История Китая и Вьетнама, часть III
О том, какие причины вызвали крах Ранней Хань – мы уже знаем, настало время обобщить их на цивилизацию в целом. Похожие циклы возрождения-уничтожения были характерны абсолютно для всех аграрных цивилизаций – Египта и Вавилона, Халифата и Средневековой Европы, Индии и Китая. Объясняется это теорией демографических циклов, опирающихся на исследования биоматематика и демографа Раймондна Пирла (Raymond Pearl) 1920-х годов. Пирл вывел дифференциальное уравнение, описывающее изменение численности популяции, его решением является т.н. логистическая кривая. Интерпретация ее чрезвычайно проста – в начале каждой фазы в условиях изобилия ресурсов и высокого потребления, численность популяции быстро возрастает. Ввиду ограниченности ресурсов этот рост сопровождается падением душевого потребления (на примере Китая это доказывается сразу для нескольких основных династий, от которых уцелела неплохая статистика, собранная дотошными чиновниками). Падение потребления приводит к замедлению роста населения, и население стабилизируется вблизи асимптоты, соответствующей максимально возможной численности при минимальном потреблении. Это состояние т.н. голодного гомеостазиса в действительности оказывается неустойчивым – любая катастрофа (в Китае это, обычно, были наводнения) вызывает каскад разрушений (голод, эпидемии, гражданские войны) и демографический крах с чудовищными потерями населения. После этого начинается период роста в новом цикле.
Существование демографических циклов было доказано экономическими историками и статистиками Вильгельмом Абелем (Wilhelm Abel) и Майклом (Моисеем Ефимовичем) Постаном (Sir Michael Moïssey Postan) в 30-х годах XX века. Неомальтузианский подход Постана привёл к созданию Кембриджской группы по изучению истории населения и социальной структуры, а вершиной научной деятельности стал фундаментальный труд «Cambridge Economic History of Europe From the Decline of the Roman Empire» в 8 томах, на подготовку которого ушло 48 лет – с 1941 по 1989 г.
Каждый цикл начинается с внутренней колонизации (восстановления), для которого характерны наличие свободных земель, рост населения, рост посевных площадей, строительство новых или восстановление разрушенных ранее поселений, низкие цены на хлеб, дороговизна рабочей силы, относительно высокий уровень потребления, ограниченное развитие городов и ремесел, незначительное развитие аренды и ростовщичества. Власть в этот момент относительно демократична, крестьяне имеют преимущественные права на землю. После исчерпания ресурсов свободных земель наступает период Сжатия, для этой фазы характерны отсутствие свободных земель и высокие цены на них, большая часть земли сосредотачивается в руках крупных собственников, наступает олигархия. Крестьяне разоряются, распространяется ростовщичество и аренда. Происходит падение заработков, дешевизна рабочей силы сочетается с высокими ценами, наступает инфляция. Правительство коррумпировано и разлагается, часты сообщения о голоде и стихийных бедствиях. Наблюдается уход разоренных крестьян в города, где они пытаются заработать на жизнь ремеслом, отсюда резкий рост городов, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, поощрительная политика в области колонизации и эмиграции, внешние войны с целью приобретения новых земель и понижения демографического давления.
Китайцы применяли собственный метод понижения демографического давления – в условиях отсутствия контрацепции они просто в определенный период начинали убивать новорожденных девочек. По последнему цинскому циклу есть колоссальный массив статистики и видно, что в предпоследней фазе цикла на 10 зарегистрированных мальчиков приходится 5 девочек, а к моменту краха империи соотношение приходит к 10:2. Девочек истребляли сотнями тысяч, точное количество жертв фемицида подсчитать почти нереально (хотя в книге «Drowning Girls in China: Female Infanticide in China since 1650» 2008 г. David Emil Mungello попытался это сделать), но оно исчисляется десятками миллионов на протяжении сотен лет. При этом процент убитых девочек очень хорошо коррелирует с ценами на основные продукты питания. Как только случался неурожай и цены росли – рос и процент убийств девочек, падая вслед за падением цен. Однако, это порождало и другую проблему – армию из одиноких озлобленных мужиков, которые, не имея возможности завести семью, уходили в разнообразные секты, а секты в Китае, как мы помним, отвечали за самые лютые и дикие восстания.
