Игривая малютка не дошла до спальной

Игривая малютка не дошла до спальной




⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻

































Игривая малютка не дошла до спальной







Примите участие в открытом конкурсе по созданию звукового логотипа для проектов Викимедиа.




Принять участие








Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Если произведение является переводом, или иным производным произведением , или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Книжный Магазинъ П. В. Луковникова,
Лештуковъ пѣреулокъ. № 2.
1893.

Американскій царь давно прошедшаго времени

Спорь до слезъ, а объ закладъ не бейся

Нѣсколько игрушечныхъ оптическихъ приборовъ

Какимъ образомъ можно опустить яйцо въ графинъ

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ образомъ рукъ и пальцевъ

Какимъ образомъ два мальчика могутъ представить слона

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстн. обр. пальцевъ

На склонѣ горъ крутыхъ, скалистыхъ,

Подъ сѣнью рощъ густыхъ, вѣтвистыхъ,

Въ другой, вѣтвь пальмы, возвѣщенье,

— Что въ этотъ мигъ Христосъ родился,

— Его послалъ къ вамъ Вседержитель, —

— Христосъ есть сынъ Его, Спаситель,

— Вотъ вамъ и знакъ: когда съ разсвѣтомъ —

"Мы славимъ твой престолъ священный:

"Здѣсь пѣли: «Слава въ вышнихъ Богу»!

Здѣсь крикъ дѣтей, тамъ шумъ и споры,

— Младенецъ здѣсь! сказалъ онъ имъ.

Съ невольнымъ трепетомъ въ сердцахъ,

— Вотъ Онъ! младенецъ, нашъ Спаситель!

— Насъ отъ. грѣховъ, отъ бѣдъ, печали

— Молитвой: «Слава въ вышнихъ Богу!»

Коля Болотовъ, или какъ его называли въ семьѣ — Ника — учился превосходно. — На шестнадцатомъ году онъ перешелъ въ старшій классъ гимназіи и съ нетерпѣніемъ ждалъ рождественскихъ праздниковъ, такъ какъ отецъ обѣщалъ взять его въ деревню, гдѣ мальчику не приходилось быть два года къ ряду.

Какъ жаждалъ онъ скорѣе увидѣть папу, — маму, сестеръ, которыя за эти два года конечно успѣли очень выроста, — экономку Луизу Карловну, всегда угощавшую его вареньемъ, домашней пастилой, мочеными яблоками, — и наконецъ старушку няню Назарьевну, подъ интересныя сказки которой онъ, бывало, въ счастливые дни ранняго дѣтства, засыпалъ такъ сладко!

Переѣздъ изъ Петербурга до той станціи, куда должны были прибыть лошади, казался мальчику невыносимо длиннымъ; — утомленный продолжительнымъ сидѣньемъ въ душной атмосферѣ вагона, онъ съ наслажденіемъ думалъ о путешествіи въ открытыхъ саняхъ по безконечному простору снѣжныхъ полей и густому лѣсу.

Но вотъ наконецъ поѣздъ остановился, проходившій мимо кондукторъ, настежь отворяя вагоны, выкрикивалъ скороговоркою: «станція Березовка — пять минутъ — буфетъ есть!» Ника полною грудью вдохнулъ въ себя ворвавшуюся черезъ дверь свѣжую струю воздуха, захваталъ портъ-сакъ, проворно выпрыгнулъ на платформу и не успѣлъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ увидалъ стоявшіе около подъѣзда знакомые сани, запряженные въ одиночку.

— Здравствуйте, баринъ, издали раздался голосъ кучера Ивана — пожалуйте! Я васъ давно дожидаюсь; папенька приказали ѣхать Скорѣе, потому ночью, значитъ, — темно, какъ разъ съ дороги собьешся, да и на счетъ волковъ тоже небезопасно.

— Въ самомъ дѣлѣ? — Развѣ они здѣсь водятся? спросилъ Ника, весело усиживаясь въ сани.

— Еще какъ водятся-то! Недавно на цѣлый обозъ напали — насилу отбоярились; вотъ для этого самаго Случая папаша прислалъ заряженный револьверъ и велѣлъ положить въ сани факелъ. Проклятые, говорятъ огня боятся… добавилъ Иванъ съ досадою, и тронулъ возжами лошадь.

