Император Формулы-1

Yeah, it feels

So good, I might just lose my mind

No question if it's wrong or right

Ain't no way to tell which way it's gonna go!

Музыка, льющаяся из наушников, ласкала барабанные перепонки мягкой вибрацией, губы беззвучно вторили знакомым до боли строчкам. Правая нога лениво подталкивала самокат по идеально ровной ленте пит-лейна, вдоль боксов, где уже кипела жизнь: сновали команды, мелькали лица прессы, вышагивали важные гости. Николай никуда не спешил, позволяя времени раствориться в гуле моторов и предвкушении первых тестовых заездов.

Николай Павлович Романов — наследник автоспортивной династии, юное дарование, многократный чемпион мира, гордость команды. Его отец, Павел Петрович Романов, основал Romanov Racing F1 Team в далёком 2005 году, с тех пор оставил гонки и посвятил себя исключительно наблюдению за сыновьями и их успехами в этом непростом деле. Старший брат, Александр Павлович, был не только наставником для младшего, но и вторым пилотом команды. Впрочем, Александр ездил теперь без былого огонька, все больше погружаясь в дела, "земные и далёкие от гонок".

Сквозь калейдоскоп болидов, как вспышки стробоскопа, проносились боксы команд. Николай, затормозив у своего, скользнул взглядом по золотым буквам названия, купавшимся в лучах солнца, словно нарочно ослепляя случайных прохожих. Да, именно такой и была их команда – ослепительной, завораживающей и не оставляющей сомнений ни у кого, вопреки ядовитым выпадам прессы и шёпоту завистников.

Следующим зиял бокс извечного соперника – Siberia Thunder F1 Team, та еще заноза для всех гонщиков пелетона. Пушкин… одно его имя вызывало нервную дрожь. Тот самый Александр Сергеевич Пушкин, с его неожиданными, граничащими с безумием, танцами на трассе, не раз отправлявшими болид Николая в головокружительный разворот на 180 градусов. И Данзас, виртуоз грязного пилотажа, выныривающий из-под поворотов словно черт из табакерки, вынуждая впечатывать педаль тормоза в пол. Благо, буйный нрав Константина хоть немного усмирили штрафные очки, достигшие критической отметки. Этот этап Гран-при в Монако просто обязан пройти спокойнее предыдущих.

Трасса в Монако и так была одной из самых сложных этапов гоночного сезона. Извилистые подъемы и спуски, знаменитая шпилька "Hairpin", скоростной туннель и бассейн – каждый участок трассы Монако бросает вызов пилотам. Отсутствие зон безопасности прощает мало ошибок, и малейшая неточность может привести к сходу с дистанции. Трасса славится своей невероятной сложностью и опасностью. Обгон здесь – настоящее искусство, требующее филигранной точности и бесстрашия. Выходки Данзаса могли привести к необратимой катастрофе.

Кудрявая шевелюра уже мелькала среди остальных, столпившихся у пресс-павильона. Один только вид Пушкина неимоверно раздражал, а Николаю предстояло вытерпеть несколько мучительных часов пресс-конференции, впитывая словесную патоку завышенных амбиций «коллег» перед первым тренировочным заездом и гонкой.

Однако стоило цепкому взгляду карих глаз выхватить Николая из людского водоворота, как раздраженный пыл пилота поутих, а рука уже стягивала наушники с макушки, оставляя их болтаться на шее.

Александр Христофорович Бенкендорф – бывший гонщик, ставший личным менеджером сначала Александра, а после и Романова-младшего. Вторые мать и отец в одном лице, он словно сокол следил за своим подопечным. Ни одна деталь не ускользала от его чуткого взора, каждая минута, каждое событие находили свое отражение в небольшом блокноте с обложкой из тёмной кожи. Задача Бенкендорфа была проста и ясна: делать все возможное, чтобы его гонщик мог сосредоточиться только на своих обязательствах в Формуле-1. Логистика, переговоры по контрактам, спонсорство, физиотерапия, здоровье и диета, структурирование налогов – все было под его неустанным контролем.

Взгляд карих глаз скользнул по наручным часам, брови медленно сошлись у переносицы, прорезав глубокую морщину.

– Вы опоздали, – тихий, но грозный голос, казалось бы, должен был затеряться в гуле толпы, но Николай услышал его достаточно отчётливо, чтобы неловко поёжиться и соскочить с самоката на асфальт.