Европейцы стали массово проникать в Китай только после Опиумных войн, когда империя Цинь клонилась к закату. Многие обычаи китайцев вызывали у них шок и отвращение. В 1853 г. американский писатель, дипломат и путешественник Бейард Тейлор (Bayard Taylor) проезжал северные окраины Шанхая в компании двух американских миссионеров, проходя мимо кладбища он описал следующую сцену (A Visit to India, China, and Japan in the Year 1853, New York: G.P. Putnam, 1855)
Между могилами и городской стеной стоит низкое здание в куче кедровых деревьев. Это одна из «детских башен», которых в городе несколько. Всех младенцев, умерших в возрасте до одного года, не удостаивают погребения, а обматывают циновками и веревками и бросают в башню, вернее, в колодец, поскольку она погружена на некоторое расстояние под землю. Верхняя часть, возвышающаяся над землей примерно на десять футов, покрыта крышей, но в ней оставлено отверстие для опускания тел. Заглянув в него, мы видим, что башня почти до крыши заполнена связками циновок, от которых поднимается ужасная вонь
Джордж Кук (George Wingrove Cooke), специальный корреспондент The Times в Китае в 1858 г. встретился в Шанхае с британским вице-консулом Фредериком Харви (Frederick E. B. Harvey), который устроил ему экскурсию по городу и окрестностям (George Wingrove Cooke, China: Being ‘The Times’ Special Correspondent from China in the Years 1857–58, London: G. Routledge, 1858)
Не растерявшись, энергичный вице-консул, который иногда выступает в роли гида, философа и друга, исследует со мной этот лабиринт. Он продвигается сквозь пар, настолько густой, что я удивляюсь, как китайцы не разрезают его на блоки и не используют в качестве навоза; на расстоянии пяти ярдов от здания он сильно пыхнул своей трубкой и сказал
— Это детская башня.
— Что? - переспросил я с любопытством.
— Детская башня. Посмотри через этот проем в каменной кладке - не слишком близко, иначе поток вонючего ядовитого воздуха может тебя убить. Увидишь кучу бамбуковой соломы, кажется, что она шевелится, но это всего лишь ползание червей. Иногда из соломы высовывается крошечная нога или рука, или маленькая кость без плоти. Башня сейчас не так полна, как я ее видел; должно быть, ее недавно очистили.
— Это кладбище или скотобойня?
— Китайцы говорят, что это всего лишь гробница. Гробы дорогие, а крестьянство бедное. Когда умирает ребенок, родители обматывают его бамбуком, бросают в это окно, и все готово. Когда башня наполняется, соответствующие власти сжигают кучу, а пепел разбрасывают по земле. Никаких расследований, никакой проверки. Лишь родители властны над жизнью и смертью. Природа говорит в сердце китайской матери так же, как в груди английской матроны. Но нужда и стыд иногда кричат еще громче.
Ужасающий феномен «Детских башен», полных трупов, приводил европейцев в ужас. На самом деле далеко не факт, что именно башни использовались для фемицида. Вообще китайские традиции погребения сильно отличались от европейских – максимальные почести конфуцианство приберегало для предков, а не для потомков. Любой крестьянин скорее продал бы свою дочь в сексуальное рабство (и часто так и поступал!), чем позволил бы почтенному предку упокоится без надлежащих и положенных ритуалов из-за отсутствия денег. Такая непочтительность приравнивалась к тяжелейшим преступлениям, равно как и осквернение могил и даже входило в число «Десяти великих зол» в Танском кодексе – наиболее проработанной системе права в Азии. Дети же, особенно умершие в возрасте до года, вообще не считались личностями, даже ношение траура по ним не регламентировалось. При этом смертность была колоссальной – даже в наиболее благоприятных условиях в семье императора Цаньлуна (Qiánlóng) до тридцатилетия дожили лишь 8 из 27 его отпрысков. Сколько умирало в крестьянской среде – даже представить страшно, а еще страшнее представить, как при таком уровне смертности население Китая к XIX в. превзошло 400 миллионов!
