Икона от Ванновского

Кто же такой Пётр Ванновский, чью икону президент Путин сегодня подарил генералу Теплинскому? Начнем с того, что он никогда не был «министром обороны» просто потому, что в Российской империи не было всего этого лицемерия, и министр, отвечающий за дела армии назывался просто – военный министр, а управляемое им министерство – военным министерством.

Но нам интересно в Ванновском совсем не правильное наименование его должности. А то, что он был, наверное, самым ненавидимым военным министром за всю историю Российской империи. Сложите вместе отношение к вору и фанфарону Грачёву, до мозга костей гражданскому чиновнику Сердюкову и тщеславному тувинскому пиарщику Шойгу, и вы получите примерно то, что русские военные испытывали к Ванновскому. Он стал, пожалуй, главным виновником того, что русская императорская армия из грозы всего света, как говаривал император Александр II, превратилась в объект злых насмешек самых разнообразных ненавистников.

Идеально работавшая система кадрового отбора, созданная Петром I, и старательно усовершенствованная всеми его наследниками, дала на Ванновском сбой. Он был неплохим офицером, служил пусть не в самом престижном, но полку лейб-гвардии, куда абы кого не пускали. Сражался с венгерскими мятежниками, воевал с турками на Дунае в Крымскую войну. Скорее всего, он так и закончил бы свою карьеру генералом в отставке, пользуясь законным уважением сослуживцев и окружающих, но не оставив никакого следа в военной истории России.

Но тут судьба обратила на него внимание. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов Ванновский (не будучи выпускником академии Генерального штаба!) получил назначение начальником штаба Рущукского отряда. Это назначение определило всю его дальнейшую карьеру, потому что командовал этим отрядом цесаревич Александр Александрович, наследник русского престола. Хотя цесаревич к тому времени уже долго служил в гвардейском корпусе, опыта командования крупными соединениями на поле боя он не имел, и поэтому попал под влияние своего куда более опытного начальника штаба.

Два отчасти похожих человека нашли друг друга. Александр III — человек в общем-то неплохой, дельный, очень энергичный правитель, но мизантроп и социофоб, не любил армию, был чужд офицерскому обществу столицы, чувствовал себя неуверенно среди гвардейцев и вообще очень плохо относился к войне (он был сломлен картинами жертв войны 1877-1878 годов, свидетелем которых стал в молодости). Ванновский же воспринимал армию не как командир русской военной школы, а скорее как бюрократ, войско было для него чем-то вроде канцелярии или склада. Он совершенно не понимал армию на поле боя, когда приходилось покинуть привычные и родные стены присутственного места. Ванновский отлично разбирался в снабжении, в деталях службы, в строевой подготовке и тысяче других полезных и важных мелочей. Но при этом совершенно не интересовался ни руководством армией в бою, ни военной наукой, ни военной психологией. Армия была для него своеобразным казённым заводом, который должен был без задержки выпускать продукцию (солдат и офицеров), при этом «числом поболе, ценой подешевле».

Когда Александр III стал императором, одним из первых своих распоряжений он назначил Ванновского военным министром и вручил ему в этой области почти диктаторские полномочия. Несогласные с курсом реформы безжалостно изгонялись из армии. А несогласных было много, потому что Ванновский со своим интендантским подходом начал с того, что лежало на поверхности – военной формы.

Блестящий русский военный мундир, которому со времён взятия Парижа подражали страны всей Европы, был зверски уничтожен. В армии и гвардии были введены уродливые «извозчичьи» армяки из грубого чёрного сукна, застегивающиеся на крючки, без блестящих гербовых пуговиц. Убрали каски и кепи отменной красоты, вместо которых была введена барашковая шапка, более всего похожая на национальный головной убор черногорцев. Шапка эта не грела голову зимой и была очень неудобна летом, да к тому же отличалась редкостным уродством.

Из армии началось бегство офицеров, которые массово подавали в отставку, не желая носить «мужичью» форму. В течение нескольких месяцев ушло огромное число кадровых офицеров, прошедших несколько последних войн, принадлежавших к цвету русской аристократии. В армии остались лишь те, у кого не было иного источника доходов, да карьеристы. В 1882 году Ванновский устроил разгром русской кавалерии, 28 гусарских и уланских полков, история многих из которых восходила ко временам царя Алексея Михайловича, были уничолжены. Вместо них образовывались безликие драгунские полки, которым досталась все та же «мужицкая» форма.

