Игорь северянин стихи ананасы в шампанском

Скачать файл - Игорь северянин стихи ананасы в шампанском

Главная страница Обновления Познакомиться Тексты книг Король поэтов Биография Фотоальбом Воспоминания О Серебряном веке Прогулки в Интернете Библиография Публикации Ссылки Статьи Гостевая книга. Розирис Стихотворения гг. УВЕРТЮРА Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро! Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чем-то испанском! И берусь за перо! Ананасы в шампанском - это пульс вечеров! В группе девушек нервных, в остром обществе дамском Я трагедию жизни претворю в грёзофарс Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс! Все наслажденья и все эксцессы, Все звезды мира и все планеты Жемчужу гордо в свои сонеты, - Мои сонеты — колье принцессы! Я надеваю под взрыв оркестра, Колье сонетов размах измерьте! Да, надеваю рукой маэстро На шею Девы. Она вне мира, она без почвы, Без окончанья и без начала Ничто святое ее зачало Кто усомнится — уйдите прочь вы! Она безместна и повсеместна, Она невинна и сладкогрешна, Да, сладкогрешна, как будто бездна, И точно бездна — она безбрежна. Под барабаны, под кастаньеты, Все содроганья и все эксцессы Жемчужу гордо в колье принцессы, Не знавшей почвы любой планеты Я еду в среброспицной коляске Эсклармонды По липовой аллее, упавшей на курорт, И в солнышках зеленых лучат волособлонды Зло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт Две раковины девы впитали океан. Он плещется дессертно, - совсем мускат-люнельно, - Струится в мозг и в глазы, по человечьи пьян Взорвись, как бомба, солнце! Нет больше океана, умчавшегося в ту, Кто носит имя моря и солнца — Эсклармонды, Кто на земле любезно мне заменил мечту! Чашечки неполные Девственны на вид. В золотой печеннице Английский бисквит. В кабинете общество В девять человек. Окна в сад растворены, В сад, где речи рек. На березах отсветы Неба. Она остра, как квинт-эссенца специй, Ее бравадам нужен резонанс, В любовники берет 'господ с трапеций' И, так сказать, смакует mesalliance Как устрицу, глотает с аппетитом Дежурнаго огейзерную дань При этом всем — со вкусом носит титул, Иной щеке даря свою ладонь. В БЛЕСТКОЙ ТЬМЕ В смокингах, в шик опроборенные, великосветские олухи В княжьей гостиной наструнились, лица свои оглупив: Я улыбнулся натянуто, вспомнив сарказмно о порохе. Скуку взорвал неожиданно нео-поэзный мотив. Каждая строчка - пощечина. Голос мой - сплошь издевательство. Рифмы слагаются в кукиши. Я презираю вас пламенно, тусклые Ваши Сиятельства, И, презирая, рассчитываю на мировой резонанс! Блесткая аудитория, блеском ты зло отуманена! Скрыт от тебя, недостойная, будущего горизонт! Во времена Северянина Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт! Кто звал ее на лестнице: Да все же он, пустой как шантеклер, Проборчатый, офраченный картавец, Желательный для многих кавалер, Использованный многими красавец, О, женщина! Зови его в турне, Бери его, пожалуй, в будуары Но не води с собою на Масснэ: Оно не для гитары!.. В ландо моторном, в ландо шикарном Я проезжаю по островам, Пьянея встречным лицом вульгарным Среди дам просто и 'этих' дам. Ах, в каждой 'фее' искал я фею Когда-то раньше. Но отчего же я огневею, Когда мелькает вблизи манто? В аллеях сорно, в куртинах росно, И в каждом франте жив Рокамболь. И что тут прелесть? Бесстыж и скорбен ночной пуант. Кому бы бросить наглее дерзость? Кому бы нежно поправить бант? ВАЛЕНТИНА Валентина, сколько счастья! Валентина, отчего же ты грустишь? Это было на концерте в медицинском институте, Ты сидела в вестибюле за продажею афиш. Выскочив из ландолета, девушками окруженный, Я стремился на эстраду, но, меня остановив, Предложила мне программу, и, тобой завороженный, На мгновенье задержался, созерцая твой извив. Ты зашла ко мне в антракт не зови его пробелом С тайной розой, с красной грезой, с бирюзовою грозой Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом и белом, Говорила очень быстро и казалась стрекозой. С него — начало. К начинаньям поэтессы я был очень милосерд, И когда уже ты стала кандидаткой в фаворитки, Ты меня сопровождала ежедневно на концерт. Замороженные ночи и крещенская луна. Все прошло, как все проходит. И простились мы неловко: Я 'обманщик', ты сердита, то есть просто трафарет. Ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред! Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками Была слегка приподнята над розовыми ушками. Вуаль была чуть влажная, она была чуть теплая, И ты мне улыбалася, красивая и добрая Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово, Тревожила уснувшее и улыбалась розово. И я не слышал улицы со звонами и гамами, И сердце откликалося взволнованными гаммами. Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями, Мы бархатною сказкою сердца друг другу ранили. Да разве тут до улицы со звонами и шумами?!. Да разве тут до города с пытающими думами?!. Кумирню строил в сердце я, я строил в сердце пагоды Ах, губки эти алые и сочные, как ягоды! О, глазки в слезках-капельках, мои глаза вы помните? Оне неповторяемы мгновенности чудесные!.. Я требую настойчиво, приказываю пламенно: Исчезни, все мне чуждое! А мы, моя красавица, утопимся в забвении, Очаровав порывностью бесстрасное мгновение!.. Два пуфа и диван. И шесть безшумных ног. Мы двое к ней пришли. Он знал ее, но я представлен в этот раз. Мне сдержанный привет, и сен-бернару Джою Уйти куда-нибудь и не мешать — приказ. Салонный разговор, удобный для аббата, Для доблестной ханжи и столь же для гетер. И мы уже не мы: И вот уже оркестр. И вот уже партер. Но режет сердце мне точеный комплимент. Как нестерпимо больно, Когда предвидишь вот любой, любой момент! И в ужасе, в тоске, - Альфред и Травиата, - Мы шутим — как тогда! Лежу на шелке зеленом пашен, Вокруг — блондинки, косички ржи. И Бог мне равен, и равен червь! РОДНИК Восемь лет эту местность я знаю. Уходил, приходил, — но всегда В этой местности бьет ледяная Неисчерпываемая вода. Полноструйный родник, полнозвучный, Мой родной, мой природный родник, Вновь к тебе ты не можешь наскучить Неотбрасываемо я приник. И светло мне глаза оросили Слезы гордого счастья, и я Восклицаю: Какою нежностью неизъяснимою, какой сердечностью Осветозарено и олазорено лицо твое, Лицо незримое, отожествленное всечертно с Вечностью, Твое, - но чье? В вагоне поезда, на каждой улице и в сновидении, В театре ль, в роще ли, - везде приложится к черте черта, Неуловимая, но ощутимая, - черта — мгновение, Черта — мечта! И больно-сладостно, и вешне-радостно! Жить - изумительно Чудесно все-таки! Ах, сразу нескольких — одну любить! И ты их не заметить мог? Бери же, чиркай и грози, Восторжен, нагл и яр! Ползет огонь на все стези: В твоей руке — пожар! Читать тебе себя в лимонном будуаре, Как яхту грезь, его приняв и полюбя Взамен неверных слов, взамен шаблонных арий, Читать тебе себя. Прочувствовать тебя в лиловом пеньюаре, Дробя грядущее и прошлое, дробя Второстепенное, и сильным быть в ударе. Увериться, что мир сосредоточен в паре: Лишь в нас с тобой, лишь в нас! И только для тебя, И только о тебе, венчая взор твой царий, Читать тебе себя! АМАЗОНКА Я встретил у парка вчера амазонку Под звуки бравурной раздольной мазурки. Как кукольны формы у синей фигурки! Она обернулась, она посмотрела, Слегка улыбнулась, раздетая взором, Хлыстом помахала лукавым узором, Мне в сердце вонзила дремучие стрелы А рыжая лошадь под ней гарцовала, Упрямо топталась на месте кобыла И право не знаю, - казалось ли, было, - В угоду хозяйке, меня баловала На мотив Мирры Лохвицкой Ты так светла в клубящемся покрове. Твое лицо — восходный Уротал. В твоем дремучем чернобровье Мой ум устало заплутал. Ты вся — мечта коралловых уловов. Твои уста — факирская печать. В твоих очах, в очах лиловых, Хотел бы сердце закачать. А где-то плачь и грохоты орудий Так было встарь, так вечно будет впредь Дай погрузиться в белогрудьи И упоенно умереть! BERCEUSE - колыбельная песня фр. Это — молния