– Не думаю, что моё опоздание критично, ещё ничего не началось, – слова прозвучали жалко, как оправдание нашкодившего мальчишки. В присутствии Александра Николай и не мог вести себя иначе. От Бенкендорфа веяло непоколебимой силой, закалённой сталью. Взгляд «кота из Шрека» не оказывал на него ни малейшего действия, лишь вызывал саркастичную усмешку и сулил дополнительные километры на беговой дорожке.

– Порядок начинается с мелочей, Николай Павлович. Дай Вам волю – Вы и на собственные гонки опаздывать будете. И вообще, что это за вид? – Бенкендорф презрительно скривился, окинув взглядом чуть помятое брендированное поло. На безупречной белизне ткани предательски отпечатались складки, нарушая строгий порядок нашивок в командных цветах: золотом, чёрном и белом. На правом плече, словно вызов, красовалось вышитое каллиграфичным шрифтом слово «Emperor» – «Император» – негласный титул, завоёванный Николаем после череды оглушительных побед.

– Нормальный вид, ну помялась под курткой, мы же сидеть будем, не видно же…

Внешний вид Александра являл собой разительный контраст с обликом пилота: строгий черный пиджак, безупречно выглаженный, словно вторая кожа, облегал его стройную фигуру; узкие брюки ниспадали на начищенные до зеркального блеска туфли. В пёстром муравейнике снующих людей лишь Бенкендорф, тенью следовавший за Николаем, придерживался официально-делового стиля, невольно приковывая к себе внимание своей вычурной строгостью. Но Александра Христофоровича, казалось, это нисколько не смущало. Ему нравилось источать порядок, ведь порядок, как известно, начинается с мелочей.

– Вижу, Николай Павлович, вижу Ваше пренебрежение к делу, – процедил Бенкендорф, в голосе его звенела сталь. – Или Вы полагаете, что слава и победы сами собой в руки упадут? Вы – император команды, Вы – её лицо. А императоры, осмелюсь напомнить, должны являть собой безупречность.

Бенкендорф, словно ювелир, оценивающий бриллиант, достал из кармана кипенно-белый платок и принялся тщательно полировать золотые буквы Romanov Racing на груди Николая, словно вытравливая малейший намёк на небрежность. Движения его были точны и отточены, как у хирурга. Затем, словно заканчивая картину, он одёрнул безупречно сидящее поло.

– Так гораздо лучше. В Формуле-1, где цена ошибки – мгновение, первое впечатление – дороже золота. А теперь – марш в пресс-центр, – проговорил он, забирая из чужих рук несчастный самокат, в очередной раз закатывая глаза на странную причуду пилота, – и ради всего святого, никаких глупостей! И никаких провокаций с Пушкиным. Просто отвечайте на вопросы, улыбайтесь и излучайте уверенность. Остальное – моя забота.

Николай вздохнул, ощущая себя нерадивым гимназистом, вызванным к доске. Бенкендорф умел вернуть его на землю, напомнить о бремени ответственности, что давит на плечи «императора». Впереди маячила пресс-конференция, неизбежная встреча с острым на язык Пушкиным. Но теперь, под надзором этого железного человека, Николай ощущал себя чуточку увереннее. Бенкендорф – его личный менеджер, его верный помощник и друг, всегда готовый подставить плечо. А значит… все будет хорошо.

Пресс-центр встретил Романова спёртым, душным воздухом. Его место, как и подобает действующему чемпиону мира, пустовало в центре длинного стола. Справа Александр, погруженный в экран смартфона, казался равнодушным к происходящему. Таблички с именами, брендированные бутылки воды, строгие стаканы и микрофоны – непременные атрибуты этого действа. Николай ненавидел эти микрофоны, этих маленьких цифровых шпионов, вылавливающих каждый вздох, каждый шёпот, даже если он сорвался с губ за несколько метров от бездушной техники.

Его появление не осталось незамеченным. Пушкин, до этого увлечённо жестикулировавший в разговоре с Пущиным, пилотом какой-то из команд, название которой Николай даже не удосужился запомнить, тут же повернулся к вошедшему.

