меня из переполненного чрева и умчала прочь. В низине, окуренный туманом, светился гипермаркет. Автомобили курсировали по трассе, и влажный асфальт отражал свет фар. Я зашагал, подняв воротник, в сторону панельных новостроек. Дорожка змеилась по пустырю. Фонари мерцали в сумерках.

«А мог бы греться дома и наслаждаться сериалами», — злился я на себя.

Бабье лето закончилось в пятницу. Его смели промозглые ветра, заодно изрядно потрепав кроны деревьев. Дворы был безлюдны, хотя стрелки часов едва отметили восемь. Ни собачников, ни молодежи за столиком возле детской площадки. По газонам ползли желтые ладошки — палые листья. Каштаны тревожно поскрипывали облысевшими ветвями.

Ненавижу осень! Раздражают эти романтичные осенепоклонники, которые восторгаются лживой красотой увядания и разложения. Хочется послать их к чертовой бабушке, пусть идут, загребая ногами октябрьскую прель.

Скученные высотки защищали обитателей микрорайона от ветра, но за их щитами монотонно гудели пустоши. Дребезжал лист железа, кренилась обрамляющая цветник фанера. Змейки окон горели на фасадах, как разрозненные фигуры из Тетриса. И тени каштанов украсили неровный асфальт причудливым узором.

Пекарня находилась на самом отшибе района, ребром к ребру с окраинной девятиэтажкой. Я сбавил шаг.

В щели между зданиями зияла черная пропасть, непроницаемая темнота. Будь сейчас день, я видел бы степь, высокую траву, прореженную тропинками, и дорогу, и остановку. Вечер был беззвездным, кругозор обрывался в метре от рукотворного ущелья. Точно весь внешний мир залили угольно-черной краской. У меня зачесались глаза, и на душе сделалось тревожно. Я все всматривался туда, где тьма отменила высоту и ширину, проглотила пейзаж, стерла ластиком степной сорняк, землю, небо, горизонт. Она лезла в микрорайон, как разбухшее тесто, приправленное до отказа чернилами каракатицы.

От пекарни исходил аромат свежей сдобы. Работал допотопный кондиционер, прикрепленный к высокому фасеточному окну. Журчала вода; упругая струя била из трубы, и над ней клубился пар.

Меня посетило чувство, что за мной следят. Притаились за рифленым забором, ограждающим мусорные контейнеры, и хихикают.

«5. Поехать в микрорайон Молодежный, завязать глаза и пройти между правой стороной хлебопекарни и торцом девятиэтажного дома».

Я вынул припасенную бандану с логотипом группы «Психея» и в нерешительности изучал узкий коридор, выискивая подвох. Сорняк пробивался сквозь плиты. Длинная кирпичная стена поросла сухими лозами дикого винограда. С этим заданием справился бы ребенок. Как и с четырьмя предыдущими.

Но откуда он все-таки знает, что игрок нарушает правила?

Изрядно замерзнув, я приложил ткань к векам и завязал на затылке узел. Прикоснулся к холодному кирпичу. И втиснулся в проход. На ощупь побрел по туннелю, думая о темноте, что поджидала в конце. В конце, где, по заверениям канувшего в лету Игоря Кротова, игра обретет смысл.

Мне казалось, что по проходу идет еще кто-то. Что кто-то — и можете считать меня психом! — карабкается по отвесной стене надо мной. Тощий, черный, хватающийся за выбоины в кирпиче корявыми пальцами. А тьма давила, отталкивала, я ощущал себя пловцом, таранящим плотный поток, в голове кружились нелепые мысли о мертвой корове, о корове, лежащей на отмели и смотрящей на меня остекленевшим глазом, отороченным длинными ресницами.

Рука нащупала край стены. Я сорвал платок. И обомлел.

Я, как и прежде, стоял перед пекарней и видел плещущуюся из трубы воду. Внутри микрорайона, а не снаружи, будто с места не сошел, будто не отирался только что о замшелые стены коридора.

Я моргал, подвергая сомнению собственный разум, а телефон пиликнул сообщением. Спиранов прислал финальное задание.

По пути домой, и на следующий день, и позже, я высматривал его повсюду: в придорожных кустах, в транспорте, в толпе студентов. Очкарик-доходяга, засаленные волосы, растянутый свитер. Пялится на меня сквозь толстые стекла, а глаза деформируются, как отражение в аквариуме. Я оборачивался, и позади, естественно, никого не было.

«6. Выясни, где живет Белоха».

Он не спрашивал, знаю ли я, кто такая эта Белоха. А я знал. Все в городе знали».

«Итак, вслед за церковниками вы скажете, что есть лишь два ключа, отпирающих для вас врата ада, — смерть и грех. Я же говорю: в ад можно попасть при жизни, выполнив цепь действий и ритуалов, и я тотчас могу набросать на карте Рима, Каира или Калькутты тропы, которые приведут пешехода в чертоги адские буквально и в физическом смысле. Больше того: могу по злому умыслу пленить вас и увести к прожорливым демонам. Страшитесь узреть изнанку мира, случайно угадав и повторив необходимые действия, ибо говорю: определенным способом пройдя по коридорам Ла Спиенца, по базилике Святого Климента или по собственному дому, вы обречете свою душу и плоть на вечное горение».

Из трактата «Secretum speculo» Лафкадио Ди Фольци, ок. 1760 г.

«Белоху я застал на привычном посту у автовокзала. Грузная старуха в замызганной шубе, золотозубая, с морковно-красными щеками, словно она использовала вместо пудры фломастер. Белоха приставала к прохожим, бесцеремонно дергала за рукава, фамильярно окликала. Не желая пререкаться с сумасшедшей, прохожие откупались мелочью, ускоряли шаг, отводили взоры.

