И лампа не горит

Зачем Андрей пришёл сегодня – и сам без понятия. Несносно болела голова – до звона в ушах и мути в глазах, подташнивало, холодной испариной покрывался лоб. Он явно был нездоров – и все равно притянулся в условленную среду, чтобы "не пропускать Мишу".

– Привет! – его встретили радостными вестями – в хламовник был куплен очередной, свеженький хлам. Андрей рассеянно кивал, глядел на лампу с криво сидящим торшером-юбочкой и столбиком в виде женской ножки в подраной туфельке. Вот как этот мусор может радовать и забавлять? Но ведь радовало и забавляло – Миша так и сяк крутил новую ему "хорошую вещь", рассматривал – все наглядеться не мог.

– Я тут на клей возьму – здесь и здесь, а тут подкрашу – будет как новенькая, – крупные пальцы с нежностью и удивительной аккуратностью приглаживали меленькие оборки торшера.

– Светить тоже будет?

– Что? – Миша как будто даже слегка растерялся вопросу.

– Светить, говорю. У неё тут шнур обрезан, – Андрей указал на куцый обрывок с тонкими венками проводков, торчащий из ножки, – Тоже чинить будешь?

Миша нахмурился.

– Не знаю. Может и не буду, не решил еще. Мне не интересно, чтобы...светила, сам знаешь.

– А, ну... ладно, – Андрей пожал плечами, – Как хочешь.

Ужинали необычайно молчаливо. Андрей понимал, что влез туда, куда не следовало – Миша категорически не любил говорить о функциональности своей коллекции и каким-то образом её демонстрировать. "Хорошие вещи" хороши вовсе не тем, что обязаны кому-то приносить пользу. Голова ныла все сильнее – теперь ещё и придавленная чувством гадливости от себя самого. Он прекрасно знал, что спрашивал, осознанно хотел поддеть. Зачем только пришёл – и сам без понятия. Сидел бы дома, никого не трогая, закинувшись лекарствами, в ожидании, когда чуть отпустит. Лёг бы пораньше спать.

Уже в кровати, до того так же сухо отсмотрев мишино кино, не менее беспомощное, чем весь вечер в целом – крикливую драму семидесятых о деле Сакко и Ванцетти – Андрей закрыл лицо ладонями и постарался себя взбодрить. Он ведь пришел за хорошим сексом – как и всегда – сейчас, однако, лишь мысль о том, что кто-то способен его тронуть, вызывала мутную тошноту. "Жалкий ты...на кой черт ты припёрся? Как ты собираешься ебаться в таком состоянии?". Миша, как ни в чем не бывало, будто не было между ними напряжённости, с обычной своей нетерпеливостью полез к нему, начав горячо целовать в шею, выглаживать рукой по животу...

– Миш, прости, я сегодня, наверное, не могу, – Андрей чуть отвернулся и приподнялся, – Извини меня, я...болею, наверное. Голова раскалывается. Зря пришел сегодня.

Миша, лежа, глядел на него, тяжело дыша, и, казалось, не мигая.

– Это что, из-за лампы все? – наконец, спросил он.

– Что? Нет! Лампы...да нет, – Андрей прерывисто выдохнул, – Глупость я сказал про лампу, ты...тоже меня извини. Я говорю – мне просто не следовало приходить...

– Почему?

– Что почему?

– Почему приходить-то не следовало? – в голосе Миши зазвучали требовательные нотки. Андрей чем больше его узнавал, тем больше учился отличать в нем эту упрямую настойчивость – в такие моменты Миша переставал слушать другого, потому что уже хорошо знал, что тому следовало бы сказать, и не важно – сказал по итогу или нет.

– Я ничего не могу толкового сегодня, – произнес Андрей через силу и принялся шарить ногой по полу в надежде отыскать в полутемках свои носки.

– Так можно делать и бестолковое, – отозвалась с кровати, – Можно вообще ничего не делать, просто спать заляжем и все. Если ты вот сам.., – тут голос зазвучал куда глуше, – Ты сам хотел бы остаться сейчас со мной?

– Да. Я хочу, – прозвучало после недолгого молчания.

Мутило адски. Андрей, закрыв глаза, кое-как улегся назад, свернулся калачом. На лоб ему легла широкая мягкая ладонь.

– Что с тобой? – голос был хрипловатым, тихим. Участливым. Комок моментом подкатил к горлу. Вспомнилось ни к месту, как в деревне у деда попал пацаненком в грозу, и как было страшно, потому что промок насквозь, а молнии били, казалось, прямо под ноги, и гром гремел как будто только из-за него одного.

– Не знаю. Чего-то колотит. Выпил порошок ещё днем, должно скоро отпустить. Мне просто надо, знаешь...чуть-чуть полежать. Обними меня, ладно?

Последнего он говорить не собирался – наверное, мишина близость, тепло его тела развязали язык, словно пара стопок водки в конце неудачного дня. Миша руками тихонько забрал его к себе.

– Будем, значит, спать. А утром все пройдёт, ничего не останется.

На эту уверенность Андрей ему ответил поцелуем. Еще одним. Многими. Это были не те поцелуи, которыми обычно ласкают, чтобы поиграть или возбудить. Поцелуи были иного толка – ими он говорил, как ему сейчас хорошо и покойно, благодарил за терпение, пытался лечить ранки от островатых своих слов, которыми порой кидался, потому что был натуральным идиотом. И Миша – чудо из чудес – понимал эти поцелуи, возвращал их назад своими – такими же нежными.

– Ты всерьезку думал, что я тебя попрошу уйти, если мы не займёмся сексом?

– Тшш, – Андрей приложил палец к мишиным губам. Палец тоже был поцелован. От чужих прикосновений Андрей чувствовал копящееся желание, но боль все ещё не уходила, и даже ноющие пульсации в паху её никак не могли перебить. Он прижался к Мише сильнее. Надо спать.

– А меня бы выгнал, если бы я не смог? – прозвучало над его трескучей головой.

– Нет. Я дурак только в одну сторону. Хорош смеяться, ну.

– Сто лет с этого буду смеяться, – убежденно отозвался Миша, но тут же посерьезнел, – Слушай. Я думал много...Я так никогда не делал, но мне...– он чуть помялся, – Я бы хотел на такой случай подарить тебе что-нибудь...из моих вещей. Завтра выберем.

– Зачем? – лишь спустя мгновение Андрей понял, как, должно быть, монструозно грубо прозвучал этот вопрос не мыслью, а словом, – Нет-нет, блин, я не так...я имею в виду, что почему ты...

– Понял-понял я, тише, лежи спокойно, – хмыкнул беззлобно Миша, – Чтобы вдруг не думал, что только один ты опасаешься, ну... показаться на свет. Тебе они, может, конечно, не особо нравятся, – опять замялся, – но ты возьми просто чтобы тоже помнить, что я иногда... если будешь неуверен.

– Я возьму, Миш, конечно, возьму, спасибо большое, – горячо затараторил Андрей, – Мне это будет...

"Честью? Как же, мать твою, не хватает нормальных слов!"

– Мне это будет...

– Честью? – Миша хихикнул и слегка тыкнул его в бок пальцами.

– Совестью, – мгновенно отозвался Андрей. И удивительным образом, слово это не было верным, но было единственно подходящим.