Интервью с Сергеем Поповым
Как всё начиналось? В вашем случае, наверное, «как всё начиналось» относится не к галерее, а к самому рынку современного искусства в России.
В начале 90-х годов, когда мне было 16 лет, я сделал свои первые покупки и, чуть позже, первые продажи. И тогда же начал писать об искусстве и публиковаться. Это было еще в школе, перед поступлением в институт – в газете «Московский художник» у меня было полтора десятка опубликованных текстов. И это было очень круто.
Так сложилось, что у меня были хорошие учителя: искусствоведы по классическому искусству и по современному искусству. Я не буду про всех рассказывать, потому что получится длинный список. Могу сказать, что в числе своих основных наставников я выделяю Виктора Мизиано и Евгения Барабанова, которого сейчас, к сожалению, незаслуженно забыли, но это, конечно, важнейший теоретик и писатель о нашем современном искусстве. Он, собственно, один из тех, что выработал язык текстов о современном искусстве, начав ещё в легендарном журнале «А – Я». Также я всегда учился у художников – это очень важно. Художники друг друга, в основном, очень не любят. Из большого числа вот этих противонаправленных позиций я делал какие-то свои выводы и создавал свою картинку.
Что было в 90-х годах с современным искусством в России? Какой рынок был тогда, кто на нём присутствовал, как он развивался?
Не было почти никакой инфраструктуры. Был полный хаос относительно цен, галерей и присутствия каких-то важных вещей в художественной жизни. Был радикально левый лагерь, который тусовался вокруг галерей на Якиманке. Это было очень важное место для начала 90-х.
Флагманом этой среды был «Художественный журнал». Я читал их тексты, мало что понимал, но постепенно дорос до того, что начал там публиковаться и как-то сам его поддерживать. И Виктор Мизиано – один из тех людей, который именно тогда очень сильно на меня повлиял. Если очень грубо, в нескольких словах описать ту эволюцию, которая произошла конкретно со мной, то как мне кажется, она происходила со всем тогдашним художественным сообществом: я перешел от восприятия только одного какого-то достаточно узкого диапазона искусства до восприятия всего современного искусства в целом. Я тогда терпеть не мог концептуальное искусство, не воспринимал его и откровенно агрессивно к нему относился. И понадобилось какое-то время для того, чтобы встать на точку зрения, с которой всё это становится значимым и понятным.
Вы сам являетесь коллекционером?
Да, мы с женой довольно крупные коллекционеры. Первая работа у нас в коллекции появилась в 91-м году. Дочь тоже коллекционирует. Сейчас в нашей семейной коллекции, наверное, работ 400. По большей части это графика, бумага. Живописи и объектов не так много.
Вы их ротируете как-то? Покупаете-продаёте?
Нет, мы ничего не продаём. Если что-то покупаем, то это не продаётся. Также мы почти не афишируем те работы художников галереи, которые мы покупаем себе в коллекцию. Это наша принципиальная позиция. Последние по времени наши приобретения – это работы Иры Кориной и нижегородского художника Ивана Белова, нижегородца, которого мы открыли для себя совсем недавно.
А западное искусство есть у вас?
Нет. Мы совершенно осознанно ограничиваемся российским искусством. И единственное исключение сделали для себя недавно в Индии – спонтанно купили работу молодого перспективного художника на бумаге.
Что для вас есть идеальная галерея?
Давайте я отвечу не про себя, а про то, почему в России нет идеальных галерей. Их нет. Потому что современное искусство по своей природе является международным, трансграничным. А у нас все галереи носят национальный характер. Это скучно. Даже внутри нашей галереи есть несколько международных художников, но их пула сегодня явно недостаточно. Если бы были другие тренды, общеполитические и социальные, безо всякого сомнения мы бы больше работали с международными художниками, с европейскими или азиатскими. Но поскольку тренды такие, какие они есть, сейчас число международных художников галереи минимальное. То, что мы занимаемся только российскими художниками, это недостаток.
