«История проявляется в ситуациях нестандартных»
Операторское искусство
Есть такое выражение, что режиссёр — это мозг, а оператор — это глаза. Почему вы, когда были молодым человеком, пошли по пути именно «глаз». За что вы любите операторское искусство?
Мне нравится работа, в которой я вижу результат. Думаю, что в основе моего интереса лежал все-таки процесс, который превращается в изображение. В молодости это очень влекло. Если я что-то буду делать и не буду видеть результата, я не способен на это.
Мне нравится процесс визуализации, процесс, который очень важен для оператора. Моя работа не заключается в том, насколько крепко я держу камеру, процесс держится на умении придумать и продумать.
Кем является режиссер без хорошего оператора?
Он остается режиссером… Если так подумать, операторство — достаточно простая штука. Нашел кнопочку, нерезко — навел, темно — открыл диафрагму, прибавил света и так далее. И тут уже ставится вопрос, чем я отличаюсь от другого оператора. Тогда вступает в силу тот культурный фундамент, которым ты занимаешься, кроме опыта.
Поэтому операторство — это прежде всего визуализация. Визуализация тех обстоятельств, которые очень важны для кино. Но а насколько он органично сможет передать эти обстоятельства, — уже зависит от не только оператора, но и от художника, от режиссера. Если оператор хороший, но сценарий не очень, — фильма не будет. Оператор не способен сделать кино. Даже не так: он не может его испортить, может только обделить атмосферой. Ведь все должно быть передано таким образом, чтобы вы не ощущали присутствие оператора.
На ваш взгляд, оператор это — художник или ремесленник?
Вообще, это ремесленник прежде всего. От нас многое зависит именно в визуализации, в донесении тех картинок, которые создаются усилиями достаточно серьезными. И художественная часть оператора важна для умения создать атмосферу в кадре. Ну, я, наверное, с другого конца отвечу.
Я считаю, что ремесло в данном случае должно быть на первом месте. Каждый может и плотник, и столяр отпилить и обстругать доску, но сделать из неё шкафчик, или стульчик может далеко не каждый. Вот это такое ремесло, переходящее в творчество. Но на моей ответственности очень многое лежит, чтобы это просто дошло до экрана. И чаще всего все упирается в умение организовать работу, отснять технически грамотно, а творчество — потом.
Вы сказали, что одна из задач оператора — это создание атмосферы. Мне интересно, в каком жанре кино легче всего оператору передать или создать атмосферу?
Я думаю, что не открою секрет — в драме. Что такое атмосфера? Дело в том, что обыватель смотрит картинку, и когда ему показывают ночь, он не знает как это сделано с точки зрения техники и операторства. Он оценивает ее из того, что его что-то раздражает или не раздражает. И в том, чтобы зрителя ничего не раздражало, я вижу свое преимущество и основную задачу. Я и стараюсь браться за такие фильмы, где картинка оператора растворяется на этом стыке. Если зрителя ничего не будет раздражать, тогда он пробьется к сюжету, тогда он будет воспринимать обстоятельства. Для меня это важно.
С тем же Балабановым. Его терминологией до сих пор пользуюсь. Он, когда снял кадр, никогда не говорил «очень хорошо» или «шедеврально». Он произносил одно слово: «убедительно». Не важно, что ты делаешь: фэнтези, драму или какую-то историю, если ты не убедителен, — это значит потеряно. Наша операторская работа в том, чтобы не вызывать визуального отторжения.
И с драмой мне проще всего, потому что я могу оценить критерий убедительности, могу сказать: «ну, блин, так не бывает».
Как вы считаете, кино на плёнку отличается ли от цифрового кино, и почему до сих пор есть операторы, режиссёры, есть кино, которое снимается на плёнку?
Я не хочу сложно изъясняться… Я преподавал, и ко мне приходили студенты, показывали говененькие свои этюдики. Когда я говорил об этом, они поднимали невинные глазки, говоря: «Ну мы же сняли на пленку, понимаете?».
Пленка не делает картинку лучше, ее делает все-таки человек, стоящий за камерой. Процесс получения изображения на цифре, конечно, упростился, но пленка никаких преимуществ с точки зрения творчества вообще не имеет. Потому что я могу вам привести пример. В начале 2000-х я смотрел в большом зале фильм Мэла Гибсона «Апокалипсис», и у меня даже не закралась мысль, что это снято на пленку.
