Изнанка

ОЛЕНЬКА.

Солнце, больным куриным желтком, с красноватыми жилами заката, катилось вниз. Не помня, как, она вышла из парка развлечений, и не глядя по сторонам бесцельно брела вдоль дороги. На одной из улиц Люда поняла, что заблудилась. Мимо проехал автобус с номером девять, которого она ни разу не видела в городе.

Остановившись, она осмотрелась по сторонам. В десяти шагах от нее стояла машина со знаками такси на боках. Машинально сунув руку в карман, она нащупала там три смятые десятки, что захватила, выходя из дома.

Постучав в окошко, хотела спросить, довезет ли машина до дома, увидела неприветливого мужчину за рулем, читавшего потрепанную книгу, написанную мелким шрифтом. Он мотнул головой назад. В пустой дом ехать не хотелось. Люда села на заднее сиденье, хотела назвать домашний адрес, но неожиданно выпалила – «Белосветова 15».

Это был двухэтажный барак, кое как сложенный из рыхлых шлакоблоков, стянутый железным каркасом, чтобы не развалился от старости. Между двумя подъездами была огромная трещина, обмазанная со всех сторон, и забитая тряпьем и ватой. Облупленная краска была повсюду: на входной двери, ручках перил по бокам лестницы, широким ступенькам, почтовым ящикам.

В подъезде пахло кислыми щами, пыльным старьем, и полиролью.

Люда поднялась на несколько ступеней, и оказалась перед дверью на первом этаже. Номерок с выцветшей цифрой пятнадцать, приколоченный гвоздями к двери, когда-то был серебристого цвета, но подожженный несколько раз, стал едва различим на двери, и сливался с невнятным цветом обивки.

Люда поднесла руку к кнопке дверного звонка, но дверь распахнулась сама, и она даже немного пошатнулась от силы, с которой дверь открылась. Там, в полутьме квартиры, стояла та самая старуха, которую она встретила пару дней назад.

– А мы тебя так жда-а-а-ли. Уж совсем заждались. Я в окно-то смотрела-смотрела, ждала тебя. Знала ведь, что ты должна прийти к нам, с Оленькой познакомиться. – Старуха без улыбки тараторила, глядя Люде в глаза, не моргая, и не отводя взгляда. Люда сглотнула слюну, резанувшую по резко пересохшему горлу, и чуть отступила.

– Пойдем, пойдем к нам сюда. Да не разувайся. – Внутри было холодно. На окнах вместо занавесок висели простыни, прицепленные и подвязанные кое как к металлическим гардинам. Желтые, с пятнами. Старуха, поймав взгляд, забубнила куда-то себе в плечо – Да это я стирала. А куда вешать столько добра? Только по окнам, это всё Оленька придумала, это она мне подсказала. Ну, идём. Идём, вот же она.

В небольшой комнате не было никакой мебели, кроме большой кровати, стоявшей у окна.

Там, завернутая коконом в тряпье, в простыни и кофты, неподвижно лежала бледная женщина с закрытыми глазами, и широко растянутым, словно в немом крике, ртом. Кожа вокруг губ была как сухая земля, вся в мелких трещинках, что лоскутками вилась вокруг. Можно было подумать, что это мертвый человек, но иногда тело сотрясали небольшие толчки, и ноздри напряженно раздувались.

– Что с ней? – Люда отшатнулась от кровати, но не могла отвести глаз от этого человека. Люде не хватало воздуха, и она стала еле заметно дышать ртом, чтобы старуха не заметила. В желудке словно свернулся холодный уж, медленно проползший по каждому позвонку своей мокрой шкурой.

Старуха подошла ближе к кровати, и, снимая простыню и накинутые сверху кофты, вытянув шею, словно это поможет заглянуть куда-то глубже, громко сказала:

– Оленька, а вот и подруга твоя к тебе пришла! Какая красавица она, ты посмотри. – Стянула всё тряпье на пол, кроме старых кофт там были еще простыни и одеяла. Женщина внутри этого кокона из ветоши оказалась совершенно голой. Тело совсем детское, руки и ноги тонкие, как сухие веточки, но напряженные, как струна, с неестественно изогнутыми кистями и стопами. Старуха достала из под кровати новые, комом свернутые простыни, и начала очень плотно заматывать женщину, ловко приподнимая ее не сопротивляющееся тело, приговаривая:

– Ну вот и хорошо, ну вот и познакомились. Я уж переживала, что вы не познакомитесь уже. Время идёт - уходит. – Забормотала старуха. 

Люде казалось, что по стенам кто-то ползет, но каждый раз, как она переводила взгляд со стены на стену, любое движение немыслимым образом исчезало, или перемещалось в доступную только боковому зрению часть. На лбу выступила испарина, и, пятясь, и чуть заикаясь выдавила из себя: – Мне пора домой.

Старуха перестала пеленать Оленьку, и удивленно выгнув брови, протянула руки к Люде – А как же чайку? – Она бросила все тряпки, и пошла из комнаты. – Нет, надо попить чаю всем нам. У меня всё готово почти. – И быстро вышла из комнаты, скомандовав – Оставайся с Оленькой, поболтайте пока. – Так и оставив лежать женщину в полуголом состоянии, чуть прикрытую простынями.

Шея чесалась от пота. Вся спина была влажной. Люде показалось, что веки Оленьки дрогнули. Она поспешно отвернулась, в страхе думая, что может глаза ее открылись, и неотрывно и жадно смотрят на нее. Не хотелось проверять, так ли это, и, стараясь не глядеть в сторону кровати, и не оборачиваться, Люда на ватных ногах вышла из комнаты, оказалась в длинном темном коридоре, где было слышно, как старуха громыхает чайником и ложками в кухне. Бежать она не могла, и как в тумане дошла до выхода. Дверь оказалась не запертой, и легко открылась, стоило только потянуть на себя. Люда, оказавшись в подъезде, еле поборола приступ тошноты. Казалось, ей в рот вливают щи прямо из кастрюли, и жир с характерным запахом чуть подбродившей капусты, течет по носу и шее. Через три ступени дышать стало свободнее. Она в два прыжка перескочила через оставшуюся лестницу, а выйдя на улицу побежала, что есть сил.

Отрывок из книги «Изнанка» Иры Титовец

Читать полную версию бесплатно на Литрес

КРИПОТА – Первый Страшный канал в Telegram