Санки быстра понеслись впередъ, но нѣмъ дальше отъѣзжалъ Ника отъ станціи, тѣмъ дорога становилась все болѣе занесенною снѣгомъ; лошадь то и знай спотыкалась и проваливалась въ рыхлые сугробы по самый животъ, фыркала, поводила ушами, и уныло потряхивала головою; привязанные къ дугѣ колокольчики какъ-бы вторили ей такимъ же заунывнымъ, точно надтреснутымъ звяканьемъ, порою совсѣмъ заглушаемымъ неожиданно поднявшимся вѣтромъ. — Ника плотнѣе завернулся въ пледъ, а словоохотливый Иванъ, все время сообщаввіій деревенскія новости, нахлобучилъ свою мѣховую шапку на самыя уши и уже почти не говорилъ ни слова.

Такимъ образомъ прошло около часа; сѣдоки прозябли, какъ говорится, до мозга костей, а вѣтеръ не только не унимался, но напротивъ съ каждою минутою, казалось, дѣлался все сильнѣе и сильнѣе, порывисто поднимая вокругъ цѣлые столбы снѣжной пыли, изъ-за которой едва виднѣлись соломенныя вѣшки, воткнутыя въ снѣгъ заботливою рукою мужичка, для того чтобы добрые люди не сбивались съ пути.

Мало по-малу на дворѣ совершенно стемнѣло, небо покрылось тяжелыми, густыми облаками, изъ которыхъ снѣгъ повалилъ огромными хлопьями; въ двухъ шагахъ нельзя было различить другъ друга.

— Ну, — баринъ, сказалъ Иванъ, осадивъ лошадь, того и гляди заблудишься.

— Нѣтъ-ли тутъ гдѣ-нибудь жилья, чтобъ заѣхать переждать мятель, отозвался Ника, начавшій не на шутку падать духомъ.

— Да жилье-то должно быть недалеко, только попадемъ-ли теперь?

— Во всякомъ случаѣ надо попробовать…

Иванъ тряхнулъ возжами, крикнулъ свое обычное: «ей ты, касатикъ», — и маленькіе санки снова начали нырять по снѣжнымъ сугробамъ.

Болѣе двадцати минутъ продолжалось это нырянье, наконецъ путешественники остановились около какой-то темной неопредѣленной массы, оказавшейся избою.

— Хозяинъ, пусти обогрѣться! — просилъ Иванъ, соскочивъ съ козелъ и припавъ своимъ занесеннымъ снѣгомъ лицомъ къ крошечному оконцу.

— Милости просимъ, отвѣтилъ грубый мужской голосъ; вслѣдъ за тѣмъ покривившаяся дверь избушки заскрипѣла на ржавыхъ петляхъ и рослая фигура старика, окутаннаго въ овчинный тулупъ, показалась на порогѣ.

Избушка была маленькая, тѣсная; въ углу подъ старыми почернѣвшими образами стоялъ простой деревянный столъ безъ скатерти, а вокругъ вдоль стѣнъ тянулись узкія въ одну доску лавки — вотъ все убранство того незатѣйливаго жилища, куда попалъ Ника, очень довольный, что можетъ хотя немного обогрѣть, свои, окоченѣвшіе члены.

— Угостить-то мнѣ васъ нечѣмъ, милый баринъ, заговорилъ хозяинъ, стряхивая снѣгъ со спины и плечъ мальчика.

— Не надо, любезный, я ничего не хочу, позволь переждать непогоду.

Ника началъ съ любопытствомъ оглядывать присутствующихъ: не старая еще крестьянская женщина — должно быть жена хозяина — сидѣла за прялкою, возлѣ нея вертѣлось трое ребятишекъ — а нѣсколько поодаль у самой печки, на грязномъ полу копошилась что-то непонятное — не то собака, не то человѣкъ.

— Чего по-полу валяешься? Словно звѣрь неотёсаный! грубо крикнулъ мужикъ, толкнувъ ногою это что-то.

Раздался жалобный стонъ; что-то приподнялось съ мѣста; Ника къ крайнему своему удивленію увидѣлъ блѣдное, изнуренное личико маленькой дѣвочки. — Весь костюмъ ея состоялъ изъ грязнаго, рванаго сарафана; волосы были обстрижены, какъ называется подъ гребенку, глаза смотрѣли испуганно;: по губамъ скользила улыбка… Но какая улыбка! Чѣмъ-то страшнымъ, холоднымъ, могильнымъ вѣяло отъ этой улыбки. Ника невольно отшатнулся.