Вот всего один пример: в Киевском гусарском полку ВСЕ ОФИЦЕРЫ подали в отставку, когда их полк, существовавший двести с лишним лет, был переименован в драгунский 27-й. Только что назначенный тогда командиром Павлоградского полка — прославленных с наполеоновских времён «Шенграбенских гусар» — Сухомлинов с горечью вспоминал об этом вандализме: «Рационализм у нас в течение долгих лет только разрушал и, не пользуясь содействием современной техники, не давал взамен ничего нового, лучшего. Так вверенная мне часть из блестящего гусарского полка стала армейским драгунским номера 6-го полком, с традициями которого можно было познакомиться только в архивах, а не по форме одежды и гордому виду людей, её носящих».

В военной подготовке кавалерии перестали учитывать принципиальную разницу между лёгкой кавалерией, используемой в разведке, пикетах и фланговых манёврах и драгунской кавалерией, которую после Гражданской войны в США понимали, как универсальную мобильную пехоту. На лошадь стали смотреть не как на первое и главное оружие кавалериста, а только как на средство передвижения. Отсутствие истинно кавалерийского руководства привело к рутине, отлично ужившейся с «поверхностным новаторством на американский образец».

Стремление сэкономить каждую копейку буквально на всём привело к тому, что офицерское жалование не повышалось. Императорская армия из сосредоточия всего цвета общества превращалась в собрание неудачников, удивительно напоминая армию РФ в 1990-е годы. Поразительные картины жизни армейцев оставил нам Александр Куприн (сам бывший военный) в повести «Поединок», где хорошо показано, как для офицеров единственным способом вырваться из убожества повседневности становится экзамен в Академию Генерального штаба. А те, кто неспособны на это, вынуждены вести бессмысленную жизнь и спиваться от отчаяния.

Но и Академия Генерального штаба находилась под жесточайшим контролем министра-деспота. Возможность изучить опыт русско-турецкой войны была почти что упущена, хотя ранее русская армия славилась своим научным подходом к изучению каждой прошедшей кампании. Винновский отличался карьеризмом и угодничеством, поэтому на исследования войны 1877-1878 годов был наложен негласный запрет, ведь учёные могли случайно задеть командующего армией великого князя Николая Николаевича (старшего), к которому Ванновский испытывал глубочайшее почтение. Великий князь порой ошибался (хотя в целом война была проведена очень неплохо), а это значило необходимость критиковать его, на что военный министр пойти не мог.

Система военного обучения и повышения квалификации при Ванновском оказалось в глубоком застое, внимание начальства обращалось преимущественно на строевую подготовку и дисциплину. Систему обучения офицеров пришлось буквально по крупицам восстанавливать уже при следующих министрах: генералах Куропаткине и Редигере – в отличие от простого «кадета» Ванновского они получили отличное академическое образование и понимали его ценность для современной армии. Более того, при Ванновском русская армия лишилась военной практики. Армия не воевала, а её министр всеми силами уклонялся от любого использования военной силы под предлогом того, что война слишком дорого стоит. Отсутствие военного опыта, самоуспокоенность, непреклонная уверенность в собственной непобедимости, показная сторона военной службы, во многом привели к тому, что военное столкновение с заведомо более слабой Японской империей принесло русской армии и русскому обществу множество неприятных сюрпризов. Проявившаяся тогда нерешительность русского генералитета, опасавшегося проявить инициативу, опасавшегося излишних потерь – все это следствие обскурантизма в военном руководстве, ставшего нормой именно при Ванновском.

Закончим наш обзор словами известного русского военного историка Антона Кресновского, так охарактеризовавшего эпоху Ванновского: «…ничего не предпринималось для улучшения офицерской службы в строю. Условия эти были тяжелые и неприглядные, строевые офицеры по справедливости могли считать себя пасынками армии. Стоило им покинуть строй, и на нестроевых должностях они имели и высокие оклады, и быстрое движение по службе, и комфортабельный образ жизни — все то, чего не давали строевым труженикам, ковавшим мощь российской армии. Это создавало пагубный соблазн и имело следствием утечку из строя значительного количества способных офицеров к большому вреду службы».

Офицеры из привилегированного военного сословия стараниями военного министра превращались в нечто среднее между канцеляристами, больше занятыми отчётами о службе, и обездоленными бедняками, чей низкий доход не давал никаких надежд на будущее и толкал либо к беззастенчивому карьеризму, либо к казнокрадству.

К тому же, что было совершенным моветоном, Ванновский отличался скверным характером. Хотя в среде русской военной аристократии столетиями культивировалась подчеркнутая вежливость и корректность общения равного с равными, министр был груб, бесцеремонен и мог спокойно наорать на подчинённого, отлично понимая, что ему ничего за это не будет. Соответствует ли этот человек образу «лучшего» «министра обороны» — судить вам.