Иван Асташин: разговор после 10 лет тюрьмы

Герой этого интервью — Иван Асташин, который провел в местах лишения свободы практически десять лет. 

Иван был взял под стражу в 2010-м году по делу «АБТО» (Автономной боевой террористической организациии, строжайше запрещена в РФ), которое во многом напоминает недавно отгремевшее дело «Сети»: фигуранты в основном даже не были знакомы между собой, и адвокаты, и подсудимые заявляли, что никакой организации нет, но суд все равно вынес обвинительные приговоры. Иван получил самый жестокий среди всех: 13 лет в колонии строгого режима, затем этот срок снизили до 9 лет и 9 месяцев.  

Дело являлось ответом ФСБ на «нападение» на отдел спецслужбы по Юго-Западному округу Москвы: в далеком 2009 году, 20 декабря, в отдел прилетел коктейль Молотова. Пострадавших не было, ущерб ограничился поврежденными мебелью и подоконником, но на кону стояла честь силовиков, а главное — приближался День сотрудника органов госбезопасности. Через несколько дней на ютуб было залито видео акции с названием «С днем чекиста, ублюдки», автором которого был Иван Асташин.  

В итоге из даже не знавших друг друга молодых людей следователи сформировали «террористическую организацию», показания выбили пытками, а самого Асташина «назначили» главой «террористов» и сделали политзаключенным на долгие 10 лет. 

21 сентября 2020 года Иван вышел на свободу. С первых дней на воле он проявлял солидарность и гражданскую активность, о которой рассказал в интервью. К слову, если бы не приговор апелляционного суда по делу «Сети», где мы и познакомились с приехавшим поддержать заключенных Иваном, этого интервью бы не было.  

Десять лет почти полной изоляции от внешнего мира. Мы здесь, снаружи, мелкие изменения почти не замечаем, но ты, наверное, вышел из колонии в совершенно другой мир. Чем две тысячи десятый отличается от двадцатого именно для тебя? 

— Первое, что бросается в глаза, — это безналичные платежи. В 2010 году мало кто расплачивался картой, и уж точно не было технологий, позволяющих оплачивать покупки прямо с телефона. А сейчас я порой чувствую, что на меня с удивлением смотрят, когда я расплачиваюсь наличными. Помню, ощутил себя повелителем машин, когда открыл турникет на «Аэроэкспресс» QR-кодом, светящимся на экране телефона. 

Теперь всё можно заказать, оформить онлайн. Билеты на самолёт, на поезд можно приобрести не выходя из дома — не надо никуда дозваниваться, чтобы забронировать билеты, не надо стоять в очередях в кассы. Это, конечно, всё очень круто. 

Вместе с тем в Москве ощущается и тотальный контроль со стороны государства. Буквально, муха без билета не пролетит. В 2010 году можно было спокойно пройти в метро без билета, чем многие и пользовались, теперь же – куда там! Охранники, полиция, Росгвардия — кого только нет! Так ещё и рюкзак через раз проверяют. В Москве ещё как-то культурно (по сравнению с зоной), а в Питере менты вообще отучили меня на метро ездить — как ни зайду, каждый раз шмон: «Рюкзачок на ленту, из карманов всё выложите…» Пиздец! Я-то привык по пять раз на дню в метро нырять. Нет, Питер хороший город, но на метро я там ездить не буду без крайней нужды. 

Что ещё? Может быть, это необъективно, но у меня сложилось впечатление, что молодёжь стала более политизированной: смотришь в метро — один читает «1984» Оруэлла, другой смотрит интервью Навального… Раньше политикой интересовались в основном политические активисты, а сейчас, кажется, это более широкий круг. При этом как-то люди не стремятся заявлять о своих политических взглядах, то есть не обозначаются при первой встрече, как это раньше бывало: «марксист», «либерал», «анархист», «националист». С одной стороны, это и хорошо — нет конфронтации между разными лагерями оппозиции, люди больше склонны к диалогу, но есть и минусы — кажется, у таких людей не всегда есть понимание, к чему нужно стремиться, какое общество, когда падёт диктатура, нам необходимо построить.

