Интервью со спектаклем

- После спектакля найди двадцать минут, Никита, у нас есть три вопроса о жизни, времени и о себе. Поднимемся на второй этаж с фонариками, запишем видео. Саспенс, саспенс такой, инфернальное картинко, театр вне времени, на пороге вечности и на краю пропасти.

Но после спектакля задавать было нечего, спектакль  ответил на все вопросы.

Мы сидели, укрывшись целлофаном, давились слезами, смотрели на происходящее и думали, - дрянь какая, наивная, банальная,  локальная, многослойная  дрянь. Трагедия маленького человека, женщина, меняющая любовь на деньги, успешные несчастные люди. Сто раз сказано, камон, Никита, большой же мальчик. Пол-жизни прожил. Осталось восемь с половиной.

Но в этом мире все вторично. Банально было бы и то, если бы женщина не поменяла любовь на деньги, если бы все в финале умерли, если бы все кончилось  хорошо, -  сюжетов в этом мире всего семь, но мы давились слезами, а кто не давился и не плакал внутри, того в Ильхоме не было в этот вечер. Потому что всегда плачешь, когда диагноз  ставят тебе персонально.  Каждому свое.  Под ногами была вода, и было неясно, она уже была или мы ее наплакали?

-Вода то зачем? Это Анхор? Символ очищения, символ бардака, всемирный потоп?

-Да просто прикольно!

«Мальчик, ты ебанулся?»

Журналисты читали текст  спектакля, написанный драматургом Макаренко. И он сильный. Слегка ослаблен театральными голосами, чтобы было не так тоскливо. Как будто это не про нас. Мы же… мы не такие сумасшедшие? Не все же так плохо? Или все?

Нас, любящих Ильхом,  недавно обозвали тонкой тающей европейской прослойкой. Это очень обидно, европейская прослойка это те, кто не интегрировался в страну, живет здесь временно, разглядывая в гугл историческую родину. А мы свои, шайхантаурские, сергелийские, юнусабадские, четкие. Мы настолько ориентальны, что выглядим узбеками на любой евровечеринке. С этой восточной молчаливой толерантностью, когда не твое дело, но в сторону всегда прошепчешь «товба!». Потому что неприемлемо для тонкого узбекистанского   вкуса. Мы не можем ни есть в гостях,  ни ночевать больше недели. Нам холодно, влажно, сыро, невкусно, дорого  и когда любопытство утихает, хочется домой, выйти из самолета в открытую духовку.

Тающая прослойка - это в целом культурные люди,  независимо от национальности. Их становится все меньше, все больше тех, кто считает, что Подражания Корану написаны Ильхомом, а не Пушкиным.  Все меньше тех, кто способен прочитать за раз больше страницы, подумать несколько разных мыслей, а не одну. Вот эту прослойку надо спасать, а не пресловутых европейцев.

«Нормально же сидели…»

Мы сломались на Ильхоме. Мы три года защищали частную собственность и реформы. Когда ломали мой дом, у меня даже мысли не возникло усомниться и возроптать на новый курс страны.

Пока не тронули Ильхом. Потому что тут не реформы. Тут решение какого-то позапрошлого дядьки в костюме, продавшего театр вместе с вешалкой.  А до этого отобравшего его у владельца, под предлогом неправильной приватизации. А до этого давшего  неправильно приватизировать государственное имущество. Почему мы должны уважать эти противоречивые хаотичные  решения?  Не делайте из нас ультралевых, отнимая веру в правильность происходящего, иначе мы повесим на шею портрет президента, слепим бомбу из говна и пойдем за справедливостью. 

Кто-то перегнул  в своем служении капитализму, все распродать,   что не сожрать,  во имя неизвестно чего.  

«За бабки надо отвечать. А вот этого мне не надо»

 Скажите мне, какая программа-максимум у страны? Повышение уровня жизни, конский ВВП, дороги и небоскребы? Это максимум?  Но у стран с высоким уровнем жизни высочайший процент самоубийств и депрессий, куда выше, чем в нашей арбузной республике. Мы в этом рейтинге болтаемся в самом низу, ниже Сирии и Афганистана.  Почему люди прыгают с  новых мостов  и шикарных небоскребов?  Люди устают соперничать и конкурировать,  ползти вверх, начиная с детского сада, или вы думаете, что  ВВП - это государство внезапно нашло клад и выдало всем по два билета на Мальдивы? Нет, ВВП создают люди, работой на износ, конкуренцией мозгов, отказом от всего, что может приносить радость. Отказом от счастья в пользу стать лучшим из лучших. И когда все в деньгах и шоколаде, люди начинают понимать, что потеряли нечто важное по дороге. Сам смысл существования.

Нам это только предстоит. Но это программа-минимум.

Программа-максимум  - это не растерять своей идентичности. Доброты,  гостеприимства, безалаберности, милосердия и юмора. Способности ночь просидеть на крыше Узбекистана - Чимгане, разглядывая звезды на земле. Иметь большую семью и много друзей и надежную крышу над головой, построенную руками дедушек и пап.  Скидываться на плов. Бегать под дождем.  Обнимать незнакомцев и иностранцев.  Раскладывать  на столе лепешки согласно протоколу.  И никогда, никогда не менять любовь на деньги. Просто потому что это ничего не решит.

Сломать все и застроить бизнес-центрами? А что потом? Что дальше? У вас есть план?

«И что дальше? Дальше что?»

Наступает время,  когда те, кто живет рядом, перестают быть людьми и становятся «они».  А они могут прийти и убить. Им не нужна ваша соль, вы не соседи. Вы конкуренты. И  «За бабки надо отвечать!»

Черт, все ведь на поверхности лежит, все понятно и банально, но мы раз за разом упускаем самое главное – мы живем не ради денег и чтобы добежать до конца в тысячедолларовом гробу. Мы живем ради страны, которую можно любить. И любить себя  в этой стране.  Создавать материю , не забывая об идее.  Не выдирать сердце Ташкента с корнем, чтобы заменить его на пластиковый протез. Это будет уже не город. Это будет декорация.

А Ильхом…

А что Ильхом?  Люди пытаются  сохранить  не театр, как ООО, а человечность. Для наших детей. Для них Ильхом уже будет другим, другие темы, другие актеры, другие задачи, другая пластика и философия. Но это все равно будет наше нематериальное наследие, то, что потрогать нельзя, можно только почувствовать.  Вы же хотите, что дети тоже имели эту роскошь, -  чувствовать?

Те, кто не считает Ильхом  Достоянием, не считайте. Когда снесли Шамунаби, куча людей сказала, что туда ему и дорога, некрасивая кучка глины. А вот сейчас хорошо, чистенько. Если бы мир ориентировался на это «хорошо и чистенько»,  он бы потерял все накопленное предыдущими поколениями.

«Мне приснился сон…»

Этот спектакль - откровение,  Макаренко  - Ванго. Он писал его два года и переписывал по сто раз. Потому что журналист, потому что инфомомент.  И премьера состоялась именно тогда, когда к ним пришел застройщик со светлым будущим и попросил театр на выход. Именно тогда, когда в Сурхандарье люди стали драться за свои незаконные скорлупки с властями. И сегодня ровно год, как хоким города начал сносить мой дом вместе с нами. День, когда мы начали сражаться с мельницами,  лепить  глиняные бомбы на интернет-страницах  и пытаться взорвать их, просто чтобы посмотреть, что у  людей внутри.

И где тут выдуманная пьеса, а где жизнь  - уже не разобраться.