Просканировав привокзальную площадь, я приметил и Белохиного сынка. Высоченный, худющий, он сидел на корточках возле парапета и водил увечными кистями у глаз. Впрочем, глаза его и все лицо маскировали бинты. Из-под белых лент торчали клочки пегих волос. Оставалось догадываться, как он дышит. Я предполагал, что у великовозрастного дитяти Белохи какая-то генетическая болезнь, вроде синдрома Морфана, слишком непропорциональным был его череп под марлей.

Пока мамаша стреляла мелочь на хлеб, на фломастеры ли, на новые бинты, бедолага караулил недвижимо и урчал под нос.

— Умр, умр…

В народе его прозвали «Умруном». Ни раз и не два сердобольные граждане обращались в соцслужбы, требуя обратить внимание на попрошаек, но семейка снова и снова возвращалась к вокзалу.

Вечерело, автобусы мотались по парковке, диспетчер извещал об отправках.

Я прихлебывал кофе и следил за перемещениями Белохи, за ее не меняющим позу сыном. Вспомнил, как напугал он меня, третьеклашку, впервые. Я решил, что передо мной мумия, оживший мертвец, а мама успокаивала и втолковывала: «Дядя просто не в себе».

Я изрядно продрог, но от близости разгадки пульс мой участился и ладони вспотели.

В девять Белоха взяла сына под локоть, и они поковыляли прочь. По моим прикидкам, заработанного за день семейке хватило бы на полсотни буханок хлеба. Я крался по пятам, таясь в полумраке: мимо зловонной свалки, ремонтного бокса, заброшенного поселка, откуда жильцов выселили из-за превышенного уровня формальдегида в стенах, вдоль полей и линий электропередач, под теплопроводом с растрепавшейся изоляцией.

По бокам трассы ютились халупы из досок и жести, какие-то разгромленные гаражи. Я прижался к огрызку забора и осторожно высунул голову. Белоха — без спутника — шаркала вниз по склону, звенела ключами. Я напряг зрение.

— Умр!

Узловатые пальцы вцепились в плечо. Я прикусил язык от неожиданности. Пахнуло несвежим телом. Никогда еще я не стоял так близко к Умруну. Сумасшедший тряс меня, сгорбившись так, чтобы забинтованное лицо было на одном уровне с моим.

«А вдруг он взаправду — мумия?» — посетила глупая мысль.

Клешня больно стиснула мышцы сквозь одежду.

— Эй, — беспомощно промямлил я.

А Умрун заговорил — в лунном свете я видел, как шевелятся губы, или что там еще шевелилось у него под бинтами.

…Мне было семь, когда скончался мой дедушка. На поминках родня по очереди рассказывала разные связанные с ним истории, а я внимательно слушал. Бабушка вспомнила, что дед за едой любил повторять: «Вкусно, как крольчатина», и причмокивал характерно, всасывал воздух. Не важно, что он при этом ел, борщ или пирог. «Вкусно, как крольчатина».

За ужином я решил, что родителям понравится, если я буду похож на дедулю, и я начал причмокивать и нахваливать пюре: «Вкусно, как крольчатина, мам», а мама отругала меня. Я не понял, в чем провинился, и расплакался.

Спустя тринадцать лет Умрун вплотную склонился ко мне и четко произнес:

— Вкусно! Вкусно, как крольчатина!

И потянул воздух на манер Ганнибала Лектора.

Я онемел, а сзади Белоха каркнула:

— Заблудился?

Я попятился, кривые пальцы отпустили куртку. Белоха ухмылялась, я думаю, Умрун тоже ухмылялся, возвышаясь сбоку от нее, длинный и нескладный.

— Уже не выберешься, — напутствовала сумасшедшая старуха. — Куда пришел, оттуда не вернешься.

Но я вернулся — в тот вечер я еще сумел вернуться в свой дом, к своим родителям, и все было нормально, только у соседей всю ночь лаяла собака, и кто-то царапался за стеной.

Спиранов не написал мне, вопреки ожиданиям. На его страничке появился свежий пост авторства Игоря Кротова. Кротов извещал, что Дима Спиранов умер, и похороны состоятся завтра в шестом доме по улице Плеханова. К посту была прикреплена фотография, нарочито искаженная: серое пятно в дурацких очках.

Лампочки мигали над головой, и я услышал раздражающее щелканье — это стучали друг о друга мои зубы.

Судя по всему, Кротов, отчитавшись о похоронах, удалил свой профиль.

Сегодня утром я посетил улицу Плеханова и издалека видел гроб у подъезда, и людей, окруживших его, худых и необычайно высоких, черных и блестящих, как деревья, омытые осенним дождем. Они поднимали тонкие руки и водили ими в пустоте, а стекольца их очков сверкали алчно, и я посеменил прочь по вымершим дворам, и не встретил ни одного прохожего. Но в окнах пятиэтажек то и дело мелькали землистые личины, а возле памятника Афанасию Никитину, который из-за мороси показался мне чудовищным, танцевали психи.

Кап-кап-кап, вода стучит о рукомойник, и я пытаюсь найти объяснение всему, что видел за день. Странным вещам, странным событиям, странному призу в конце зигзагообразного и бессмысленного лабиринта.

Я понимаю, что рано или поздно мне придется приблизиться к окну, отдернуть ткань и проверить, действительно ли кто-то ходит на горизонте, кто-то огромный, с лапами, извивающимися, как плети, с рылом муравьеда, с ножами вместо волос, и жрет ли он существ поменьше, карабкающихся на дома тварей; а может быть, мне померещилось тогда во дворе, может быть, мне все померещилось, и я сумею вернуться, если повторить наоборот каждое мое действие, в обратном порядке, и нет ничего за шторами, на изнанке».

Пак-пак-пак.