– Ваше Императорское Величество соизволили пожаловать! А мы уж было отчаялись, думали, не почтите нас своим присутствием, – в голосе Пушкина звенела откровенная, неприкрытая насмешка. Год назад Романов ответил бы мгновенно, остро, ядовито. Еще несколько месяцев назад – и подавно. Он бы играючи парировал колкость, потому что имел на это полное право. Он бы постоял за себя. Но сейчас в ушах набатом звучали слова Бенкендорфа, а журналисты, эти гиены пера, уже почуяли запах свежей крови, замерли в ожидании очередной словесной баталии, которую можно будет обглодать до костей, вывернув наизнанку в своих желчных статейках.

Смерив Александра Сергеевича уничижительным взглядом, Николай молча прошел на свое место, лишь коротко поздоровавшись с братом лёгким касанием плеча. Пресс-конференция началась.

Вопросы лились рекой, большая их часть, конечно, в адрес пилотов Romanov Racing: что ожидали от квалификаций, гонки, этапа в целом, как будут делить чемпионство и когда наконец Александр начнёт навязывать борьбу звёздному братцу.

Александр отвечал односложно, сухо, давая понять, что вся слава принадлежит Николаю. Он лишь старался не мешать и помогать младшему брату, как и всегда. Николай же, напротив, старался быть словоохотливым, учтивым и максимально дипломатичным. Хвалил трассу, команду, соперников, даже умудрился вставить пару комплиментов в адрес болида Siberia Thunder, чем вызвал недовольное ворчание Пушкина.

Напряжение в зале росло с каждой минутой. Журналисты, разочарованные отсутствием скандала, пытались выжать из пилотов хоть какую-то искру. Одна из них, самая наглая и бесцеремонная, задала прямой вопрос Николаю:

– Не кажется ли Вам, господин Романов, что ваша команда погрязла в самодовольстве и почивает на лаврах? Не боитесь ли вы, что Пушкин и Данзас отберут у вас титул? – прозвучал голос Воронцовой, хищный и пронзительный, словно свист хлыста. Рыжая бестия, она была кошмаром для всех пилотов, эта журналистка с репутацией человека, начисто лишённого моральных принципов. Все старались избегать ее, как чумы, опасаясь неосторожным словом угодить на первые полосы скандальных хроник.

Николай на мгновение замялся, но тут же взял себя в руки. Взглянув прямо в глаза журналистке, он ответил спокойно и уверенно:

– Наша команда не почивает на лаврах. Мы постоянно работаем над собой, совершенствуем болид, разрабатываем новые стратегии. Я уважаю Пушкина и Данзаса, но не боюсь их. Я уверен в своих силах и в силах моей команды. Мы сделаем все возможное, чтобы победить и забрать очередной титул.

Эти слова прозвучали как вызов, как манифест. Пушкин, до этого ухмылявшийся, нахмурился. Пресс-конференция подошла к концу. Николай встал из-за стола, чувствуя усталость и напряжение. Он устало выдохнул и, не обращая внимания на окружающих, направился в сторону боксов. Брат Александр, как тень, следовал за ним. Тишину нарушали лишь щелчки фотокамер, пытающихся запечатлеть каждый шаг "императора".

В боксах царила суета: механики готовились к первым тестовым заездам, инженеры что-то обсуждали, склонившись над телеметрией. Николай, бросив мимолётный взгляд на кипящую работу и не обнаружив менеджера в боксах, направился в свой трейлер, который заменял гонщикам номера в отелях.

В трейлере его ждал Бенкендорф. Тот молча кивнул, давая понять, что слышал ответы Николая на пресс-конференции. В его глазах читалось одобрение. Николай, не говоря ни слова, плюхнулся в кресло и закрыл глаза. Он чувствовал себя выжатым как лимон. Бенкендорф подошел к нему и положил руку на плечо, протягивая чашку черного чая с лимоном.

– Вы хорошо справились, Николай Павлович. Держались достойно. Именно так и должен поступать чемпион, – произнёс он тихо, но твёрдо. Николай открыл глаза и посмотрел на своего менеджера, принимая из чужих рук долгожданный дар. Напиток приятно обжигал уставшее от долгих разговоров горло. В его взгляде была благодарность. Он знал, что без Бенкендорфа ему было бы гораздо сложнее справляться со всем этим давлением и провокациями.

Впереди ждали тестовые заезды, квалификация и, наконец, сама гонка. Николай понимал, что ему придётся выложиться на полную, чтобы оправдать ожидания команды, болельщиков и, самое главное, самого себя. Он был готов к этому. Он был Романовым, "императором" Формулы-1, и он не собирался уступать свой трон.