Из писем о. Игнатия
«Слово новомучеников»
Письма из лагеря в Сарове
Дорогая моя племянница Варя,
миръ тебе и благословение Божие!
Наконец, после долгого странствования, я на месте, которое указал нам Господь — в Сарове, в стенах бывшей обители! Слава Богу за все случившееся — это одно можем сказать! С Ним везде хорошо — и на Фаворе, и на Голгофе! После прочитаннаго мне в день рождения приговора я наконец, в день памяти блаженного Андрея, был вывезен из места своего пребывания (Бутырской тюрьмы-ред.) тремя военными и через двое суток довольно утомительного путешествия водворен на месте. И паки — слава Богу!
Мне можно (т. е. я буду) писать 5-го каждаго месяца, а тебе (т. е. ты можешь) (очень сдержанно — “дорогой батюшка или дядя”) — пока еженедельно.
Призываю на всех Божие благословение. Будьте молчаливы.
14 октября 1935 г.
--
Досточтимейшая Александра Васильевна, мир тебе и благословение Божие!
Пишу 2-е письмо с места, которое дал мне Господь, но надолго ли — не знаю…
Чадца, стремитесь к горнему, касаясь дольняго поколику того требует телесная нужда. ...
Хотя теперь я и лишен того, к чему стремился (признаться — плоховато) всю жизнь — “еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего…” и чего не лишены вы, но Он близ, и Сего никто и ничто не отнимет, кроме допущенного по воле нашей — нерадения.
В словах хранитесь.
25 октября 1935 г.
--
Дорогая Варвара Сергеевна, мир тебе и благословение Божие!
Известен ли тебе мой новый адрес? Я старался об этом — не знаю, успел ли. Как ты теперь поживаешь? Все ли у тебя благополучно как во внешнем, так наиболее во внутреннем состоянии? ...
[4 ноября 1935]
Ты знаешь, дорогая моя, настоящее мое телесное состояние: сыплются удары и со вне и изнутри, а ты, как распятый на кресте, ни внутренно, ни наружно не можешь проявить своего состояния!.. Конечно, я как твой старец и дядя, должен дать тебе ответ, но только в основе (из-за незнания деталей), а окончательный пускай дает дядя Никита [= архимандрит Никита (Курочкин)].
Господь тебя простит, чадо, за твои слабости и ошибки, допущенные из-за непослушания и самонадеянности, а сии из-за отсутствия смирения. Дядю Никиту слушаться во всем.
Я просил Валю чрез тебя прислать в посылке Экономическую географию, еще прошу: — профессора Ганнушкина — психиатрия, последнее издание.
Тайлор /ученый-этнограф?/… его английское острое мудрование, прости, Валентина, почти не вмещается в мою тупую голову: и понятно и непонятно, а как будто набор слов и фраз — прочтешь и ничего не остается и лишь изредка попадаются светленькия местечки — как островки, но не мое дело судить.
Πύργ’у /о. Никите/ кланяюсь и говорю: в 37 г. несчастный Aгафон /сам о. Игнатий, пишущий эти строки/ нравственно не в силах петь начало стихиры: “Душеполезную совершивше четыредесятницу” и далее и еще стенаю от духа хулы /нецензурная брань в бараке/ — простите и помолитесь.
Только через 2 года мог вспомнить, как начинается 3-я благовещенская стихира! [= Бог идеже хощет, побеждается естества чин]
Из писем от 4 и 22 ноября 1935 г.
Письма из инвалидной колонии у ст. Алатырь
--
Христос Воскресе!
Очистим души наши – да просветит Он их светом Своего Воскресения!
Поздравляю всех с светлым Праздником праздников! ...
Примите вышеписанное поздравление как восклицание любящей вас души. Простите, что запоздал. Душа, будучи оставлена «одна» («и ждах соскорбящаго и не бе, и утешающаго – и не обретох...» (ср. Пс 68:21), как было с Ним во оном приснопамятном Саду садов (Мф 26:37–38,40; Мк 14:33–34,37), но это лишь малое и ничтожное подобие и вернее – скорбь моего уныния), скорбит и за вас и за себя... Но еще раз простите, что пишу о скорби в пасхальном письме: я извиняю себя тем, что я еще в страстных днях, а вы, по получении сего, будучи в пасхальных, не скорбите, но сорадуйтесь Воскресшему, изрекшему женам мироносицам: «радуйтеся» (Мф 28:9) ...
Любящий тебя твой дядя
8 апреля 1937 г.
--
Дорогая и родная племянница моя Варя с домашними твоими, здравствуйте!
Хотя в прошлом письме преданием и покорением ума и сердца в волю Божию я и заградил уста ропотливости, однако по получении твоего скорбнаго письма /с вестью о кончине архимандрита Никиты/только сегодня могу более или менее исполнить данное тебе слово — не только читать, но и писать спокойно. Итак, “откуда начну плакати?..” оторвалась часть души моея! Рана эта от продолжительности дней будет не заживать, а бередиться каждым днем — от лишения удовлетворения потребности в нем… Но Господи, Господи, да не изрекут уста моя: “Господи, сей же что?” чтобы и мне не услышать укорительное: “что тебе, ты по Мне гряди!” (ср. Ин 21:22) Πύργ /"Столп" - так называл о. Игнатий архим. Никиту/ не умер, но жив и продолжает путь, которым и шел, это путь “к Живому Богу” /ср. Пс 41:3/ — он отошел Ему “поклониться радующеся” и праздновать Пасху вечную. Он не мимоиде и моего убогаго ложа (около 4 часов по полудни 5/V ст. ст.), поцеловал меня в рамена (после моего поучительного слова ему — умом и сердцем — о нашей любви к Богу — как “живому”), и 3 раза мы облобызались во уста и еще он как-то весь вытянулся (и устами) и с особенной благодарностью облобызал в 4-ый раз меня во уста! и я проснулся… Это было в Зосимовском храме Всех Святых. А пред сим я встретил двух Великих (о. игумена Германа и о. Мелхиседека — Евангельского старца Πύργ’а), но подробности лично (после 40-го дня) — Господь благословит — тогда [хотя побаиваюсь сдел<ать>ся сибиряком /есть опасение, что могут отправить в сибирские лагеря/] все и снимки с Πύργ’а /фото надгробного портрета, выполненного иеромонахом Феодором (Богоявленским)/ привезешь.