— Дурочка — отвѣтилъ онъ : махнувъ рукою.

— А Христосъ вѣдаетъ, мы и сами не знаемъ, вмѣшалась хозяйка; нѣтъ у нея ни рода, ни племени. Скитается изъ дому Въ домъ цѣлыми днями. Гдѣ хлѣбца кусочекъ выкинутъ, гдѣ молочкомъ напоятъ; такъ и живетъ людскимъ подаяніемъ… ,

— Дармоѣдовъ на бѣломъ свѣтѣ много, возразилъ хозяинъ; еслибъ не жена, я бы дурь-то изъ нея выколотилъ. Ну, пошла подъ печку, — пригрозилъ онъ несчастной, которая, подпрыгивая на одной Ногѣ и прищелкивая языкомъ, съ громкимъ хохотомъ по прежнему направилась въ уголъ, легла на полъ и свернулась кренделемъ.

Сердце Ники болѣзненно сжалось; ему стало ужасну жаль дурочку.

— Знаешь что, — обратился онъ къ хозяину — подержи ее у себя нѣсколько дней, только пожалуйста не бей и не толкай безъ причины, — я поговорю съ родителями, они придумаютъ какъ нибудь пособить горю.

Хозяинъ согласился; Пика пробылъ въ избушкѣ еще около часа и за тѣмъ, когда вьюга перестала, снова пустился въ дорогу. Всѣ мысли его были исключительно заняты дурочкой. Онъ даже не замѣтилъ какъ, обогнувъ широкую поляну, сани въѣхали въ густой лѣсъ, гдѣ Вдругъ послышалось страшное завываніе волковъ.

— Баринъ, Николай Николаевичъ, окликнулъ его Иванъ — вѣдь это волки въ лощинѣ воютъ.

— Да, кажется. Не вернуться: ли? Какъ ты думаешь?

— Это уже все равно; коли захотятъ, такъ нагонятъ. По моему, лучше идти на проломъ. Зажигайте факелъ, приготовьте пистолетъ и, перекрестившись, ударимъ по лошади.

При свѣтѣ зажженнаго факела, путники съ ужасомъ увидѣли, что они окружены хищными звѣрями.

Лошадь, почуя бѣду, задрожала всѣмъ тѣломъ — заупрямилась. Иванъ стегнулъ ее что было силы — сани донеслись съ быстротою молніи, наѣхали на. камень, чуть-чуть не опрокинулись; отъ сильнаго толчка факелъ выпалъ изъ рукъ Ники, но мальчикъ не потерялъ присутствія духа. — Пистолетъ былъ шестиствольный; онъ сдѣлалъ послѣдовательно нѣсколько выстрѣловъ, благодаря чему спасъ себя, кучера, лошадь (хотя послѣдней впрочемъ досталось порядочно).

Когда же наконецъ добрались они до дому, и Ника вошелъ въ комнаты — на немъ просто лица не было. Бѣдняга не могъ безъ ужаса вспомнить обо всемъ случившемся; не прикоснувшись къ вкусному ужину, который былъ собственно для него приготовленъ заботливою Луизой Карловной, — вслѣдствіе сильной головной боли и лихорадочнаго состоянія, Ника сейчасъ же легд. въ постель.

Ночью у него сдѣлалась горячка и сильнѣйшій бредъ; — то ему мерещилось безсмысленное личико дурочки съ ея страдальческою улыбкою, то стая голодныхъ волковъ, то вдругъ неизвѣстно почему казалось, что эти волки превратились въ цѣлую ватагу дикихъ индѣйцевъ, вооруженныхъ винтовками, и онъ вмѣстѣ съ другимъ незнакомымъ всадникомъ спасается отъ нихъ сидя на высокой вороной лошади; чувствуетъ себя Ника большимъ, сильнымъ — лицо его обросло бакенбардами, усами… Онъ болѣзненно вскрикиваетъ, хочетъ соскочить съ постели…

Отецъ и мать въ отчаяніи; едва дождавшись утра, они посылаютъ въ сосѣдній городъ за докторомъ, который, осмотрѣвъ больнаго, объявляетъ, что у него начинается нервная горячка.

