«И каждый раз, когда мне бывает совсем уж тяжко, представляю, что я оленевод»

Сегодня, 18 июня, стартует ультрамарафон по Ямало-Ненецкому автономному округу Альберта Окотэтто — ненецкого активиста, музыканта, создателя канала в YouTube на ненецком языке. Альберт планирует за 19 дней пробежать 1153 км — дистанцию между ямальскими посёлком Харпом и городом Ноябрьском. Почему ненецкий марафонец выбрал именно такой маршрут? Что хочет доказать другим ненцам? И зачем вообще Альберту надо бежать 19 дней? 

Не каждый решится на забег в 1153 километра. Как возникла такая идея? Ты профессиональный спортсмен?

Мои хобби, моя работа — совсем разные вещи. Работаю на телевидении, режиссёром монтажа новостей. После того, как я покинул свою малую родину и уехал в Санкт-Петербург, у меня началась ломка по родной культуре, по родному языку. И тогда я начал активно их изучать. Тогда же в Санкт-Петербурге увлёкся спортом. Я боролся с депрессией и вредными привычками. Вот спорт и ненецкий язык — это и была моя такая сублимация.

И тебе удалось связать два этих занятия?

Изучая менталитет и историю своего народа, я понял, что во мне очень много того, что было в моих предках. Артистизм — это наследие предков-шаманов. Выносливость — это наследие моих предков-охотников. И когда я начал бегать и заниматься боксом — удивился, осознав, что я очень выносливый на фоне остальных людей. И тогда я понял, что это всё-таки мои врождённые такие качества.

Мне посоветовали вместо тренировок на беговой дорожке попробовать себя в профессиональных забегах. Я пробежал полумарафон, это 21 километр. И дальше всё больше и больше увеличивал километраж. И на первом же ультрамарафоне, длиной в 63 километра, занял второе место. Я понял, что чем больше километров, тем мне лично намного как-то проще. Начал практиковать ультрамарафонские забеги: из Петербурга в соседние города, туда-обратно, и мне это очень понравилось.

Зачем тогда сейчас лететь в Ямало-Ненецкий автономный округ? Что мешает с такой же дистанцией стартовать в Питере?

Я решил, что было бы здорово сделать что-то интересное для Ямало-Ненецкого округа, потому что там абсолютно нет инфраструктуры для бега. Два года назад на Ямале как раз открылась новая дорога, длиной в 344 километра. Понял, что хочу её пробежать и стать первым ультрамарафонцем в ЯНАО. Хотелось, чтобы именно местный человек, представитель ненецкого народа — коренного народа — пробежал бы большую дистанцию и привлёк бы в регионе внимание к ультрамарафону.

Сейчас я готовлюсь пробежать по самой длинной сухопутной дороге, которая только есть в Ямало-Ненецком округе. Это дорога от Харпа до Ноябрьска. Её длина — 1150 километров примерно. Я взял трёхнедельный отпуск и хочу в течение этого срока пробежать всю дорогу.

Как вообще будет устроен забег в тундре на тысячу километров?

План такой: я прилетаю в Салехард, сразу еду в Харп и 18 июня стартую. В день я планирую преодолевать 61 километр, то есть минимум 20 километров за один раз — делать небольшой перерыв, кушать и дальше бежать такой же промежуток. То есть у меня будет три беговых отрезка в течение дня и два перерыва между ними. Ночевать мы будем в микроавтобусе или в палатке. 

Мне было важно раздобыть микроавтобус, потому что, во-первых, насекомые, во-вторых, можно наткнуться на медведя. Всё-таки в машине безопаснее. Губернатор Ямало-Ненецкого округа выделил нам микроавтобус на весь период этого забега, то есть без конкретных дат. 

Ещё велосипедист будет рядом со мной — и для поддержки, и чтобы перевозить что-то с собой из воды и еды, потому что автомобиль уедет вперёд. Это мой двоюродный брат, он из посёлка Яр-Сале. Ненецкий богатырь, в котором я уверен абсолютно — он сможет проехать на велосипеде больше тысячи километров. Я очень не хотел, чтобы он вёл машину, потому что для человека из семьи оленеводов находиться три недели в машине посреди тундры — это не то же самое, что для человека, который всю жизнь прожил в городе. Он тоже уже взял отпуск и будет ждать меня 17 июня как раз в Салехарде.

Каким ты запомнил свой родной посёлок?

Яр-Сале — самый южный посёлок полуострова Ямал. Яр-Сале моего детства — это четыре улицы. Стоит только выйти из дома, пройти минут 10, и посёлок уже заканчивается. И спорт как таковой не был развит в моем посёлке. Была лишь парочка людей, которая занималась бегом. Они бегали до свалки и обратно. Я всегда на них смотрел, крутя у виска пальцем, потому что вот этот менталитет поселковый — он такой, что если человек выделяется на общем фоне, то все о нём начинают судачить. Если человек отличается от других, то сразу принято его как-то осуждать за спиной. И я для себя запомнил, что человек, который занимается спортом — он ненормальный.

Ты говорил, что бег помог тебе справиться с депрессией и вредными привычками. Они связаны с жизнью в Яр-Сале?

В таких маленьких поселениях в 1990-х царил алкоголизм, и по этой причине любой человек, который не пил, вызывал много вопросов. Я всем рассказываю показательный случай. Все мужчины в посёлке мне уже примелькались, но был среди них один, которого я никогда не видел с бутылкой, никогда не видел его пьяным. И когда я шёл маленький с мамой, то показал ей на него пальцем и спросил, а почему этот дядя не пьёт? И мама мне сказала: «Он закодирован». То есть он сильно выделялся на общем фоне.