Зосимушка, попаси, родной, не оставь! /обращение к о. Зомиме с просьбой принять к себе духовных чад покойного о. Никиты/. Всё в смысле: “призри с небесе Боже и виждь" (“призри”, “посети”, “утверди” - и все это виноград Твой, а не мой или чей-либо…). Письмо от 11 мая, как и посылку от 7-го, получил, о чем писано в свое время.
У меня скоро будет нужда в моих Сухариках в сахаре /запасные Св. Дары/.
23/V 37 г. Любящий тебя твой дядя.
--
Вчера, 28 мая, получил ваше поздравительное письмо с маминой карточкой /= фотографией мамы о. Игнатия/, за что благодарю, но как-то жалко ее, что она хотя карточкой попала туда, где очень часто — в безумии — и это, может быть, послужит оправданием, так поносится, так унижается дорогое имя матери и слышатся прочие “безумные и богомерзкие глаголы”! О, Боже, мой! О, Боже, мой! От этого мои страдания, моя болезнь увеличиваются… Но за всё благодарю Тя, Господи!
Благодарю тебя за слово утешения, только не смущайся: Πύργ /архимандрит Никита/ приходил КО мне, а не ЗА мной — по чувству сердца — и целовал меня - приветствуя и благодаря за мое поучение.
11 июня 1937 г.
--
# Дорогая и родная племянница моя, Варя с домашними твоими, здравствуйте!
Воскресный прокимен на утрене глас VI [= Господи, воздвигни силу Твою и прииди во еже спасти нас], ибо «обышедше обыдоша нас», а в общем – песнь VII 3-х отроков (см. <службы> 2, 3, 4 суббот Великого Поста)500. С праздником Преображения Господня и с Петрами (7, 8/VIII)! Надежды на избавление с человеческой • < точки> зрения почти нет, а «у Бога – вся возможна суть (ср. Мф 19:26; Мк 10:27)!» Так верили и 3 отрока, яже о Азарии, иже попраша пламень дерзновенно. Мы далеки от суетных учений века сего, нам дорого одно: «Бог явися во плоти, оправдася в Дусе» (1Тим 3:16), нам радость и веселие сердца: исповедывать Господа Iисуса Христа во плоти пришедша (ср. 1Ин 4:2; 1Ин 4:3; 2Ин 1:7), в этом все и вся суть и цель нашей жизни – «Слава Тебе, Христе Боже, апостолов похвало и мучеников веселие, ихже проповедь Троица Единосущная»502! Примите это умом и сердцем и будьте тверды, не стыдясь лица человеческаго.
Господи, Iисусе, Христе, призри на ны и помилуй ны!
16/VIII 1937 г. Любящий тебя твой дядя.
P. S. Мы в сердце пред Богом сознаем и чувствуем себя во всем виновными и грешными, – пред властьми же мiра сего ни в чем же прегрешихом.
--
Вот и “Златая Кадильнице”…/= Начало стихиры на праздник иконы Божией Матери Смоленской Одигитрии/ со слезами вспоминал Зосимову пустынь, Петровский монастырь, — как картины давно минувшего, на которые любуюсь и о Бозе переживаю всем существом своим, смотря на них из печальнаго и нелюбимаго настоящего, но якоже на сие есть “Божие изволение”, покоряюсь и сему мрачному настоящему. Прости. Господь со всеми вами. Прошу усердных молитв.
10/VIII 1938. Любящий тебя твой дядя.
--
Жизнь моя идет обычно — радости и утешения сменяются печалями и уныниями духа, которые при обычных условиях человеческой жизни врачуются, быть может, и легко, а в настоящие дни испытания — усугубляются, как в пустыне, без общения, “мнози глаголют души моей: несть спасения ему в Бозе его” и прочее. Помолись, но за все слава Богу!
Вчера с Божией помощью дожил и до преполовения злополучных дней /лагерного срока/… не ожидал…
--
Дорогая и родная племянница моя Варя с домашними твоими, здравствуйте!
Наконец-то получил твою долгожданную открытку, а 17 июля получил и посылку и за все благодарю, благодарю! Лекарства я получил все. Сорадуюсь твоим исправленным и ускоренным стопам и благодарю Пантократора! Все время стоит знойная погода — дышу — с адониленом, хочет сходить вторая шкура /= симптомы сердечной болезни и пеллагры/. Голова дурманится от солнца и идет в круги. Со многим я в жизни не встречался и не знал что оно есть… /имеется в виду обстановка в заключении/ Слава Богу.
Простите.
29 июля 1938 г. Любящий тебя твой дядя.
--
Мир дальным Мир ближним мир всем любителям сего мира, /его/ носителем по мере сил старался быть я, к сему миру хощу отъити и — этот мир оставляю вам. Этот мир.