Я лично отказался от съемок на пленке на картине «Метро». Это фильм про катастрофу, он происходит в туннелях, где много темноты. Я, достаточно опытный оператор, себя бы чувствовал некомфортно, потому что на цифре я все-таки могу показать режиссеру, и сразу же мы понимаем, как что будет, и поэтому цифра для меня сейчас обладает колоссальным преимуществом. Тем более она достигла такого уровня, что снимает во много раз качественнее в сравнении с пленкой.
Я снимал «Сердце Пармы», фильм про богатырей. Работал в режиме, где мог ставить свет только на мониторе, потому что глаз уже не видит так. И получилось, одним словом, убедительно, тень там очень правдивая. На плёнке же я должен был подбирать свет: я бы затратил колоссальное количество времени и сил для этого.
Я вообще счастлив, что пришла цифра. Но сравнивать ее с пленкой — это как сравнивать говёненькие стихи на мелованной бумаге и гениальные на туалетной. Понимаете, я вот видел однажды бланк телеграммный, на котором написал стихи последние свои Высоцкий. Ну что, эти стихи стали хуже от того, на чем были написаны? Плёнка — это носитель. А вот то, что ты вкладываешь в него, это зависит от тебя, от оператора. Профессионал должен снимать на любом носителе: если нет возможности снимать на цифру, я сниму на пленку, и наоборот. Картинку, я вас уверяю, определяет человек, стоящий по ту сторону камеры. Не каждый — оператор, кто первый добежал до красной кнопочки. Вот там уже начинается интеллект. А он во многом определяется опытом.
Кино
Сергей Валентинович, кино — это ваша работа и ваша жизнь. А что для вас значит кино с точки зрения искусства?
Вообще, кино не относится к разделу искусства. Кино — это аттракцион, это развлекательная вещь начиная с самого первого показа. В связи с техническим прогрессом, который также относится к области культурных завоеваний человечества, кино стало уже более развитым. В советское время основной задачей кино была пропаганда, сейчас этим занимается телевидение, а кино осталось в сфере развлечений. Ну и в редких случаях, когда складывается сценарий, талант режиссеров и команды, оно становится искусством.
Среди кино, искусства процентов 5. Для меня один из самых лучших фильмов, который я готов смотреть бесконечно, — это фильм «Не горюй». Если кто не видел, вы обязательно посмотрите, потому что там с помощью достаточно простого повествования рассказывается о круговороте жизни. То есть это такая философская штука без особых ухищрений. Потому что фильмы, например, Тарковского, Звягинцева, Сокурова стремятся быть фильмами, которые можно назвать художественными, которые несут больше, чем просто развлекуху. Опять же, мы делаем огромное количество фильмов. Поэтому этот процент искусства очень маленький. Это тонкая-тонкая пленочка.
А как вы считаете, скоро ли отечественный кинематограф будет производить в массовый прокат больше трех-четырех картин, которые сделаны не для денег, а которые сделаны вот для искусства?
Дело в том, что сразу делать кинокартины для искусства — это как, делая ребенка, ждать, что он обязательно станет космонавтом или академиком. Это глуповато, но приятно. Есть кино «не для всех», есть кино арт-хаус: они должны быть, но быть честными, не манерными, без изобретения какого-то нового языка, потому что это затея тупиковая. Многие студенты, приходя в кино, да и не только в кино, ищут новый язык и думают, что найдя, придут к успеху. Проблема не в этом заключается.
Есть, например, 7 нот. Некоторые композиторы ими обходятся, и они – гениальны, а некоторым не хватает и их для гениальности. На мой взгляд, все зависит от комбинации нот, букв, кадров: лучших, не лучших. И тогда, наверное, в одной из комбинаций может родиться то, что ни у кого не рождается. Поэтому я не уверен, что можно прогнозировать.
Вот, в Советском Союзе было попроще. Не было интернета, был кинотеатр. И всё. Потом появился телевизор, но туда фильмы трудно было запихать. И в основном народ ломился в кино, он этот продукт потреблял в традиционном виде: в темноте, с хорошим звуком, в хорошем качестве. Это давало возможность смотреть только на экран, а не на плиту, на которой, условно, котлетки, которые чуть ли не подгорают. Когда все разделится на традиционный просмотр и арт-хаус, который может в визуальном безумии продвигать какие-то приемы, кино станет инструментом для донесения эмоций. А сейчас все смотрят на телефонах, дома и уже этому сами кинематографисты потакают.
