III.5
@knigitopЭлинор неожиданно для себя залюбовалась собственными ногами. Теодора в полудреме сидела у камина совсем рядом, и, переведя взгляд с нее на свои красные босоножки, Элинор с удовольствием подумала: как красиво смотрятся в них мои ноги, какой я цельный и самодостаточный человек, начиная с туфель и заканчивая макушкой, отдельная личность, не похожая на других. У меня есть красные туфли, потому что это особенность Элинор, один из ее атрибутов. Я не люблю омаров и сплю на левом боку, я не выкидываю пуговицы от старой одежды, а когда нервничаю, то сцепляю пальцы. Я держу в руке бокал с бренди, поскольку он мой и я из него пью и поскольку я с полным правом нахожусь в этой комнате. У меня есть красные туфли, а завтра я проснусь и по-прежнему буду здесь.
— У меня есть красные туфли, — сказала она очень тихо.
Теодора повернула голову и улыбнулась.
— Я хотел… — и доктор с бодрой надеждой оглядел собравшихся, — я хотел спросить, все ли играют в бридж?
— Конечно, — ответила Элинор. Я играю в бридж, подумала она, у меня была кошка по кличке Балерина; я умею плавать.
— А я, к сожалению, нет, — сказала Теодора.
Остальные трое в отчаянии уставились на нее.
— Совсем? — спросил доктор.
— Одиннадцать лет я играла в бридж два раза в неделю, — сказала Элинор. — С матерью, ее адвокатом и его женой. Уж на таком-то уровне ты точно можешь играть.
— Может, вы меня научите? — спросила Теодора. — Я быстро схватываю игры.
— О боже, — простонал доктор, а Элинор и Люк рассмеялись.
— Мы придумаем другое занятие, — сказала Элинор вслух, а про себя добавила: я играю в бридж, я люблю яблочный пирог со сметаной, и я сама приехала сюда на машине.
— Нарды, — горестно произнес доктор.
— Я сносно играю в шахматы, — сказал Люк доктору.
Тот сразу приободрился.
Теодора упрямо скривила губы.
— Я не думала, что мы приехали сюда играть, — сказала она.
— Отдых, — неопределенно ответил доктор.
Теодора обиженно пожала плечами и снова уставилась в огонь.
— Я принесу доску, если скажете откуда, — предложил Люк.
Доктор улыбнулся.
— Лучше схожу я. Не забудьте, я изучил план дома. Если мы отпустим вас бродить в одиночку, то можем потом не найти.
Когда дверь за ним закрылась, Люк быстро взглянул на Теодору и, подойдя к Элинор, встал рядом с ней.
— Вас история не напугала?
Элинор замотала головой, и Люк сказал:
— Что-то вы бледная.
— Мне, наверное, надо было давно лечь, — ответила Элинор. — Я еще никогда не проводила столько времени за рулем.
— Бренди поможет вам скорее уснуть. И вам, — добавил Люк, обращаясь к Теодориному затылку.
— Спасибо, — холодно проговорила Теодора, не оборачиваясь. — Я всегда легко засыпаю.
Люк понимающе ухмыльнулся Элинор. Тут дверь открылась, и вошел доктор.
— Чего только не померещится, — посетовал тот, ставя доску на стол. — Ну и дом!
— Что-нибудь произошло? — спросила Элинор.
Доктор мотнул головой.
— Наверное, нам надо договориться не ходить по дому в одиночку, — сказал он.
— Что случилось? — настаивала Элинор.
— Просто воображение шалит… Ну что, попробуем за этим столом, Люк?
— Какие восхитительные старые шахматы, — сказал Люк. — Удивляюсь, что младшая сестра их проглядела.
— Вот что я вам доложу, — объявил доктор. — Если младшая сестра и впрямь проникала сюда по ночам, то у нее были железные нервы. Он за вами следит. Дом то есть. Следит за каждым вашим шагом… Разумеется, все это шутки моего воображения.
Лицо Теодоры в свете камина по-прежнему было надутым и обиженным; а она любит внимание, внезапно поняла Элинор и, не раздумывая, пересела к ней. За спиной слышался стук расставляемых на доске фигур и негромкие голоса примеряющихся друг к другу Люка и доктора, в камине плясали язычки пламени и потрескивали угли. С минуту Элинор ждала, что Теодора заговорит, потом спросила ласково:
— По-прежнему трудно поверить, что ты здесь?
— Я не знала, что тут окажется так скучно, — сказала Теодора.
— Утром у нас будет много дел, — ответила Элинор.
— Дома были бы люди, разговоры, веселье, смех, суета…
— Наверное, я в этом не нуждаюсь, — сказала Элинор, почти оправдываясь. — Я не привыкла веселиться. Сидела с мамой. А когда она засыпала, я раскладывала пасьянс или слушала радио. Читать не могла совсем, потому что каждый вечер часа два читала ей вслух. Любовные романы.
И она слегка улыбнулась, глядя в огонь. Однако ведь это не все, подумала она удивленно, это не объясняет, каково мне было, даже если бы я хотела объяснить. Так зачем я рассказываю?
