Игорь Баринов. Культы лошади и собаки в исследованиях Аненербе

Культ лошади и его связь с другими сюжетами

Существо­вали мрачные сюжеты, которые привлекали взо­ры немецких исследователей, в их числе праиндоевропейские культы лошади и собаки, а также сакральные действия их убий­ства, описанные в Ведах. Как говорилось в Погребальном гим­не коню в Ригведе,

«О, скакун, тело твоё, вездесущее тело,

Пусть ниспошлёт благословение нам – защиту тебе!»

Гвидо фон Лист приписывал смысловое значение «ло­шадь» руне эваз (Eh), также считая её воплощением «связи между мужчиной и женщиной», единением уже не миров, а мужского и женского начал. При этом, как отмечает историк Карл Штрассер, «для германского мужчины женщина никогда не была просто любовницей», и в этом единении следует рас­сматривать не просто эротическую, а глубокую ментальную связь (сравни: Яб-Юм в Ваджраяне).

Возможно, не случайно и скакун Одина Слейпнир по­явился от подобного единения коня Свадильфари и бога Локи, принявшего облик кобылицы, хотя австрийский исследова­тель К. Ширмайзен (1868-1958) считает, что образ Слейпнира связан просто со значительным подъёмом разведения лоша­дей. Любопытное толкование руны альгиз присутствует у X. Штробеля. Он, помня о «звериной» сути руны, напрямую ассоциирует её с животным, отмечая, что «руна жизни альгиз играет роль вожака».

Слейпнир — один из самых популярных персонажей скандинавской мифологии

Нацистские исследователи стремились подчеркнуть, что, так же как и индусов, роль животных в германской мифологии носит сакральной характер и не является примитивной зоола­трией или поклонением лишь сущностям природы, свойствен­ным язычеству. Гюнтер отмечал, что «разведение лошадей у индогерманцев означало больше, нежели просто содержание годного к работе домашнего животного», так как «в радости к породистой лошади выражается что-то от духовной сути истин­ного индогерманца». Лошадь как культовое животное герман­цев фигурирует и у Эриха Юнга.

Книга Эриха Юнга (1866 — 1950) «Германские боги и герои в христианское время» (1922)

В ответ на заявление Юнга о культовом характере лошади у германцев профессор Альфонс Нэринг, вынужденный в 1933 году покинуть Германию, отве­тил, что она была священным животным также и у скотоводов Азии, и у славян.

Описывая рудименты культа лошади в германской народной традиции, Отто Хёфлер (1901-1987), медиевист и религиовед, сотрудничавший с Аненербе, указывал, что древние ритуалы продолжали жить в народном сознании немцев. По его словам, «демоническая мёртвая лошадь у германцев по большей части – белой или вороной масти, и это животное-демон существует не только в легендах, но и так же сильно проявляется в обычаях». По Хёфлеру, восемь ног, как у мифического Слейпнира, жереб­ца бога Одина, «есть у коня вороной масти, которого представ­ляют идущие в ряд четыре парня». При этом они, изображая коня, держатся друг за друга.

Автор книги «Культовые тайных союзов германцев» (1934) доктор Отто Хёфлер (1901-1987)

Один из самых выдающихся немецких санскритологов, Альфред Хиллебрандт (1853-1927), писал, что у индусов, родство с кото­рыми германцев всячески подчёркивалось, известен обряд, когда священ­ник касается жертвенного животного, а тот, кто приносит жертву, касает­ся священника. Этот обряд является «повторяющимся обычаем, который связан с переносом через прикосновение мистической силы, которая ис­ходит от жертвы, и приводит приносящего жертву или приносящих жертву в мистическое единство с исполнителем обряда и самой жертвой».

Как указывал Хиллебрандт, жертва в индуизме приносится не в пользу общины, а ради победы, богатства, потомства и долгой жиз­ни. Схожий сюжет ариософы пытались приписать и древним германцам в рамках коннотации германец – индоариец, рассматривая её как связь уже описанной выше германской нордической ойкумены с древним на­следием Индии.

Кроме того, здесь может прослеживаться параллелизм двух мифологических традиций, скандинавской и славянской: с одной стороны, Один на демоническом восьминогом жеребце, с другой – герой русского фольклора Царь Огненный Щит, который «также скачет на вось­миногом коне».