Основная масса кинематографа направлена на развлечение. Сейчас, понимаете, полное искажение оценки качества кино, иногда уже сами кинокритики определяют картину по тому, сколько она собрала. Я всегда в шутку, а может и не совсем шутку, говорю, что тогда надо снимать порнографию: дешево, приятно и денег много. А если кроме шуток — очень трудно сделать кино и интересным с точки зрения сюжета и повествования, и одновременно зрелищным.
А можете ли вы назвать какие-то развлекательные фильмы, которые выходили за последние пять лет, и они вам понравились?
Я конечно навскидку много не назову, но тот же фильм «Мастер и Маргарита» мне очень понравился, предыдущие экранизации до меня не доходили, а здесь очень разумно поступили. Они пошли не в визуализацию сюжета, а в визуализацию процесса.
Ну, это один из. А так, вот даже режиссер, с которым я снимал сейчас, Антон Маслов, он сделал фильм «Поехавший». Интересный, очень пространственный фильм, показывающий красоту нашей страны: история хорошая, и она хорошо сделана, весело. Еще я с удовольствием смотрю сериалы. Вот сейчас посмотрел «Трассу», «Юг», например. В общем, работают, работают нормально.
Есть ли преимущество элитарного кино над массовым или массового кино над элитарным?
Дело в том, что мне интересно, когда меня увлекает процесс, вот этим все определяется. Зачастую это не совпадает, к сожалению или к радости, с тем количеством денег, которое кино может заработать, но и обвинять зрителей в том, что они туповаты, я не готов, потому что это не так. Обвинять в этом создателей зачастую тоже неправильно.
Вы поймите, я могу предложить сюжет о хорошей семье: есть хороший рабочий, у него есть красивая жена, двое детей: мальчик и девочка, всё у них хорошо, он приносит хорошую зарплату, она ему не изменяет, он не изменяет ей. И минут через 15 фильм кончится. История проявляется в ситуациях нестандартных.
Сюжет должен увлекать, вытащить. Если сюжета нет, то как ни снимай лучшие кадры, ничего не получится. Вот я вам просто ответственно говорю.
Балабанов
Насколько сложно было работать с Алексеем Балабановым?
С Балабановым работать было просто: он знал, что хотел, а это самое важное в режиссере. Он не всегда знал как этого достичь, но для этого был я. У него был выбор натуры. Это достаточно тяжелый процесс съемки. Пока у других сценарист сидел где-то в Индии, в Египте, попивая виски, писал какие-то сюжеты, режиссер с оператором в это время колесили по миру и искали что-то похожее на то, что он написал. Балабанов же делал наоборот: он сначала выбирал места, куда погружал свой сюжет.
Единственный упрек он самому себе сказал, когда мы снимали картину «Американец». Действие происходит в Норильске, и когда мы снимали, там было мороз градусов 25, но ветер был тоже метров 25 в секунду. И это было страшно. И когда у него текли слезы, он произнес: «зачем же я это написал?». Я говорю: «Ну, думать надо было раньше». С ним было в этом плане хорошо, хорошо, по крайней мере, для меня.
Вы говорили, что ваша любимая снятая работа — это фильм «Про уродов и людей». Почему именно она?
Вообще, это не самый хороший вопрос. Я действительно очень много снял. И когда спрашивают, какой твой любимый фильм... Ну, это всё, в общем-то, так или иначе мои работы. Я единственное, что могу сказать точно, что я всегда стремился делать их максимально хорошо, настолько хорошо, насколько я способен. Я не делал никогда даже самый простой фильм, что называется, задней левой ногой. Такого со мной не бывает, и я считаю, что это одно из моих самых важных качеств. Вам советую перенять, потому что это очень опасная штука, когда умышленно делаешь хуже, чем можешь. Это путь вникуда.
Когда я говорю о «хорошей» или «нехорошей» работе, то дело в том, чья это оценка. Для гаишников фильм «Брат» — самый лучший из тех, которые я снял. Для кинематографистов, наверное, да, «Про уродов и людей», потому что это фильм, в котором многое сложилось: и сценарий, и его форма. Я советую вам его пересмотреть, потому что после смерти Леши, Сельянов отреставрировал, и я внес туда коррективы, которые мы с Лёшей задумали, но сделать не могли — по поводу колористики. Очень трудно, начиная картину, сказать, что мы снимаем на «Оскар», как обычно говорят, или самую лучшую картину в жизни. Надо стремиться, а получиться не всегда. Вот в этой многое сложилось.