— Я ужасно гадкая, да? — Теодора быстро пересела лицом к Элинор и положила ладонь ей на руку. — Сижу и ворчу, что меня никто не развлекает. Я страшная эгоистка. Расскажи мне, какая я плохая.
Ее глаза в свете камина вспыхнули от удовольствия.
— Ты чудовище, — послушно сказала Элинор. Ей было неприятно, что ладонь Теодоры лежит на ее руке — она вообще не любила прикосновений. Однако именно так Теодора выражала раскаяние, сочувствие или приязнь. У меня хоть ногти чистые? — подумала Элинор и легонько отодвинула руку.
— Я чудовище, — заявила Теодора — к ней снова вернулось хорошее настроение. — Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима. Ну вот. А теперь расскажи о себе.
— Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима.
Теодора рассмеялась.
— Не дразни меня. Ты милая, добрая и всем нравишься. Люк влюбился в тебя по уши, и я ревную. Теперь я хочу знать про тебя все. Ты правда много лет ухаживала за матерью?
— Да, — сказала Элинор. Ногти у нее и впрямь были грязные, а руки — уродливые, и люди часто шутят насчет влюбленностей, потому что иногда это смешно. — Одиннадцать лет, пока она не умерла три месяца назад.
— Ты горевала? Сказать тебе, что я соболезную?
— Нет. Она была несчастлива.
— И ты тоже?
— И я тоже.
— И что потом? Что ты сделала, когда освободилась?
— Я продала дом, — сказала Элинор. — Мы с сестрой взяли кое-что из вещей, что захотели. Там и выбирать-то было не из чего — всякие мелочи, которые сберегла мать. Отцовские часы, старые украшения. Не как у сестер из Хилл-хауса.
— А все остальное продала?
— Все. Как только смогла.
— И тут же ударилась в безумный разгул, который и привел тебя в Хилл-хаус.
— Не совсем, — рассмеялась Элинор.
— Но столько лет растрачено впустую! Отправилась ли ты в круиз искать блестящих кавалеров, накупила ли себе нарядов?
— Увы, — сухо ответила Элинор, — денег получилось не так и много. Моя сестра положила свою долю в банк на образование дочери. Я действительно купила какую-то одежду, чтобы поехать в Хилл-хаус.
Люди любят отвечать на вопросы о себе, подумала она. Какое странное удовольствие! Сейчас я отвечу на что угодно.
— А что будешь делать, когда вернешься? У тебя есть работа?
— Пока нет. Не знаю, чем займусь.
— А вот я знаю. — Теодора блаженно потянулась. — Включу весь свет в нашей квартире и буду блаженствовать.
— Какая у тебя квартира?
Теодора пожала плечами.
— Чудесная. Мы сами сделали ремонт. Одна большая комната и две маленькие, уютная кухонька — мы покрасили ее в красный и белый цвета и натащили кучу старой мебели с барахолки. Столике мраморной столешницей — просто чудо. Нам нравится выискивать старые вещи.
— Ты замужем? — спросила Элинор.
Наступила пауза, потом Теодора коротко рассмеялась.
— Нет.
— Прости, — сказала Элинор, ужасно смущенная. — Я не хотела лезть не в свои дела.
— Ты смешная. — Теодора пальцем тронула щеку Элинор. У меня морщинки в углах глаз, подумала та и отвернулась от света.
— Расскажи мне, где ты живешь, — попросила Теодора.
Элинор посмотрела на свои уродливые руки. Это нечестно, подумала она, нам вполне по средствам было бы нанять прачку. У меня ужасные руки.
— У меня маленькая квартирка, — медленно начала она. — Наверняка меньше, чем у тебя, и я живу в ней одна. Я еще не закончила ее обставлять. Покупаю вещи по одной, потому что хочу устроить все, как задумала. Белые занавески. Я несколько недель искала маленьких каменных львов на каминную полку — теперь они стоят по ее углам. У меня есть белая кошка, книги, пластинки и репродукции. Все должно быть в точности, как я хочу, ведь это только для меня. Когда-то у меня была синяя чашка со звездами внутри — заглядываешь в чашку с чаем, а она полна звезд. Я хочу такую.
— Может быть, она как-нибудь объявится в моем магазинчике, — сказала Теодора. — Тогда я пришлю ее тебе. Однажды ты получишь посылку с надписью: «Элинор с любовью от ее подруги Теодоры», и внутри окажется чашка, полная звезд.
— Я бы украла эти тарелки с золотой каймой, — со смехом промолвила Элинор.
— Мат, — сказал Люк.
Доктор заохал.
— Мне просто повезло, — бодро заверил Люк. — Дамы, вы там не заснули у камина?
— Скоро заснем, — ответила Теодора.
Люк прошел через комнату и протянул руки, помогая обеим встать. Элинор, неловко поднимаясь, чуть не упала. Теодора вскочила легко, потянулась и зевнула.
— Тео хочет спать, — сообщила она.
— Мне придется проводить вас наверх, — объявил доктор. — Завтра будем учиться находить дорогу сами. Люк, придвинешь к камину экран?