А как ты изменился ты сам? Недавно на дебатах, на которых ты был, говорили о том, что молодые арестанты после отсидки чаще возвращаются в тюрьмы, потому что привыкают к «воровскому укладу». Ты чувствуешь на себе влияние колонии?

 — Что касается привычки к «воровскому укладу», то я не согласен с этим тезисом. После режимных лагерей, где нет никакого «воровского уклада», возвращаются в тюрьму не меньше, чем после «чёрных» зон («черные» зоны – с влиянием криминалитета, «красные» – подконтрольные силовикам — прим. ред.) Возьмите Омск, Красноярск – мало там, что ли, рецидива? Я, честно говоря, сам был удивлён, когда узнал, сколько людей снова садится после срока в суперрежимной красноярской ИК-17. Больше половины! Нет, это не «воровской уклад». Это система. Сама тюрьма влияет так на человека, что после неё он снова идёт на преступление. Она не даёт человеку ничего, что бы помогло ему адаптироваться на свободе. На самом деле, это довольно обширная тема, подробно её рассматривал ещё Мишель Фуко в своём труде «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы», вывод, который он делает: тюрьма производит делинквентов (правонарушителей, преступников — прим. ред.). И действительно, если человек сам не нашёл себя, не придумал, чему он посвятит жизнь на свободе, он вернётся в тюрьму.

 Я, к счастью, нашёл те сферы, где смогу реализоваться. Однако влияние зоны всё равно, конечно, есть. Причём совершенно разнонаправленное. Это и привычка не доверять никому, но и привычка к взаимовыручке. Это и привычка к определённому языку, но и привычка всегда убирать за собой. Привычка довольствоваться малым, но и привычка всё брать про запас. Я думаю, тюрьма на любом человеке оставляет отпечаток, это неизбежно.

За девять лет жизни в разных колониях, этапах, СИЗО, ты, должно быть, со многими заключенными пересекался. Кто-то из сидельцев наверняка должен был тебе запомниться, может, даже как-то повлиять на тебя самого. Ты с кем-то из заключенных или уже вышедших, как и ты, поддерживаешь связь сейчас?

 — Да, конечно, людей перевидал огромное количество. И были среди них те, кто запомнился на всю жизнь. Кто-то и повлиял на моё развитие, да. Некоторым ребятам я пишу в зоны, с кем-то из освободившихся я созванивался, встречался. Так, в Красноярске после освобождения я первым делом заехал на почту, чтобы разослать открытки знакомым ребятам, которые ещё мотают свои сроки лагерях. Это те люди, с которыми я сблизился в заключении, и я понимал, что они будут рады моим весточкам уже со свободы.

 К сожалению, всех, с кем я пересекался, в рамках этого интервью не перечислишь, поэтому упомяну лишь некоторых.

Например, в 2012 году свела меня судьба с Андрюхой Святым. Я сидел на спецблоке красноярского СИЗО-1 и ждал рассмотрения моего дела в суде надзорной инстанции. Я тогда был совершенно потерян: в шоке как от срока (на тот момент это было 12 лет и 6 месяцев), так и от режимных, ломочных пенитенциарных учреждений Красноярского края. Андрюха сидел на тот момент уже 10 лет и побывал чуть ли не во всех зонах Управления. Он осторожно, чтобы не травмировать мою психику, рассказывал, как устроена эта система в Красноярском крае. А также делился юридическим опытом. Послушав его и других людей в камере, я понял, что писать жалобы – это достаточно эффективный способ отстаивания своих прав в тюрьме. Тогда-то с подачи Андрюхи я и начал писать жалобы и потом всегда пользовался этим инструментом в случае нарушения моих прав. Самое важное на тот момент, Андрюха мне дал образец ходатайства в суд, благодаря которому я смог тогда выехать в Москву – в итоге в столичном СИЗО я пробыл 10 месяцев (это был самый настоящий отдых после красноярского концлагеря) и добился путём написания дополнительных надзорных жалоб снижения срока на 2 года 9 месяцев. 