и светлячок. Равнокровье и злой мезальянс. Тайна ночи и женский зрачок. В большом и неуютном номере провинциальной гостиницы Я лежу в беcсоннице холодноватыми вечерами. Жутко мне, жутко, что сердце скорбью навеки вынется Из своего гнездышка Из ресторана доносится то тихая, грустная музыка — Какая-нибудь затасканная лунная соната, То такая помпезная, - правда, часто кургузая, - Лилию оскорбляющее полнокровье граната И слышатся в этой музыке души всех женщин и девушек, Когда-либо в жизни встретившихся и возможных еще в пути. И плачется, беcслезно плачется в номерной тиши кромешной О музыке, о девушках, обо всем, что способно цвести КУЗИНА ЛИДА Лида, ты — беззвучная Липковская. Лида, ты — хорошенькая девушка. Стройная, высокая, изящная, ты — сплошная хрупь, ты вся — улыбь. Только отчего же ты недолгая? Только отчего твое во льду ушко? Только для чего так много жемчуга? Милая, скорей его рассыпь! Русая и белая кузиночка, не идут тебе, поверь мне ландыши; Не идут тебе, поверь мне, лилии, - слишком ты для белаго — бела Маки, розы нагло — оскорбительны, а лианы вьются, как змееныши; - Трудно обукетить лиф твой девичий, чтобы ты сама собой была. Папоротник в блестках изумрудовых, снег фиольно-белый и оискренный, Пихтовые иглы эластичные — вот тебе единственный убор, Девушке со старческой улыбкою, замкнутой, но, точно солнце, искренней, Незаметно как-то умирающей, - как по ягоды идущей в бор НИКЧЕМНАЯ Ты меня совсем измучила может быть, сама не ведая; Может быть, вполне сознательно; может быть, перестрадав; Вижусь я с тобой урывками: Ты, штрихующая профили Мне чужие, но знакомые, с носом мертвенно-прямым! Целомудренную чувственность мы зломозгло объутопили Чем-то вечно ожидаемым и литаврово-немым Слушай, чуждая мне ближница! Оскорбить меня хотящая для немыслимых услад! Подавив негодование, мне в тебя так просто хочется, Как орлу — в лазорь сияльную, как теченью — в водопад! О, нестерпимо-больные места, Где женщины, утерянные мною, Навек во всем: Как скорбно там скрипенье колеса! Как трогательно блеянье телячье! На севере и рощи, и луга, И лады душ, и пьяненькие сельца — Однообразны только для пришельца: Для северян несхожесть их легка. Когда-нибудь я встречу — это так! Потом за четвертак Раcскажет мне пророчная шарманка И их судьбе, всех жертв моих. Потом Я лес приму, как свой последний дом Ты — смерть моя, случайная цыганка! Невымученных мук, невыгроженных гроз Так много позади, и тяжек сердца стук. Оранжевый закат лианами оброс Невыкорченных мук. Это имя мне было знакомо — Чуть истлевшее пряное имя, И в щекочущем чувственность дыме Сердце было к блаженству влекомо. Как волна — броненосцу за пену, Как за плен — бег свободный потока, Это имя мне мстило жестоко За забвенье, позор, за измену Месть швырнула в лицо мне два кома, Кома грязи — разврат и бескрылье. Я кончаюсь в неясном усилье Это имя мне жутко-знакомо!.. Я был около Монастыря. Окрест отгуживал от колокола. Как вдруг собака, в роде мопсика, Зло и неистово залаяла. Послышались осечки хвороста, И кто-то голосом хозяина 'Тубо! Лес заветрел и вновь отгуживал Глухую всенощную, охая. Мне стало жутко, стало нужно Людей, их слова. Очень плохо я Себя почувствовал. Оглушенный, Напуганный, я сел у озера. Мне оставалось верст одиннадцать. Решительность меня вдруг бросила, - От страха я не мог подвинуться Заберусь на раcсвете на серебряный кедр Любоваться оттуда на маневры эскадр. Солнце, утро и море! Как я весело-бодр, Точно воздух бездумен, точно мумия мудр. Кто прославлен орлами — ах, тому не до выдр!.. Когда поблекнут георгины Под ало-желчный лесосон, Идите к домику Регины Во все концы, со всех сторон. Идите к домику Регины По всем дорогам и тропам, Бросайте на пути рябины, Дабы назад вернуться вам. Бросайте на пути рябины: Все ваши скрестятся пути, И вам, искателям Регины, Назад дороги не найти. Бело лиловеет шорох колокольчий — Веселится летоветр; Мы проходим полем, мило полумолча. На твоей головке — фетр, А на теле шелк