Альфред Хиллебрандт (1853 — 1927)

Далее Хёфлер пишет, что известны «именно германские жер­твы, несомненно “демонического”, древнего языческого про­исхождения, когда оставляли гнить куски лошадиной туши», и, ссылаясь на средневекового хрониста Адама Бременского, указывает на священную рощу близ Упсалы, где висели «трупы лошадей и собак наряду с трупами людей» (Хёфлер, очевидно, сознательно искажает смысловую нагрузку ритуала. Здесь речь идет об обряде воздушного погребения, встречающемся у различных народов Евразии. Подобным образом хоронили и людей, и животных).

Ф. Моне, напротив, считает, что в германских верованиях жертвоприношение, атрибут кельтской традиции, отсутствовало.

Эрих Юнг указывает на свидетельства Святого Барбатуса, по словам которого лангобарды устраивали «скачки наперегон­ки вокруг дерева, при этом меча копья в подвешенную на дереве шкуру». Здесь можно увидеть отсылку к азиатскому представ­лению о том, что бог привязывает животное, на котором ездит, к мировому древу. Де Фрис характеризует Одина как бога смер­ти, да и остальных асов называет «семьёй могущественных, благословенных мертвецов».

Другая сторона подобного, как выразился А. Кондратьев, «слепка архаического ритуала», позволяющая совместить скандинавскую и ведическую ойкумены, – это сам Один, ви­севший девять дней и ночей на мировом ясене, после чего ему открылись руны.

Андрей Кондратьев (1984 — 2010?)

Согласно поверьям папуасов (смотри выше о полинезий­цах маори и мифическом народе ма-ури в контексте теории Вирта), демо­ны могут принимать обличие гигантских деревьев, людей или животных, то есть здесь просматривается вышеупомянутое сочетание гигантского ясеня как единения Одина и его огромного коня.

Аллегорический смысл здесь заключается в следующем: дерево, на котором висят объекты жертвоприношения, как от­мечает Хёфлер, становится священным, то есть освящённое жертвоприношением Мировое древо, являющее собой соеди­нение двух миров, взаимопереход Жизни и Смерти, или слия­ние Мужского и Женского, выступает в качестве вертикального диаметра, о котором писала Блаватская. К нему добавляется горизонтальный диаметр, который образуют привязанный к де­реву конь – вожак, живительная руна, как писал Штробель, – и, с другой стороны, Один, символизирующий Смерть.

Как писал Вирт, конь, помимо прочего, «в качестве косми­ческого символа является также воплощением ветра как дыха­ния бога» и придаёт ему особый символ – круг с пересекающи­мися внутри четырьмя линиями, сильно напоминающий один из символов буддизма – колесо дхармы. Ямарадж, бог дхармы, имя которого означает «близнец» (Т.Я. Елизаренкова указывает на схожесть индуистского Ямы и авестийского Йимы), изначально содержал в себе черты бога солнца, а впоследствии стал властителем загроб­ного мира, что якобы позволяет прочертить прямую линию от германских обычаев к индийской религиозной философии.

Исходя из имеющейся логики, Слейпнир, в большинстве случа­ев тождественный скандинавскому Игдрассилю и германскому Ирмину, – это не только символ Мирового древа, но и символ цикличности дуалистического Бытия, наследником которого и являются германцы, читай: арийцы.

В данном случае наблюдается ещё одно проявление дуализ­ма – «расщепление» Игдрассиля на отдельные образы «коня» и «дерева». Если добавить добавить сюда хтоническое чудовище – Змея, обвивающего Землю, в итоге (по Блаватской) получается та же свастика, только на этот раз выраженная посредством со­прикосновения и взаимопроникновения противоположных по своей природе субстанций. В определённом смысле Мировое древо в некоторых его проявлениях можно назвать ариософическими Инь и Ян.

Этим, однако, всё не заканчивается. Вирт в переводе Хроники Ура-Линда (относительно её подлинности идут дискуссии), вы­водит такой же символ, каким он наделяет Слейпнира, в каче­стве обозначения «сына Божьего, создателя неба и земли», ко­торый, вероятно, сублимируется в том самом вышеупомянутом Дыхании.