— Опасности я еще пока не вижу, — обратился докторъ къ матери, замѣтивъ ея волненіе, но во всякомъ случаѣ болѣзнь можетъ затянуться и выздоровленіе будетъ медленно.

Карлъ Ивановичъ, такъ звали доктора, — не ошибся; бѣдному мальчику дѣйствительно пришлось проваляться около мѣсяца; тѣмъ не менѣе, благодаря во время поданной помощи и старательному уходу Назарьевны — онъ перенесъ тяжелый недугъ благополучно, и когда пришелъ въ полное сознаніе, то первою заботою его было-просить отца устроить несчастную Дурочку въ богадѣльню.

Отецъ, въ сопровожденіи Ивана, самъ отправился въ ту избушку, гдѣ Ника пережидалъ непогоду, но хозяинъ сказалъ ему, что дурочка вскорѣ послѣ посѣщенія молодаго барина куда-то скрылась. Стали повсюду наводить справки, отыскивать — только, къ сожалѣнію, никакъ не могли напасть на слѣдъ несчастной, и затѣмъ вскорѣ узнали, что ѣхавшіе однажды за дровами мужики нашли ее мертвою подъ деревомъ. По всей вѣроятности, это жалкое созданіе заблудилось въ лѣсу и замерзло.

Былъ прекрасный лѣтній вечеръ. — По скатамъ высокой обрывистой горы кое-гдѣ лѣпились маленькія деревушки, обитатели которыхъ, не смотря на далеко еще не позднюю пору, невидимому давно уже отошли ко сну. Кругомъ все было тихо: верхушки липъ, окаймляющихъ собою скромныя жилища поселянъ, незамѣтно покачивались изъ стороны въ сторону, какъ будто перешептываясь; — рядомъ неподвижно стояли сосны; — ни одна травка, ни одинъ цвѣтокъ не шевелились! Словомъ, — казалось, не только люди, наработавшіеся за день до усталости, но и сама природа, погрузились въ глубокій сонъ. Только звѣзды развѣ не спали еще на небѣ, да серебристый мѣсяцъ, то скрываясь за облако, то вновь выплывая изъ-за него, молча любовался этою величественною картиною тишины и спокойствія…

Не спалось также маленькой, сѣренькой птичкѣ, которая, пріютившись въ кустѣ боярышника, пѣла долго… долго… безостановочно… Ея пѣснь звучала такъ ясно, и вмѣстѣ съ тѣмъ до того грустно, что случайно проснувшіяся прочія птицы, невольно стали прислушиваться; но, къ сожалѣнію, она была для нихъ мало понятна, потому что ее пѣлъ соловей, прилетающій къ намъ только на лѣто изъ странъ чужихъ, далекихъ; слѣдовательно, рѣчь его, во многомъ, отличалась отъ рѣчей прочихъ крылатыхъ товарищей.

Соловушкѣ же очень хотѣлось подѣлиться мыслями съ кѣмъ-нибудь, и вотъ, замѣтивъ, что величавый мѣсяцъ смотритъ на него пристально — онъ запѣлъ еще громче, еще мелодичнѣе, при чемъ, точно наслаждаясь звуками собственнаго голоса, даже закрылъ глаза, какъ это дѣлаютъ обыкновенно соловьи въ подобномъ случаѣ.

"Много прошло времени съ тѣхъ поръ какъ я покинулъ свое уютное гнѣздышко — заливался онъ безконечною трелью, — покинулъ прекрасную жаркую страну, гдѣ стоитъ постоянное лѣто, гдѣ въ дни моего самаго ранняго дѣтства мать заботливо укачивала меня на листьяхъ статной-красавицы пальмы, и гдѣ, сдѣлавшись постарше, я весело порхалъ между массою банановыхъ деревьевъ. Что за изящныя, разноцвѣтныя перышки были у меня тогда! Какъ жилось хорошо, радостно, беззаботно! Казалось-бы, чего еще желать? Такъ нѣтъ вѣдь, на бѣду однажды залетѣла къ намъ ласточка, возвращавшаяся поздней осенью изъ далекой страны снѣга, холода, мятелей — и давай разсказывать о томъ, какъ восхитительно бываетъ лѣто въ этой самой странѣ, среди ея безконечныхъ долинъ, горъ, величественныхъ дубовыхъ лѣсовъ съ прохладною тѣнью, широкихъ рѣкъ и вѣчно журчащихъ, серебристыхъ ручейковъ… Всѣ птицы будутъ завидовать вашимъ красивымъ перьямъ — а люди придутъ въ восторгъ отъ чудеснаго пѣнія. Летите, летите туда съ первыми весенними днями, не будете раскаиваться!

Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, мы почти забыли о томъ, что говорила ласточка; какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день она явилась снова: весенняя пора наступила, защебетала сизокрылая, летимте же туда, гдѣ гораздо прохладнѣе! Мы согласились и, не откладывая въ долгій ящикъ, немедленно пустились въ путъ, Въ дорогѣ пришлось быть порядочно. Ласточка летѣла почти безъ перерыва — мы слѣдовали за ней, быстро перелетая черезъ моря, рѣки, горы, долины. — Наконецъ путешествіе окончилось. Мы достигли желанной страны, но увы! по прошествіи самаго короткаго срока глубоко раскаялись въ своемъ необдуманномъ поступкѣ, потому что перья наши, которыми мы такъ гордились, изъ разноцвѣтныхъ и яркихъ вдругъ сдѣлались сѣррыіи и совершенно поблекли, такъ что однажды, когда мнѣ пришлось увидѣть отраженіе своей мизерной фигурки въ одномъ изъ ручьевъ, я положительно пришелъ въ отчаяніе; сердце начало болѣзненно ныть, тосковать; меня тянуло на родину; но, къ несчастію, ласточка куда-то улетѣла, а безъ нея немыслимо было отыскать дорогу. Другія птицы неохотно сходились съ нашимъ братомъ, и ко всему этому, говоря откровенно, мнѣ даже совѣстно было вернуться домой въ такомъ неприличномъ костюмѣ — я рѣшилъ остаться!

Съ наступленіемъ осени, слѣдуя примѣру прочихъ перелетныхъ птицъ. и мы — соловьи, отправились въ болѣе теплыя страны.

Тамъ, отъ вліянія солнечныхъ лучей, цвѣтъ нашихъ перышекъ нѣсколько измѣнился къ лучшему, но это продолжалось недолго; съ возвращеніемъ на прежнія мѣста, мы опять. облеклись въ будничную сѣрую одежду, и я съ разу понялъ, что утраченнаго блеска больше не воротишь. Одна весна смѣшалась другою, многіе изъ товарищей поумирали, а тѣ, которые остались въ живыхъ, какъ, напримѣръ, я, большію частію избѣгаютъ людскаго глаза, прячутся въ глуши лѣсовъ и поютъ свою любимую пѣсенку или рано утромъ или поздно вечеромъ!…

Чѣмъ дальше, тѣмъ заунывнѣе дѣлался голосъ соловушки — въ немъ даже чувствовались слезы. Мѣсяцъ слушалъ внимательно.

— Жаль мнѣ тебя, бѣдняжечка, проговорилъ онъ; — хотѣлось-бы горю пособить, да не знаю — какъ? Попробуй подняться съ земли; доберись до меня, авось здѣсь покажется лучше!

Соловей довѣрчиво выпорхнулъ изъ своей засады, расправилъ крылья и съ громкой радостной пѣсней началъ подниматься все выше… выше… выше… Но странное дѣло; чѣмъ болѣе отлеталъ онъ отъ земли, тѣмъ все дальше и дальше казалось разстояніе между нимъ и такъ заманчиво смотрѣвшимъ мѣсяцемъ; въ концѣ-концовъ усталыя крылышки маленькаго пѣвца не выдержали — опустились, и онъ, моментально упавъ въ тотъ-же самый ручеекъ, гдѣ когда-то видѣлъ отраженіе своей фигурки, сейчасъ-же захлебнулся.

Въ одинъ изъ жаркихъ лѣтнихъ дней, когда не только люди, животныя, птицы — но даже сама природа какъ будто томится отъ невыносимаго зноя, по живописнымъ горамъ Швейцаріи пробиралась молодая дѣвушка; она несла за плечами большую плетеную корзину, а другую, нѣсколько поменьше, держала въ загорѣлой рукѣ. Раскраснѣвшееся личико ея явно свидѣтельствовало о сильной усталости, — запыленные башмаки доказывали, что она идетъ издалека.