зеленый, и — босая. Обрываешь тихо листик и, бросая Мелкие кусочки, Смеешься, осолнечив лоб. Стада голубых антилоп Покрыли травы, покрыли кочки Но дьяконья падчерица, Изгибаясь, как ящерица, Нарушает иллюзию Овеев желание грезовым парусом, Сверкая устовым колье, Графиня ударила веером страусовым Опешенного шевалье. Оркестромелодия реяла розово Над белобархатом фойэ. Графиня с грацией стрекозовой Кусала шеколад-кайэ. Сновала рассеянно блесткая публика Из декольтэ и фрачных фалд. А завтра в рецензии светскою рубрикой Отметится шикарный гвалт. Воспоминаний папирус Снова ветреет, как парус, И в бирюзе умиленья Призрак слияния вырос. Блекло-сафировый ирис Вяло поет новолунье, Льется душа снова через, - Снова желанья. Мысли, как сон, испарились В прямости жизненных линий; Долго со Злом мы боролись, Отдых найдем в Аполлоне. Снова сердца разгорелись, Снова желанья! Одиночила в комнате девушка. Взволновали ее звуки флейты, - Голос юноши в них О, застынь в напряженной мечте ушко! Чья-то тень на колени к ней падает, - Из окна апельсинная ветка. Так Вы изволите надеяться, что Вам меня удастся встретить Уж если не в гостиной шелковой, так в жесткой камере судьи? Какая все же Вы наивная! Считаю долгом Вам заметить: Боюсь, Вы дело проиграете, и что же ждет Вас впереди?.. Конечно, с Вашею энергией, Вы за инстанцией инстанцию: Съезд мировой, затем суд округа, потом палата и сенат. Но только знаете, любезная, не лучше ль съездить Вам на станцию, И там купить билет до Гатчины, спросив в буфете лимонад. Он охладит Ваш гнев тропический, и Вы, войдя в вагон упруго, Быть может, проведете весело в дороге следуемый час. И, может быть, среди чиновников Вы повстречаете экс-друга, Который — будем же надеяться! Приехав к месту назначения, Вы с ним отправитесь в гостиницу. Он, после шницеля с анчоусом, Вам даст Вам будет весело и радостно, Вы будете, как именинница, Ах, при уменьи, можно выявить и в проституции талант!.. Зачем же мне Вы угрожаете и обещаете отместки? Зачем так нагло Вы хватаетесь за правосудия набат? Так не надейтесь же, сударыня, что я послушаюсь повестки И деньги дам на пропитание двоякосмысленных ребят! Я — прислуга со всеми удобствами — Получаю пятнадцать рублей, Не ворую, не пью и не злобствую И самой инженерши честней. Дело в том, что жена инженерская Норовит обсчитать муженька. Я над нею труню я, ведь, дерзкая! И словесно даю ей пинка. Но со мною она хладнокровная, - Сквозь пять пальцев глядит на меня: Я ношу бильедушки любовные. От нее, а потом — для нее. Что касается мужа господского - Очень добр господин инженер В результатах мы скоро поладили, - Вот уж месяц, как муж и жена. Получаю конфекты, материи И филипповские пирожки, И — на зависть кухарки Гликерии, Господина Надсона стишки. Я давно рассчитала и взвесила, Что удобная должность, ей-ей: Тут и сытно, и сладко, и весело, Да вдобавок пятнадцать рублей! На искусственном острове крутобрегого озера Кто видал замок с башнями? Или позднею осенью, только гладь подморозило, Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал? Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого Не выдерживал разумом — и смеялся навзрыд? Чей скелет содрогается в башне мертвого острова, И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт? Превратился кто в филина? Полно, полно, то было ли? Завуалилось озеро, зашептался камыш. Как блёкло ткал лиловый колокольчик Линялую от луни звукоткань! Над ним лунел вуалевый эольчик И, камешки кидая в воду: На озере дрожал электробот. Все слушали поэта — экстазера И в луносне тонули от забот. Но призраками Серого Мизэра Шарахнулся пугающий набат, - И в отблесках пылающего замка Умолк поэт, как жалкий акробат НА ГОЛОС ВЕСЕННЕЙ НОВЕЛЛЫ. Обстругав ножом ольховый прутик, Сделав из него свистящий хлыстик, Королева встала на распутье Двух аллей. И в девственном батисте Белолильной феей замерла. Вот пошла к избушке столяра, Где лежали дети в скарлатине, Где всегда отточенный рубанок Для гробов, для мебели, для санок. Вот и пруд, олунен и отинен, Вот и дом, огрустен и отьмён. Закричали в отдаленье совы. В ясенях отданье столяру. Взглянула — как стрелу, Прямо в глаз любовника метнула. И пошла к отряпенной кроватке. Смерть и Жизнь над ней бросали ставки. Было душно, холодно и лунно. Столяриха билась на полу И кричала: Соны качеля, белесо ночело. Лес печалел в белосне. Тюли эоля качала Марчелла: Вот пробесшумела там одичало Глуше затишия мышь. Крылья дымели, как саван истлевший. Но Стебель есть у нее. Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии Лебедь раскрыл. Лебедь рвется в Эфир к облакам — К белым лилиям неба, к лебедям небес! Небесная бирюза — очи облак. Небо хочет в меня: Голубые голуби на просторной палубе. А дождинки капали, - голуби их попили. На просторной палубе голубые голуби Все дождинки попили, а дождинки капали. В двадцать лет он так нашустрил: Проституток всех осёстрил, Астры звездил, звезды астрил, Погреба перереестрил. Оставалось только — выстрел. Воробьи на дорожке шустрятся. Привезли из Остэндэ устрицы И стерлядей из Череповца. Я, разлоконив волосы русые, Ухватила Петьку за ушко, В него шепнула: И выпила бокал Клико. Успокоив его, благоматного, Я дала ему морковки и чайку И, закричавши: Муж приехал с последним автобусом — Будничный, потертый манекен Я застонала, и перед образом Молила участи Кармен!.. Не опоздайте к увертюре: Сегодня ведь 'Mignon' сама! Как чаровательны, Тома, Твои лазоревые бури! И в бледнопалевых гостиных, И на форелевых стремнинах, И в сновиденьях, и в труде. Ищу ли женщину, с тоской Смотрюсь ли в давнее былое, Кляну ль позорное и злое, - 'Mignon'!.. И если мыслю и живу, Молясь без устали Мадонне, То лишь благодаря 'Миньоне' — Грезовиденью наяву Но ты едва ли виноват, Ея бесчисленный хулитель: Нет, не твоя она обитель Когда проезжает конница Мимо дома с красною крышей, В кухне дрожит иконница, Сколоченная блаженным Гришей И тогда я его мучаю Насмешкою над дребезжаньем И над гремучею Речкою льет рыданья. И хотя по благочестию Нет равного ему в городе, Он злится, хочет мести, Мгновенно себя очортив Они обездарят ваш дар Своею врожденною сонью, Своим организмом шарманок; Они запесочат пожар В душе, где закон — Беззаконье. Страшитесь и дев апатичных, С улыбкой безлучно-стальной, С лицом, постоянным как мрамор: Их лики, из псевдо-античных, Душе вашей бально-больной Грозят безпросыпным кошмаром. Они не прощают ошибок, Они презирают порыв, Считают его неприличьем, 'Явленьем дурного пошиба' А гений — в глазах их — нарыв, Наполненный гнойным величьем!.. Изящная, среднего роста С головкою bronze-oxide, Она — воплощение тоста. Mais non, regardez, regardez! Пикантная, среднего роста, Она — героиня Додэ. Поклонников много, - их до ста. Но женщина среднего роста Бывает высокой en deux И надо сознаться, что просто, - Mais non, regardez, regardez! CHANSONNETTE - песенка фр. Но пунктам разберем, и с самого начала; Начнем с поэзии: И в жилах у него не кровь, а алкоголь. Как вы сказали, граф? И что критиковать мы можем только труд? Так знайте ж, книг его я даже не смотрела: Естественно, что нам, взращенным на Шекспире, Аристократам мысли, чувства и идей, Неинтересен он, бряцающий на лире Руками пьяными, безвольный раб страстей. Ах, да не спорьте вы! Талантливым не может быть поэт С фамилией — pardon! Вчера мы с Полем ехали по парку, Плетется он навстречу, - грязен, пьян; Кого же воспоет такой мужлан?.. Смазные сапоги, оборванный тулуп, Какая-то ужасная папаха Сам говорит с собой Мне, право, дела нет до истинной причины. И если плачет он, смешон мне этот плач: Сантиментальничать ли создан мужчина Без положенья в обществе, без чина?!.

Игорь северянин стихи ананасы в шампанском

Скачать файл - Игорь северянин стихи ананасы в шампанском

Ананасы в шампанском

Игорь Северянин Увертюра Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Игорь Северянин — Увертюра (Ананасы в шампанском): Стих

Что означает выражение «ананасы в шампанском»?

Report Page