Сейчас еще ситуация поменялась в том ключе, что некоторые художники переехали. И у нас новая картина, когда, где бы они не жили в дальнейшем, этот след их отъезда из России станет частью их биографии. Это Михаил Левиус, который сейчас находится в процессе эмиграции в Израиль. Это Аня Афонина, которая живёт в Грузии. Это Александр Плюснин. Это дуэт Вики Бегальской и Александра Вилкина. Это Андрей Андреев. Я говорю только о художниках нашей галереи. Можно было бы ещё продолжать этот список, он очень грустный. И это усложняет их сегодняшнюю идентификацию, потому что непонятно пока, куда эта временная релокация выведет их в ближайшие годы.
Другой опыт наших авторов подсказывает, что даже многолетняя релокация не позволяет равноценно интегрироваться в европейское художественное сообщество. Положение таких художников в сегодняшнем мире мне кажется нестабильным, их карьеру удачной я назвать не могу. Главные сложности – языковые.
С каким количеством художников работает сейчас ваша галерея?
Около 30-35, разные масштабы контрактов и поэтому разное число. Расширяться мы не планируем, такого количества художников для галереи более чем достаточно.
Есть ли какой-то целевой портрет вашего коллекционера?
В среднем, это люди 40-55 лет - либо предприниматели, либо топ-менеджеры крупных компаний. Многие из них поддерживают культурную сферу. Как правило, это невероятно образованные люди. Мы обсуждаем часто не только искусство, но и литературу, науку, музыку, театр. И исключения к этому портрету – это либо очень крупные предприниматели, у которых уже есть свои институции, либо, наоборот, молодые люди, которые только начинают заниматься коллекционированием. Они подходят к этому процессу очень осознанно, мониторят информацию, читают, слушают разные точки зрения, оценивают инвестиционную привлекательность тех или иных приобретений. С ними тоже интересно. Мы стараемся на равных уделять внимание и время всем, и очень серьёзно подходим к обслуживанию наших продаж. В частности, мы создаём сертификаты по работам, которым, здесь я могу сказать с некоторой долей хвастовства, нет равных в России, даже в сообществе экспертов антиквариата. Надо сказать, что такая практика у нас с первой же продажи в галерее, с 2005 года. Из выданных нашей галереей сертификатов можно составить очень нехилый архив современного искусства. И в этом смысле наш подход - исторический. Мы все, в основном, историки искусства и кураторы. И мы очень ценим историческую значимость тех художников, с которыми работаем. Стараемся работать с молодыми так, чтобы сразу интегрировать их в отношения с историей искусства.
Если говорить про работу с коллекционерами, ведёт ли галерея какую-то просветительскую деятельность с этой аудиторией?
Мы это делаем, не афишируя. Это абсолютно приватная история. Всё, что связано с нами, это всегда очень тихие и закрытые истории. Мы постоянно делаем выходы в мастерские и водим наших коллекционеров в другие галереи, приглашаем на музейные выставки и показы.
Что касается просветительской деятельности в целом, тут я скажу две вещи, которые нужно обязательно знать и сделать любому начинающему, даже не коллекционеру, а просто интересующемуся современным искусством человеку.
Первое – сходить на постоянную экспозицию в Новой Третьяковке и выучить большую часть имён в залах современного искусства в конце этой экспозиции.
Второе – найти, желательно самостоятельно, правильные книги по истории современного искусства. Прочитать их и попробовать самостоятельно разобраться в предмете. Почему я говорю про книги, а не про сайты? Потому что помогает только осмысленное глубинное чтение. Все серьёзные коллекционеры, которых я знаю, очень начитанные люди. Исключений нет. И наоборот, коллекционеры легковесные, коллекционеры, халатно относящиеся к собранию, коллекционеры, совершающие ошибки, – это просто те люди, которые недостаточно читают специализированную литературу.