Естественно, император, как и вся элита, не выбрасывали детские трупы, как мусор, а обеспечивали им приличествующие похороны. Крестьянам, естественно, такие хлопоты были не по карману. После нищеты и общего презрения к детским жизням, третьей причиной наплевательского отношения к умершим детям были многочисленные суеверия, бурно расцветавшие веками, особенно в Северном Китае. Подавляющее большинство крестьян свято верило, что если ребенок скончался в младенчестве – это сильно не к добру и нужно не только позвать даосов для экзорцизма, но и особым образом обойтись с трупом, что бы неупокоенный дух (а духи младенцев считались зловредными – не спрашивайте почему!) не мог найти дорогу домой и навредить живым. Под особым образом понималось именно отсутствие надлежащего погребения – трупы детей принципиально не хоронили на семейных и общих кладбищах, а оставляли в лесу, выбрасывали в рвы и канавы и просто выкидывали вдоль дорог на поживу диким зверям и птицам, иногда даже специально уродуя и расчленяя. С учетом обилия этих трупов – зрелище было то еще…
Периодически чиновники пытались бороться с этой привычкой и заставляли убирать и закапывать бесхозные гниющие тела и собирать кости, но работало это далеко не всегда. Так же в Китае была сильна традиция погребальных башен, называемых еще благотворительными. Благотворительность заключалась в том, что муниципалитеты и богатые граждане общин иногда за свой счет возводили специальные ступы-оссуарии для более-менее культурного складирования невостребованных тел, которых особенно много набиралось после войн и восстаний, так частых в Китае. К XIX в. этот обычай распространился и на детские тела – в окрестностях больших городов, таких как Шанхай, особенно на Севере, стали строить за счет округа те самые «детские башни» (Yīng hái tǎ «башни детских трупов», Yīng'ér gǔ tǎ «башни детских костей») и приучать окрестных крестьян складировать трупы в них, если уж они так хотели от них избавится столь неприглядным способом. Например, в Чжэцзяне несколько местных ломбардов ежегодно выделяли по шесть тысяч юаней на уход за башнями и оплачивали ежегодные эксплуатационные расходы и проведение сезонных работ. Каждую осень это было проведение буддийских обрядов воды и земли для умерших; а каждую зиму – сбор и помещение в башни невостребованных и обнаруженных трупов
Животрепещущий вопрос – так кидали туда живых детей или нет? На самом деле вряд ли это было частой и регулярной практикой. Как мы помним, появились башни только в XIX в (хотя отдельные упоминания встречались и раньше), было их не очень много и использовались и строились они в основном округами, крестьян еще надо было приучать и уговаривать и обычные-то трупы относить туда. С другой стороны – практики фемицида в Китае были невероятно распространены, что подтверждается демографической статистикой, извлеченной из подробных переписей. Естественно, большую часть девочек просто топили или выбрасывали где-нибудь в лесу, однако, полностью исключить вариант закидывания в башни тоже нельзя. Тем не менее, они определенно никогда не задумывались как камеры ужасной смерти (как это показалось первым европейцам), хотя, естественно, никто и никогда не проверял – кинули туда еще живого ребенка или же уже нет. В Европе и США детоубийство считалось серьезным преступлением даже в то время, хотя от детей избавлялись массово, в основном, по причине бедности, хотя фемицид и не устраивали – просто нищие бросали каких угодно детей где попало, без гендерного распределения. В одном лишь Нью-Йорке ежемесячно находили (а не находили, скорее всего, куда больше) порядка 100-150 детских трупов, валяющихся в канавах, плывущих по реке или канализации или спрятанных в бочках. С этим боролись, хоть и без особого фанатизма, так что до масштабов китайского инфантицида янки было далеко.