Остаётся неясным, как могут одновременно сочетать­ся три таких объекта, как Мировое древо, Дхармачакра и образ сына Божьего. В этой цепочке есть как минимум одно лишнее звено. Если убрать колесо дхармы, то рушится вся предыдущая концепция о связи древних и новых арийцев, а если не рассма­тривать божественное Дыхание, остаётся только Мировое древо.

Мировое Древо Иггдрасиль в исландском манускрипте XVII века

Культ собаки (волка)

Другими персонажами, интересовавшими оккультистов, были собака и волк.

Немецкий германист Вильгельм Герц (1835-1902), рассма­тривая образ пса-волка через призму средневекового симво­лизма, подчёркивал, что волку изначально приписывались бы­строта и готовность к борьбе и лишь потом, в силу людских суеверий, его стали отождествлять с ночью, зимой и смертью. В то же время, как отмечает Герц, у древних греков Аполлон в образе волка становится символом света.

Вирт пытался отожде­ствить их в качестве животных Йоля (Юля) – праздника зим­него солнцестояния, указывая, что собака (волк) «ведёт души умерших через реки в Хель», «волк (собака) приносит перед Юлем смерть, а после Юля – жизнь», что вполне согласуется с идеей об удвоенной руне, нижняя часть которой символизирует гибель. Реки, являющиеся преддверием Хеля и проистекающие из источника Хвельгельмир в Нифльхайме (царстве туманов), выступают как бы границей между мирами.

Один из «перехо­дов» – это мост Гйалларбру через реку Гйоль (славянский аналог – Калинов мост и река Смородинка), который стере­жёт огромный пёс Гарм.

Любопытным аспектом подобных полуоккультных штудий является также версия, высказанная Эрихом Юнгом. Он объ­единяет священное Северное направление, подробно описан­ное Виртом, и взаимопереход миров, выводя на первый план не божеств или хтонических сущностей, а стихию – воду. Юнг подчёркивал, что вода также имеет двоякую природу – суровый, угрожающий жизни лёд и она же текущая, являющая «предпо­сылку всего живого».

Здесь же он отмечает, что впоследствии это почитание воды и боязнь перед ней переросло в почитание в христианстве святых источников. Похожая версия встречает­ся и у Хёфлера, который делает акцент на древнеславянском празднике Коляда, связанном с праздником зимнего солнцесто­яния, впоследствии слившемся с христианскими Святками, и подчёркивает использование во время данного празднования образа волка.

Стоит отметить, что мистические мотивы реки как границы миров, моста как символа перехода из одного мира в другой и собаки, охраняющей мост, действительно характерны для ми­фологии Северной Европы, будь то германская река Гйоль и пёс Гарм или реки Туони, загробного мира финнов, и три пса, сте­регущие мост на той стороне.

С другой стороны, льды, которые появлялись при замерза­нии вод Хвельгельмира, однажды соприкоснулись с искрами из царства огня – Муспельхайма, дав жизнь первому живому суще­ству – великану Имиру, имеющему эпитет «собакообразный» (сравни образы германского Имира и индийского Пуруши).

Таким образом, здесь сочетаются два разных мистических яв­ления: вода (до Юля), становящаяся льдом (Юль), который по­сле Юля снова становится водой (Жизнь – Смерть – Жизнь), и образ собаки, ведущий души к «переходу» в другой мир на­встречу другой собаке, которая может выступать как астраль­ное отображение первой.

В мифологическом плане скандинавский пёс сходен с Анубисом, древнеегипетским зооморфным богом с головой шакала, стражем загробного царства. С ним у египтян ото­ждествлялся бог Исдес, помощник бога Тота, изображавший­ся в виде большого чёрного пса (Вирта – чёрный пёс-провожатый в загробном мире перуанских индейцев. У конголезского народа нгаси магическая чёрная собака отождествляется с молнией (смотри роль бога грома и молнии Тора в контексте дуализма Добро-Зло).

Русский египтолог Борис Тураев (1868-1920) пишет о сопоставлении Истну и Тота в птолемеевский период древнеегипетской истории и именует Истну мудрецом, подобным Зороастру. Кроме того, указывая на ориентацию богословских систем в текстах пирамид по сторонам света, Тураев отмечает, что Тот, который иногда со­поставляет себя с различными формами солнца, символизиру­ет Запад[1].