Что Вы думаете про коллаборации художников и брендов?
Я прекрасно к этому отношусь. Мне кажется, что это очень важная задача по расширению воздействия современного искусства и расширению его территории. Не надо из художников делать каких-то анахоретов, которые сидят в мастерских и решают сугубо творческие проблемы. Художник – это прежде всего человек, который выражает своё время, определённые отношения в социуме через материальные пластические объекты. И объекты, которые производит художник, это как бы центр его творческой деятельности. А есть периферия, и на периферии могут быть самые разные жизненные интеграции. С одной стороны, это могут быть какие-то, например, перформативные акции высшей степени сложности и закрытости. Или, наоборот, открытости до такой степени, что размывается сама территория искусства. С другой стороны, это могут быть такого рода коммерческие коллаборации. Единственное, что, как мне кажется, должно в этом случае сохраняться – это влияние автономии художника.
У этого вопроса есть и вторая сторона, на которую мне как раз хочется обратить внимание. Это то, что сегодня сам мир стал очень разнообразным и способов воздействия на него становится всё больше и больше. Сама профессия художника размывается, сейчас нельзя точно сказать, кто является художником. И сам художник не может сказать «вот здесь заканчиваются границы моей деятельности». Нет, наоборот, художник проявляет себя в самых разных аспектах, NFT– это самый простой пример такого рода. Вариант одежды, или парфюм, или социальных отношений в городской среде – то, чем, к примеру, занимаются нижегородские стрит-артисты. Иногда, как в последнем примере, это и может быть эпицентром творческой деятельности, а иногда, как в случае условного парфюма, это может быть чем-то, что делает художника просто известным. И уже тогда ядро его продукции будет являться скорее производным от его общественной деятельности.
Как, на ваш взгляд, изменился за последний год рынок коллекционирования в России?
Он странным образом вырос. Был, наверное, месяц небольшой просадки, когда происходили самые большие скачки валют. Пока мы занимались выравниванием этих рыночных процессов, рынок успел вернуться на прежние позиции, и уже с поздней весны темпы покупательской активности выросли до прежних. А летом темпы стали такими, что мы еле справлялись и еле справляемся до сих пор. Прошлый год был самым удачным за всю историю галереи, и почти в два раза превысил показатели предыдущего самого удачного года.
А чем вы объясняете такой рост?
Все деньги заперты здесь и им находится правильное применение в виде альтернативного инвестирования, в то время как весь остальной рынок показывает слишком высокую, по отношению к привычной, турбулентность. Если в прежние годы была аргументация, что на территории искусства всё время чего-то не хватает, то сейчас всего хватает: степень информатизации арт-рынка достигла предельных возможностей для России. И я могу сказать, что любой человек с аналитическими способностями может обратиться к публичным ресурсам, произвести детальные подсчёты и выяснить, кто из художников является наиболее привлекательным с точки зрения инвестирования. Я могу сказать, что цифры иногда получаются такими впечатляющими, что на месте некоторых инвесторов я бы просто бросил всё и побежал бы закупаться сплошь искусством. И только инертность рынка и фактор такого, я бы сказал, глобального отсутствия доверия между акторами на российском рынке, мешает тому, чтобы искусство двигалось ещё более интенсивно.
Ну и последний вопрос у нас традиционный. Какие советы вы могли бы дать начинающим галеристам?
Я дам, наверное, один совет, но длинный. Всё, чем занимается галерея, должно по возможности быть очень крутым с точки зрения истории искусства. То есть надо бескомпромиссно стремиться к лучшему из того, что можно найти. Компромиссно, например, торговать искусством комфортным, которое будет хорошо продаваться – для меня это эквивалент салонного искусства – я не пожелаю никому. Ну и, если это можно вообще назвать каким-то советом, не бояться преодолевать трудности в течение какого-то времени, потому что бизнес очень нестойкий. Пожалуй, всё.