В конечном счете, усугубляющаяся диспропорция между численностью населения и наличными продовольственными ресурсами приводит к экосоциальному кризису; для этого периода характерны голод, эпидемии, восстания и гражданские войны, внешние войны, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, разрушение или запустение многих городов, упадок ремесла и торговли, высокие цены на хлеб, низкие цены на землю, гибель значительного числа крупных собственников и перераспределение собственности. С Хань (а также Тан, Суй, Сун, Юань, Мин и Цин) произошло строго по этому сценарию.
Вообще китайцы всю свою историю вели имперские войны вдоль всех границ, причем пострадавшими они были только на Севере, где их периодически сокрушали кочевники, в остальных же случаях походы были завоевательными и часто куда более жестокими, нежели походы во Вьетнам. В верховьях Хуанхэ издавна проживала народность цян (Qiāng Zú, самоназвание ěrmă), родственная тибетцам. В 112 г до н.э. ханьцы занялись ее покорением, что вылилось в 6 восстаний за 150 лет. В 159 г. генерал Дуань Цзюн (Duàn Jiōng) был призван окончательно решить цанский вопрос. Он перешел к тактике выжженой земли, разрушая поселения, угоняя тысячи голов скота и убивая поголовно всех – мужчин, женщин и детей без разбора, вырезав около 100 тысяч человек. Цян не забыли этого и спустя 25 лет вспыхнул еще более страшный мятеж – восстание в Лянчжоу, продолжавшееся 5 лет и унесшее жизни миллиона. Одновременно с этим, в 184 г. на северо-востоке угнетенные крестьяне массово записывались в секту «Путь Высшего Мира» (Tàipíng Dào), которая учила, что скоро неугодная Дао эпоха «Синего неба», т.е. Хань кончится, а праведная эпоха «Желтого неба» начнется. Желая немного приблизить это счастливое событие, секта подняла чудовищное восстание Желтых повязок, 20 лет опустошавшее целые провинции и стоившее жизни более 7 миллионам человек.
Чем занимался в это время двор? Несложно догадаться, разлагался. В 189 г. умер император Лин-ди (Hàn Líng Dì), и наследником стал его 13-летний сын Лю Бянь (Liú Biàn). Хэ Цзинь (Hé Jìn) старший брат генерал вдовствующей императрицы стал наиболее влиятельной фигурой при дворе и имевший большую власть евнух Цзянь Шо (Jiǎn Shuò) решил убить его, но был арестован и казнен. Осенью 189 г. Юань Шао (Yuán Shào) предложил Хэ Цзиню вырезать дворцовых евнухов, однако этому воспротивилось вдовствующая императрица. Однако Хэ Цзинь не отступился от мысли разделаться с ними и, вместе с Юань Шао, подговорил генералов, командующих армиями на местах, поднять восстания и потребовать уничтожения евнухов. Одним из этих генералов был Дун Чжо (Dǒng Zhuó). Предупрежденные императрицей евнухи таки убили Хэ Цзиня и бежали, взяв в заложники и саму императрицу и ее обоих сыновей. Через два дня сбежавшие из дворца евнухи, преследуемые по пятам, отпустили заложников и покончили жизнь самоубийством, утопившись в Хуанхэ. Когда преследовавшие евнухов возвращались с императором и его родственниками во дворец, они были перехвачены войсками Дун Чжо, который воспользовался возможностью для захвата власти и ввёл в столицу свою армию. Юань Шао и министр Цао Цао (Cáo Cāo) бежали. Дун Чжо, захватив императора, отступил, при этом город подвергся чудовищному разорению и был практически уничтожен. Среди прочих потерь, это привело к гибели колоссального количества книг, были сильно повреждены Каменные каноны эпохи Сипин при имперской академии, уцелело не более 1/10 (подобные погромы продолжались регулярно, всю историю Китая). Дун Чжо вообще был демонической фигурой, тираническим, безжалостным и яростным, любителем истреблять, разрушать и сжигать.
