Из чего же сделаны наши девчонки?

Меня в каком-то интервью, что ли, спросили, мол, из чего же из чего же сделана наша Одоната. Я понимала, что вопрос одолжен у Юзефович и отвечала соответственно: назвала каких-то книжек, которые читала в детстве.

Но культурный код — он больше и шире литературы, и вот я начала задавать этот вопрос сама себе, чтобы понять, как так вышло что я — это я.

Мой музыкальный вкус мне формировал отец. Ну как формировал. Оставил меня семилетнюю с записью концерта AC/DC и кассетами «Герой асфальта». И что-то из deep purple там было.

Любые дальнейшие попытки ГалинБорисовны откренить всё обратно еженедельными посещениями то Мариинки, то филармонии не возымели эффекта. И вот уже со времен средней школы вместо будильника у меня стоял таймер на магнитофоне, который послушно врубал в 6:30 утра тот самый черный альбом Металлики. Не знаю уж, какого мнения были соседи по этому поводу, но микс Хэтфилда и арии из «Царицы ночи» в моем плеере подготовили меня к Nightwish настолько качественно, что если бы этой группы не существовало, ее выдумала бы я. Ну если бы не бросила занятия фортепьяно в 12 лет, когда часы пробили пубертат.

Засилья прыщей не помню, но вот обрушившееся целиком и сразу ураганоподобное либидо оставило неизгладимый след. Мне, наверное, повезло, что в тот период, когда для сношений казался пригодным вообще любой элемент живого и неживого мира, я была достаточно прочно изолирована от общества и «дурных компаний» в закрытом пансионе для девочек, что, возможно, наложило определенный отпечаток на мою сексуальность, но я всё же предпочитаю считать ориентацию штукой врожденной.

Цой пел, что тот, кто сбежал из дома в пятнадцать, никогда не поймет того, кто учился в спецшколе, и я всегда немного свысока улыбалась этой фразе, так как я умудрилась пройти оба этих опыта. Правда сбежала не в 15, а в 16, там как раз закончился мой пансион благородных девиц, пришлось вернуться домой, и мне там не очень понравилось.

Сюжетная склейка выбросит нас в те годы, когда я одновременно училась на самом гламурном факультете самого престижного в городе университета и стреляла сиги у «костыля».

Воспитанная на американских боевиках девяностых и боевом фэнтези по СТС, я точно знала, что красивая женщина должна быть умной, худой и иметь возможность начистить грызло любому, кто не согласен с тем, что она тут самая офигенная. С умом и худобой как-то не складывалась, а вот с грызлами было уже попроще.

В тот же период времени я много читала Полозкову с Цветаевой и рыдала над ними в предрассветном ознобе.

Любимыми авторами тогда были Паланик и Бибихин, бесконечно хотелось жрать и запомниться современникам чем-то героическим и самозабвенным. Сакральным казались секс и умение ковырять в линуксе через командную строку.

Когда я бухала на репетиции группы «Информал факЪ» я думала, что я удивительно крутая, ведь мои друзья знают таких известных людей, что песня про «нордический централ, ветер северный», кроме того, что гомерически смешная, выполняет ужасно важную функцию, деконструируя русский около-тюремный дискурс, что надо бы оформить в какую-нибудь работу свое вольное исследование фени, что мне не нравится спецкурс по латыни и я хочу нормального препода, и о том, что я никогда не буду Такой Девушкой, на которую обратил бы внимание солист группы.

Тексты античных философов переплетались с группой Гражданская Оборона и трудами Таненбаума, омерзительные вписки с прокуренными кухнями, где все уже ходили в обуви, потому что «да похуй вообще уже» чередовались с беседами о немецкой классической философской школе.

Где доставать в этом всём денег, было совершенно непонятно, поэтому я переустанавливала виндовсы за еду, подкладывала газеты и полиэтиленовые пакеты в летнюю обувь с целью превращения ее в зимнюю и навсегда запомнила ощущение, с которым обмороженной ноге перестает быть холодно и становится больно. А потом никак.

Еще были марши несогласных, скины, нашисты, гопота, отжатые мобильники, театральные фестивали, коллаборации с американскими университетами, стихи на мостовой, джазовая филармония, беготня от ментов по лесу, беготня от ментов по улицам, беготня от ментов как образ, символ и некий всеобще понятный знак.

Когда мне было невыносимо, я шла в Эрмитаж смотреть на часы-павлина или распивала бутылку водки с людьми, которые в моих книгах попадали под определение «маргинализованные слои общества». Книги эти до сих пор можно найти на третьем этаже Российской Национальной Библиотеки в отделе исторических и социальных наук, а тех людей — недалеко от метро, на котором вы в эту библиотеку приехали.

Я когда об этом всем думаю, у меня очень редко возникает мысль о том, что это я ебать-колотить какая особенная. Как говорила Манижа «таких как я — все». В каждом человеке, что встречался мне в жизни, через какое-то время открывались бездны всего самого несовместимого, самого «неконвенционального», нелепого, страшного, благородного и удивительного.

Люди намешивают в себя таких ингредиентов, что ерш с хеннеси и боярышником в одном стакане начинают казаться торжеством гармонии и здравого смысла.

А потом с этим вот всем пытаются соответствовать каким-то там нормам и определениям. Быть «приличным человеком», «интеллигентом», «настоящим мужиком» или «правильной женщиной».

Насчет приличных и интеллигентных я вообще ни черта не знаю, но вот это деление на мужское-женское мне годами травит кровь. И все те люди, что пытаются донести, что если я делаю икс, то я ну никак не могу быть игрек. Особенно если этот игрек — моя половая, блядь, принадлежность.

Была байка про тореадора, которого журналисты застали дома в розовом фартуке, моющего посуду, и спросили, не западло ли ему вот в этом бабском всем? На что он взревел, что он — самый охуенный тореадор, которого знает вся Испания, он икона мужественности и силы, и если он сегодня в розовом фартуке моет посуду, то именно это сегодня и является мужественным.

Ну типа да, я женщина. От макушки до пят. Судя по фигуре, я даже несколько гиперболизированная женщина, чрезмерно-баба со своими выпирающими отовсюду признаками. И боже мой, если я сегодня хочу сидеть на кортах, пить плохое пиво и охуевших единороссов — то сегодня женственно это.

Да и как вообще можно делить мир полярно и запихивать людей в категории, когда в каждом такой коктейль из пережитого, впитанного, оставившего след и никогда не рассосавшегося?

Хуже гороскопов, честное слово. «Ах, ты не любишь смотреться в зеркало? Вычеркиваем из львов!».

Вне зависимости от любых врожденных признаков, будь то половая принадлежность, национальность, социальный статус семьи или группа крови, мы — это намного больше то, что мы с собой сделали, чем то, что нам досталось по наследству.

И очень часто то, что с нами напроисходило, не вписывается вообще ни в какие рамки и условности.

Так что единственный способ с этим всем жить, это не подстраивать себя под условность (мне на день рождения подарили туфельки, потому что я девочка), а подстраивать условность под себя (а еще перфоратор и коньяку, потому что я та еще девочка).

Из чего же, из чего же, из чего же? Сделаны наши девчонки?

Да, блять, вообще из всего.