Таким образом, германцы (они же, по Вирту, «люди запада»), по псевдонаучной логике могут соотноситься с сол­нечным диском (дуализм Ра – Тот), двигающимся в обратной траектории – с Запада на Восток. В этом смысле возникает аналогия с рунической двойственностью: прямой солнечный ход с Востока на Запад (Ра – Жизнь) и обратный с Запада на Восток (Тот – Загробный мир).

Изыскания нацистских учёных были связаны с ещё одним германским мифом – мифом о Дикой Охоте, когда ночью при­зрачные всадники под предводительством Одина скачут вер­хом на чёрных лошадях и оленях (sic!) в сопровождении собак (sic!). Здесь Один (Водан у германцев) выступает в качестве свирепого и беспощадного бога.

В свою очередь Хёфлер, об­ращаясь, подобно Вюсту, к ведическим реалиями, проводит параллель между Одином и индуистским богом Рудрой, срав­нивая неистовость одного во время Дикой Охоты и другого, повелителя природной стихии:

«Схожесть индийского божества с Воданом не может быть обуслов­лена волшебными сказками, которые рассказывались бы в Индии, как и в Европе, оба бога обязаны своим характером родственным древ­нейшим культам мёртвых».

Этот последний фрагмент так и напрашивается стать сюже­том для очередной конспирологическо-разоблачительной кни­ги, посвящённой лично Адольфу Гитлеру, в распоряжениях которого периодически видят мистический или эзотерический подтекст, отчего на этот счёт возникают много­численные спекуляции. Например, можно, дав волю фантазии, выдвинуть такую догадку.

Если рассмотреть расположение ставок Гитлера, то не­трудно заметить, что две из них, носящие имя волка, располо­жены на Востоке, а две аналогичные – на Западе. Речь идёт о Вольфсшанце (Волчье Логово) в Восточной Пруссии, Вервольф (Оборотень) на Украине, Вольфсшлухт I (Волчье ущелье 1) в Бельгии и Вольфсшлухт II (Волчье ущелье 2) во Франции. Главная же ставка фюрера, имя которого также несёт в себе сло­во «волк» (Adolf означает «благородный волк»), находилась в берлинской рейхсканцелярии, между двумя упомянутыми поясами.

Таким образом, должно было со­стояться объединение западного Водана и восточного Рудры в их разрушительной силе и в итоге сублимироваться в огромный поток энергии, который смог бы, подобно гигантскому волку Фенриру, поглотить солнце. На мир опустилась бы тьма, а затем взошло бы Чёрное солнце…

Подобными эсхатологическими сюжетами в наши дни пе­стрит телевидение и печатная продукция. Тем не менее ми­фологическая «идея грядущего мироповорота», как точно выразился А. Кондратьев, разрабатывавшаяся нацистскими идеологами, до сих пор позволяет снимать реальную ответственность с руководителей Третьего рейха и при «обезличении жестокости» списывать «ответственность за зло на мифоло­гию», «одьяволенных» скандинавских богов.

«Чёрное Солнце» на полу замка Вевельсбург. Современное состояние.

По материалам книги «Табу и мифы Третьего рейха»

Анонс:

Праиндоевропейские культы лошади и собаки, а также ритуалы их сакральных жертвоприношений, описанные в Ведах, привлекали взоры нацистских исследователей. Ариософ Гвидо фон Лист приписывал смысловое значение «лошадь» руне эваз, считая её воплощением «связи между мужчиной и женщиной». Нацисты полагали, что роль животных в германской мифологии носила сакральной характер и не являлась примитивным поклонением природным сущностям. Особым вниманием нацистских оккультистов пользовались образы собаки и волка. Если рассмотреть расположение ставок Гитлера, то нетрудно заметить, что две из них, носящие имя волка, расположены на Востоке, а две аналогичные - на Западе: Вольфсшанце (Волчье Логово) в Восточной Пруссии, Вервольф (Оборотень) на Украине, Вольфсшлухт I (Волчье ущелье 1) в Бельгии и Вольфсшлухт II (Волчье ущелье 2) во Франции. Главная же ставка фюрера, имя которого также несёт в себе слово «волк» (Adolf означает «благородный волк»), находилась в берлинской рейхсканцелярии, между двумя упомянутыми поясами.

Статья опубликована также на сайте History.eco

Подпишитесь на наш телеграм-канал https://t.me/history_eco