— А не надо ли проверить, заперты ли двери? — спросил Люк. — Заднюю миссис Дадли наверняка заперла, когда уходила, но как насчет остальных?
— Вряд ли кто-нибудь захочет сюда проникнуть, — сказала Теодора. — И потом, компаньонка запирала двери, а что толку?
— А если мы захотим выбраться? — спросила Элинор.
Доктор быстро глянул на нее и тут же отвел взгляд.
— Думаю, нет надобности запирать двери, — произнес он тихо.
— Да уж, деревенских грабителей точно можно не опасаться, — заметил Люк.
— Так или иначе, — сказал доктор, — в ближайший час или чуть больше я не усну; в мои годы совершенно необходимо почитать перед сном час-полтора, и я предусмотрительно захватил «Памелу». Если кто-нибудь мучается бессонницей, могу почитать вслух. Я еще не встречал человека, которого не усыпило бы чтение Ричардсона. — С этими тихими словами он провел их по узкому коридору и через вестибюль к лестнице. — Я всегда собирался опробовать этот метод на маленьких детях.
Элинор поднималась по лестнице вслед за Теодорой; только сейчас она поняла, как сильно устала: каждая ступенька давалась с трудом. Она упорно напоминала себе, что находится в Хилл-хаусе, но даже синяя комната означала в данную минуту лишь кровать с синим стеганым одеялом.
— С другой стороны, — продолжал доктор у нее за спиной, — роман Филдинга, сопоставимый по длине, но отнюдь не по содержанию, совсем не годится для маленьких детей. Я сомневаюсь насчет Стерна…
Теодора подошла к двери в зеленую комнату и обернулась с улыбкой.
— Если хоть немного занервничаешь, — сказала она Элинор, — прибегай ко мне.
— Спасибо, обязательно, — с жаром ответила Элинор. — Спокойной ночи.
— …и уж точно не выбрал бы Смоллетта. Дамы, Люк, я здесь, по другую сторону лестницы…
— Какого цвета ваши комнаты? — не сдержалась Элинор.
— Желтая, — удивленно ответил доктор.
— Розовая. — Люк изящным жестом выразил свое отвращение.
— Наши — синяя и зеленая, — сказала Теодора.
— Я не засну, буду читать, — повторил доктор. — Дверь я оставлю приоткрытой и точно услышу любой звук. Доброй ночи, крепкого сна.
— Доброй ночи, — сказал Люк. — Доброй ночи всем.
Закрыв за собой дверь синей комнаты, Элинор подумала, что, наверное, ее так вымотали темнота и давящая атмосфера Хилл-хауса. И внезапно это стало неважно. Синяя кровать была неимоверно мягкой. Странно, думала Элинор в полудреме, дом должен быть таким страшным, и в то же время тут столько хорошего — мягкая постель, прелестная лужайка, огонь в камине, готовка миссис Дадли. И общество тоже… сразу за этой мыслью пришла другая: теперь я одна и могу о них думать. Зачем здесь Люк? И зачем здесь я? Все пути ведут к свиданью. Они видели, что я напугана.
Элинор поежилась и села, чтобы натянуть на себя одеяло, потом резко соскользнула с кровати, босиком подошла к двери и повернула ключ. Ей было зябко и немножко смешно. Никто не узнает, что я заперлась, подумала Элинор, быстро залезая в постель. Через минуту она поймала себя на том, что опасливо поглядывает на окно, тускло поблескивающее в темноте, и на дверь. Надо было захватить снотворное — и она вновь судорожно посмотрела через плечо, на окно, и снова на дверь. Неужто приоткрывается? Не может быть, я ведь ее закрыла.
Думаю, решила она вполне определенно, мне станет лучше, если нырнуть под одеяло с головой. Лежа в своем темном укрытии, Элинор хихикнула и тут же порадовалась, что никто больше ее не слышит. В городе она никогда не накрывалась целиком. Я проехала сегодня весь этот путь, была ее последняя мысль перед тем, как уснуть.
Она спала в темном надежном коконе. В соседней комнате спала Теодора, улыбаясь, с включенным светом. В другом конце коридора доктор читал «Памелу», время от времени приподнимая голову и вслушиваясь. Раз он подошел к двери, выглянул в коридор и с минуту стоял так, прежде чем возвратиться к книге. Ночник освещал верхние ступени лестницы над черным омутом вестибюля. Люк спал. Рядом на тумбочке лежали фонарик и талисман, который он всюду таскал с собой. Дом вокруг них хранил настороженное молчание, и лишь иногда по этажам как будто пробегала легкая дрожь.
В шести милях отсюда миссис Дадли проснулась, глянула на часы, подумала о Хилл-хаусе и быстро закрыла глаза. Миссис Глория Сандерсон, владелица Хилл-хауса, живущая в трехстах милях от него, отложила детективный роман, зевнула и потянулась к выключателю ночника, рассеянно пытаясь вспомнить, закрыла ли входную дверь на цепочку. В квартире Теодоры свет давно был погашен, слышалось сонное дыхание. Спали жена доктора и сестра Элинор. Далеко, в деревьях над Хилл-хаусом закричала сова, а к рассвету начался мелкий дождик, скучный и моросящий.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------