Как вы считаете, можно ли сейчас, спустя 11 лет после ухода Алексея Балабанова, сформулировать, каким он войдет в историю современной России и в историю российского кинематографа?
Трудный вопрос. Мне на него сложно ответить. Дело в том, что, как вы правильно сказали, я знал его лично, я во многом давно определил его значение в моей жизни. А как он войдет в историю… Наверное очень заметно и надолго. Понимаете, на оценку творчества режиссера во многом играют обстоятельства в стране, в обществе, и они могут быть конъюнктурные. Но единственное, что я точно знаю, что в Леше не было конъюнктуры.
Он делал кино, будучи убежденным в том, что делает. Целеустремленного режиссер трудно встретить. Я сейчас работаю с Антоном Масловым, он в какой-то степени, наверное, более энергичный. Леша-то, конечно, был вяловат в этом смысле, плюс еще выпивал, и это во многом его погубило и в жизни, может быть, в творчестве. Я не могу осуждать это качество, потому что, опять же, никто не знает, если бы он не пил, сделал ли бы то, что он сделал?
Не все талантливые люди были нормальными, да и вообще, я думаю, что талант — это отклонение от нормы. А кем он останется в обозримом будущем, очень трудно сказать, я даже корчить из себя умного не буду. Но есть факт, что он уже остался. Уже остался, это не просто так.
Есть хорошая фраза, я ее в институте услышал, правда, не совсем помню, кто ее сказал, она про талант: «Талант - это аванс, выданный при жизни и оплачиваемый после смерти». Понимаете, вот особенно в нашей стране могут назвать талантливым кого угодно, и выясняется, что алкоголик Довлатов, например, останется в истории, а кто-то — нет. Время отсеет. У вас время есть. Вы, наверное, сами определите.
Завершение
Сергей Валентинович, расскажите, пожалуйста, о часовне, которую вы построили.
Значит, какой же это год был? В 2005 году я купил большой участок земли, 10 гектар, в Синявских болотах. Я знал, что там бои были. Когда начал землю разрабатывать, начали попадаться останки солдат. Тогда мы с женой решили построить сначала церковь, но в силу зависимости и сложности, связанных уже с РПЦ, мы от этого отказались и построили часовню. В ней разместили фотографии людей, которые воевали: и своих родственников, и родственников своих друзей, и актеров, и операторов фронтовых, и многих-многих. Там несколько тысяч человек. Эта часовня освящена, в ней находится икона Валаамской Божьей Матери, покровительницы земли русской и русского воинства. Часовня живая, уже четвертый год открыто работает днем и ночью. Я потихоньку добавляю фотографии тех людей, которые воевали. Для меня это достаточно важная часть жизни.
Вообще, вера для меня — сложная история. Ее свод, если так можно сказать, определяет критерии плохого и хорошего, а это очень важно, мне кажется. Я пытаюсь эту традицию поддерживать. Ну и в жизни у меня были вещи интересные: например, я стал оператором благодаря тому, что в нашей Республике был очень известный фронтовой кинооператор Сущинский, который погиб в Польше. Для меня это был какой-то катализатор, который вытолкнул на желание. Потом я еще раз начал перечитывать его биографию, и оказалась фантастическая вещь: он начинал свою карьеру как фронтовой оператор недалеко от моей часовни, на операции «Искра». Там в 10 метрах танки шли, и часовня является, по сути, единственным памятником на месте, где начался прорыв Блокады.
По поводу строительства часовни: я обязан был это сделать, находясь на этой земле. Ну и мне просто приятно, что ее посещают даже дети. Она построена в русском стиле, по канонам наших культовых сооружений.
Думаю, что я сюда вкладываю больше, наверное, человеческого, нежели религиозного. От религии я взял основные постулаты, которые сподвигли на этот поступок. А человеческое вижу в том, что память не должна затухать…
Я могу сказать, что я пацифист. Для меня война — самое страшное из того, что может придумать человек, это символ беды, отваги, стойкости. Все в одном образе, который я создал. Создал своими руками, с помощью друзей.
Напрашивается наш традиционный вопрос: почему важно помнить о вере, любви и милосердии?
В общем, чтобы оставаться человеком, надо помнить. Надо помнить все. Вообще-то нас это сильнее всего отличает от животных: вера в людей, которые были. Тут нечего больше говорить.