После этого Дун Чжо сместил императора, возвёл на трон его младшего брата Сянь-ди (Hàn Xiàndì) и отравил императрицу, а затем и бывшего императора, но в мае 192 г. заговорщики под руководством министра Вань Юня (Wáng Yún) и генерала Люй Бу (Lǚ Bù) убили Дун Чжо и вырезали весь его клан. Соратники Дун Чжо: Ли Цзюэ (Lǐ Jué), Го Сы (Guō Sì) и Фань Чоу (Fán Chóu) опасаясь, что их тоже кто-нибудь убьет, не дожидаясь этого возглавили войска Дун Чжо, захватили столицу, схватили Вань Юня и убили его и всю его семью, Люй Бу успел сбежать. Он вообще был потрясающим персонажем, начать с того, что на службу Дун Чжо он попал, убив своего прежнего хозяина, губернатора Дин Юаня (Dīng Yuán) за что стал приемным сыном, телохранителем и генералом нового господина. Затем он предал и убил и его, перешел на службу к варлорду Юань Шао, сбежал от него, начал войну с Цао Цао, для чего заключил союз с его врагом Лю Бэем (Liú Bèi), предал его и захватил себе Сюйчжоу, попросился на службу к Юань Шу (Yuán Shù), но предал его, затем атаковал Лю Бэя, после чего терпение Цао Цао, наблюдающего эти метания, истощилось и он лично повел войска в поход. Соратники Люй Бу (вот неожиданность!) предали своего хозяина, захватили его спящим и подарили Цао Цао. Угадайте, что сделал Люй Бу? Естественно, немедленно попросился к Цао Цао на службу! Однако выходки Люй Бу так всем надоели, что министр просто приказал удавить архипредателя, а голову насадить на пику.
В это время взяв под контроль столицу, триумвират Ли Цзюэ, Го Сы и Фань Чоу стал жить в своё удовольствие, нисколько не заботясь о состоянии страны, но длилось это недолго. В 195 г. Ли Цзюэ и Го Сы вместе убили Фань Чоу, а затем начали воевать друг с другом; при этом Ли Цзюэ взял в заложники императора, а Го Сы — ряд придворных. Затем Ли Цзюэ и Го Сы помирились, и решили позволить императору Сянь-ди вернуться в старую столицу Лоян, но потом передумали, и бросились за ним в погоню. Пока они ловили императора, двор впал в нищету и был неспособен содержать себя. Так как Лоян был опустошён пожаром во времена Дун Чжо, в городе отсутствовали минимальные условия для жизни, и придворные умирали с голоду. Ситуацией воспользовался Цао Цао, пригласивший императора на свою территорию в провинцию Яньчжоу. Он отвёз императора в Сюй и объявил это место новой столицей. С этого времени Цао Цао, формально являясь подданным императора, фактически обладал полной властью, до своей смерти в 220 г. Его сын Цао Пэй (Cáo Pī) получил отречение Сянь-ди и основал царство Цао Вэй (Cáo Wèi). В 221 г. Лю Бэй провозгласил себя в Чэнду императором, и основал царство Шу Хань (Shǔ Hàn). В 222 г., бывший подданный Цао Пэя Сунь Цюань (Sūn Jiān), когда-то вместе с Цао Цао и Юань Шао противостоял демоническому Дун Чжо, провозгласил себя императором царства Сунь У (Dōng Wú). Троецарствие началось – с 220 по 280 гг. продолжалась резня, унесшая жизни более 34 миллионов человек. Всего с 180 г. по примерно 300 г. население (по летописям) уменьшилось пятикратно!
Теперь вы представляете, каким образом в Китае менялись династии. В целом смутное время продолжалось по конец 500-х годов и получило название Период 6 царств (так как на его протяжении власть в Китае поочередно пытались удержать 6 различных династий). Постоянным оставалось только одно – каждое из них, как только добивалось доминирования, обращало внимание на Вьетнам и снова пыталось его сожрать, вьетнамцы опять восставали, в самом Китае смута продолжалась, царство сменялось на новое, которое опять пыталось выгрызть кусочек «исторично китайского» Вьетнама.