А вот в Норильске я познакомился с Серёгой Зубовым. Это человек, как обычно пишут журналисты, сложной судьбы. В далёком 2001 году он был осуждён на 22 года за убийство директора морского порта. По архипелагу ФСИН его тоже помотало: начинал сидеть в Приморье, откуда и сам родом, но в 2005 году его этапировали в Красноярск, сразу в пыточное ЕПКТ-31 (единое помещение камерного типа — прим. ред.). В общем, встретились мы уже с ним в Норильске в 2014 году. Серёга работал в библиотеке и, хотя в Норильлаге она немаленькая, знал ее как свои пять пальцев. Помимо книг, он выписывал толстые литературные и философские журналы, издания по искусству, «Новую газету» и The New Times. Настоящий интеллектуал! Но Серёга не только поглощал информацию, но и творил. Он рисовал в различных техниках, играл на саксофоне (да, добился, чтобы ему разрешили иметь саксофон в зоне) и даже по моей настоятельной просьбе написал рассказ о ЕПКТ-31. Недавно мы встретились с Серёгой в Питере — это было что-то! Я, Серёга и талантливый фотограф Макс Пивоваров, который тоже сидел в Норильлаге, гуляли по Питеру – не в Норильске, не в лагере, не в библиотеке, а свободными людьми в Питере! Это не укладывалось в голове, и это было волшебно. 

Не могу не упомянуть, что именно в заключении я познакомился с анархистом Алексеем Сутугой, которого многие знали под прозвищем Сократ. Это было в 2013 году в Мосгорсуде, нас поместили вдвоём в боксик размером метр на полтора, и полдня мы там проговорили. Нашли много общих точек, хотя когда-то стояли по разные стороны баррикад: я националист, он – антифа; но антиавторитарные идеи нас объединили. Когда Сократ освободился, мы созванивались и потом, когда он снова сел, обменивались письмами через довольно сложную систему (заключённым нельзя писать друг другу письма). 

А об остальных прочитаете в моей книге, которая, я надеюсь, увидит свет уже весной.

Поговорим о политической стороне вопроса; в 2012 все писали о том, что группа неонацистов вместе с опытным химиком совершила несколько поджогов — тебя как раз в нее и вписали. Ты действительно тогда держался этой точки на политических координатах? За время отсидки что-то поменялось, если да, то кем ты видишь себя сейчас? 

— На момент ареста я причислял себя к националистам, да. Какое-то время участвовал в деятельности Движения против нелегальной иммиграции. Но постепенно я всё больше отходил от антииммигрантской повестки. Я принимал участие в деятельности коалиции «Другая Россия», чьим основным лозунгом было «Россия без Путина». Главным врагом счастья для русского народа (да-да, я тогда ещё не отошёл от этой риторики) к 2009 году для меня стала система — сложившаяся вертикаль власти, симбиоз силовиков и олигархов. 

Надо сказать, что до ареста я всё ещё находился в поиске, и мои убеждения продолжали эволюционировать, однако в тюрьме этот процесс на некоторое время остановился – не до этого попросту было, да и источников информации не хватало. Но со временем, когда я уже «обжился» в тюрьме, моя эволюция продолжилась. Одним из первых сильных толчков, который заставил меня вновь задуматься о том, какое общество мы хотим построить, был телефонный разговор с Лёхой Макаровым (политический беженец, бывший член запрещенной в России Национал-Большевистской партии — прим. ред.) — он тогда минут сорок рассказывал мне о прямой демократии. Потом были книги, письма, в том числе от Володи Акименкова (фигурант «болотного» дела — прим. ред.), были статьи Михаила Магида. А потом я уже сам, читая историческую или научно-популярную литературу, читая различные публикации в прессе, сделал выводы, что людей спасёт только общество, основанное на равенстве, свободе воли и федерализме. Как говорил ещё Джон Дальберг-Актон, власть развращает, поэтому нельзя никого наделять властью — все решения должны приниматься непосредственно народом. Но деньги — это тоже власть: посмотрите хотя бы на транснациональные корпорации. Поэтому и капиталистическая система не годится для свободного и счастливого существования людей. Что же касается каких-то определений, то их я стараюсь избегать, потому что все они были достаточно дискредитированы, понимаются всеми по-разному, да и просто-напросто устарели. И вообще, пусть люди лучше формируют свои идеи, чем навешивают на себя ярлыки, тогда, может быть, окажется, что у нас больше общего!