— Здравствуй, Маріетта, вдругъ послышался гдѣ-то въ кустахъ довольно грубый, мужской голосъ.

Дѣвушка остановилась и увидѣла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя всѣмъ знакомаго пастуха Жака, который, расположившись на травѣ, караулилъ пасущееся по близости стадо.

Жакъ былъ добрый малый, — его любилъ каждый, начиная съ маленькаго ребенка и кончая послѣдней сварливой старухой.

Цѣлый день проводилъ онъ на полѣ, а вечеромъ послѣ ужина выходилъ иногда на лужайку противъ своей хижины и окруженный толпою молодежи, съ трубкою въ зубахъ, принимался разсказывать сказки про колдуновъ, вѣдьмъ, горныхъ духовъ, драконовъ и прочихъ невѣдомыхъ чудовищъ, которыя, поселившись на днѣ горнаго озера, никогда не показываются на свѣтъ Божій, а только шипятъ, да стонутъ передъ бурей или какимъ нибудь несчастіемъ.

Не смотря на утомленіе, дѣвушка свернула въ сторону и подойдя къ пастуху вступила въ разговоръ.

— Ну, Жакъ, сказала она улыбнувшись; ужъ и устала же я сегодня такъ, какъ давно не приходилось.

— Да, по крайней мѣрѣ, хотя сдѣлала ли все, что надобно?

— О, конечно; не только распродала тотъ сыръ, который былъ со много, но даже получила заказъ черезъ недѣлю принести еще.

— Дай вамъ Богъ всего хорошаго, моя голубка, продолжалъ Жакъ, — я знаю, что послѣ смерти отца мамѣ твоей подъ-часъ бываетъ трудно содержать семью; ты одна у нея помощница; братъ еще малъ, на него самого надо работать.

При воспоминаніи объ отцѣ, улыбающееся личико Маріетты вдругъ сдѣлалось серьезно, на глазахъ блеснули слезы…-- Ну, вотъ и затуманилась, ласково сказалъ пастухъ, готовый самъ расплакаться при видѣ грусти собесѣдницы; полно, полно, красотка! Прошлаго не воротишь. Надо, конечно, помнить о томъ, кто былъ намъ близокъ и дорогъ — но убиваться не слѣдуетъ; взгляни-ка лучше направо, никакъ это Генрихъ, твой братишка, карабкается на гору. Этакій вѣдь право смѣлый, подумаешь!

Маріетта повернула голову. На самой вершинѣ горы, надъ крутымъ обрывомъ дѣйствительно стоялъ маленькій. босоногій мальчикъ съ палкою въ рукѣ, развѣвающееся блузою и перомъ на круглой соломенной шляпѣ. Кругомъ его толпилось нѣсколько паръ прелестныхъ бѣлыхъ козочекъ, которыхъ ребенокъ очевидно старался завести въ самую глубь лѣса, чтобы хотя немного укрыть отъ невыносимо палящихъ лучей южнаго солнца. Безстрашно остановившись на краю глубокой пропасти, Генрихъ (такъ какъ это былъ онъ) пристально смотрѣлъ на что-то; и сколько ни старалась Маріетта показывать ему знаками, чтобы спустился внизъ — ничего не видѣлъ.

— Сумасшедшій! сказала тогда дѣвушка, — не достаетъ, чтобы еще упалъ, да разшибся до смерти, и, простившись съ Жакомъ, отправилась далѣе.

Генрихъ продолжалъ смотрѣть по тому же направленію. — Онъ завидѣлъ издали поднимающійся на сосѣднюю гору экипажъ какого-то знатнаго путешественника, и слѣдилъ глазами, какъ цѣлая ватага знакомыхъ ему ребятишекъ, сопровождала этотъ экипажъ, вооружившись свѣжими зелеными вѣтвями и полѣньями для того, чтобъ съ помощью первыхъ смахивать докучливыхъ мухъ со спины измученныхъ лошадей, а вторыя — отъ времени до времени подкладывать подъ колеса, давая такимъ образомъ тѣмъ же самымъ животнымъ хотя маленькую возможность перевести духъ.

Онъ зналъ, что подобныя услуги всегда оплачиваются нѣсколькими мелк
Голая пышка обмазывает тело пеной
Старушка в сексуальной одежде устраивает эротику
Проститутка встречает вас у входа (20 фотографий)

Report Page