Какие ограничения на тебя наложили после освобождения? 

— Советский районный суд Красноярска в качестве суда первой инстанции обязал меня два раза в месяц являться в орган внутренних дел для отметки и запретил мне покидать жилище в ночное время с 22:00 до 06:00. 

Но решение ещё не вступило в силу — ещё повоюем на апелляции! А так, в любом случае я буду подавать жалобу в ЕСПЧ, потому что даже по их ёбаным законам, не говоря уже о Европейской конвенции, это правовой беспредел. Я сел в 2010 году, а надзор мне назначают по закону 2017 года (вообще, административный надзор начали применять с 2011 года, но именно в 2017 году были приняты поправки, благодаря которым сейчас всем «террористам-экстремистам» наваливают надзор на срок погашения судимости).

После всего, через что тебе пришлось пройти, ты собираешься дальше как-то участвовать в гражданско-политической борьбе? Есть какие-то планы? 

Конечно, собираюсь! Теперь мне просто не остаётся ничего другого. 

Сейчас я в первую очередь обратил свой взгляд на правозащиту. Во-первых, потому что мне это близко. А во-вторых, потому что много людей, включённых в политическую борьбу, попадают в жернова системы, и там они остаются беззащитными, — кому-то надо их защищать. У нас в стране по сей день практикуются пытки, и это ударяет и по политическим активистам. Пойдёт ли человек, например, на митинг, зная, что его могут посадить по 212.1 УК РФ и отправить в какую-нибудь пыточную зону? Поэтому я хочу внести свой небольшой вклад в борьбу с пытками и вообще с нарушениями прав заключённых. Я уже работаю в «Комитете за гражданские права» Андрея Бабушкина, а также в личном порядке консультирую обращающихся ко мне родственников заключённых.

В целом, как проходит наверстывание упущенного в условиях надзора и ограничений? Чем тебе удается заниматься, чем хотелось бы, но нет возможности? Что, вообще, первое ты сделал, когда вернулся в город? 

Решение об установлении административного ещё не вступило в законную силу, поэтому я живу пока как свободный человек. 

Что касается навёрстывания упущенного, просто не хватает на всё времени. Я списываюсь, созваниваюсь, встречаюсь с людьми, писавшими мне в неволю. Я разбираю материалы, написанные мной в заключении. Участвую в различных мероприятиях, куда меня приглашают. Вот, например, пока у меня нет надзора, я съездил в Питер, выступил там в «Открытом пространстве», познакомился вживую с теми, кто мне писал письма. Помимо этого, в рамках работы в «Комитете за гражданские права» я составляю консультации и обращения для заключённых, которые нам пишут. Идёт работа над книгой. А ещё надо готовить обращения в ЕСПЧ, в том числе в связи с установлением надзора. И интервью давать надо независимым СМИ! Хотелось бы заниматься всем и сразу, но в сутках, к сожалению, только 24 часа. 

Кто-то спрашивает про фильмы, сериалы. Скажу так: помимо того, что на это элементарно нет времени, мне это как-то не очень интересно — ведь сейчас передо мной разворачивается сама жизнь, а это намного увлекательнее любого сериала.

В то же время я хотел бы почитать какие-то книги, которые не мог иметь в заключении, но с трудом нахожу на это время — даже в транспорте вместо чтения приходится отвечать на нескончаемый поток сообщений в мессенджерах. 

Мне говорят: заведи страницу на фейсбуке, заведи телеграм-канал, инстаграм, твиттер — но мне кажется, я с ума сойду, если сейчас ещё какие-то соцсети заведу. Так что, пожалуйста, не огорчайтесь.

Фотографии предоставлены Иваном Асташиным, автор - Анна Артемьева, "Новая газета".