Однажды я проснулся от того, что асфальт летит мне в лицо. Еле успел подставить руку. Я оказался посреди ночи на объездной дороге в Ямало-Ненецком округе. Начал судорожно вспоминать, что происходит, где я нахожусь. Понял, что пил весь вечер, хотя даже не помнил этого. И на автопилоте добрался до дома, лёг спать. Проснувшись, понял, что это страшно. Это реально страшно. И как раз к тому времени уже несколько лет было моему сыну — я в 20 лет стал отцом. Я сам вырос без отца, для меня очень важно было, чтобы мой сын никогда не видел меня пьяным, никогда не ассоциировал меня с алкоголизмом. Я понял, что должен сделать всё, чтобы мне не было стыдно перед своим сыном.

То есть у тебя тоже была алкогольная зависимость?

Себя я называю зависимым человеком. В 25 лет переехал в Санкт-Петербург, уже осознавая свою зависимость. Петербург почему меня не повёл дальше по каким-то пагубным страстям? Потому что после Ямало-Ненецкого округа Санкт-Петербург — это слишком большой город. Естественно, для меня это было чем-то за гранью моего понимания. Я не понимал, что будет, если, например, здесь напьюсь. Вдруг я свяжусь не с теми людьми, вдруг меня милиция доставит куда-то, а я даже этого помнить не буду. Я боялся проснуться где-то обезьяннике или в каком-то притоне, поэтому старался держать себя в руках.

И решил поменять одни свои привычки на другие. Ещё не устроившись на работу, я принципиально начал вставать каждый день в шесть утра, отказался от фастфуда и полуфабрикатов, которыми в основном питались в посёлке. И когда начал заниматься спортом, мне это очень помогало, потому что бывало такое, что я иду вечером и по привычке хочу нажраться. Просто потому что... а что ещё делать? Во-первых, я себя плохо чувствую. Во-вторых, я ничего не добился в городе. В-третьих, хотелось на всё наплевать. Но я понимал, что завтра у меня тренировка с утра, и быть с похмельем на тренировке как-то не с руки.

Бег и занятия боксом тогда были для меня спасением от своих слабостей. Спорт для меня — это все-таки понимание того, что ты сильнее, чем какие-то твои вредные привычки.

А сейчас в посёлке Яр-Сале также депрессивно?

Когда я уезжал из посёлка, там не было инфраструктуры развитой. Сейчас этот посёлок очень модернизируется. Его площадь чуть-чуть увеличилась, появились спортивные комплексы, бассейн, хоккейный корт. Спорт сейчас начинает активно развиваться там. То есть посёлок моего детства и посёлок Яр-Сале сегодня — это два разных населенных пункта по своей сути. И я очень рад, что сейчас активное развитие приобрела такая тема, как Северное многоборье: перетягивание палки, национальная борьба, прыжки через нарты, бег на лыжах. Ещё появились разные секции, которые тренируют людей ко Дню оленевода.

С чем ты связываешь такую предрасположенность коренных народов Севера к спортивным дисциплинам? 

Мужчина-оленевод в течение дня несколько десятков километров проходит на своих ногах, а иногда приходится и бежать за стадом. То есть оленевод в среднем от 10 до 20 километров преодолевает каждый день. Не каждый спортсмен-бегун пробегает такую же дистанцию.

Мои отец и мать родились и выросли в тундре, а я уже появился в поселении, поэтому я не знаю тундровой жизни. Но эволюция создала ненцев для выживания в дикой природе. Я потомок оленеводов. Когда только начал заниматься бегом, понял, что раз я первое поколение, которое родилось и выросло в цивилизации, то ещё не потерял это.

А кто-то пытался исследовать этот вопрос?

Один американский ультрамарафонец написал книгу, в которой впервые описал племя тараумара. В их краях организовывались ультрамарафоны, длиной в несколько сотен километров. Он видел коренных индейцев в этнических костюмах, которые стояли на старте, просто курили, разговаривали на своём языке. Как только объявлялся старт, они бросали сигареты, бежали, занимали призовые места и весь призовой фонд забирали себе. Люди бежали, не тренируясь, в своей национальной обуви. Это племя взбудоражило ультрамарафонское сообщество. А почему так? Потому что тараумара занимаются как раз скотоводством, и у них норма гнать свой скот несколько дней подряд. 

Когда я это прочитал, начал смотреть на свой народ совсем по-другому. Попытался бежать в тундре, но из-за того, что привык жить в городских условиях, мои ноги сразу же забились, мне стало некомфортно. И я посмотрел, как действуют оленеводы. Поразился, что они действительно не тренируются — они постоянно так живут и могут каждый день десятилетиями бегать за своим стадом. Чем мы хуже или чем мы лучше этих же индейцев тараумара?

Если я сейчас привлеку внимание к выносливости коренных людей, то, возможно, потомки оленеводов — мои ровесники и чуть младше — захотят заниматься спортом. И если они попробуют, особенно циклические виды спорта, то у них сразу же появятся какие-то результаты. 

Как эту связь с прошлым, с традициями ненцев ты ощущаешь во время занятий спортом?

Какой-то бэкграунд, который есть у человека, дополнительно мотивирует в сложные моменты, потому что ультрамарафонский бег — очень трудная вещь в психологическом плане. Даже на пятикилометровых забегах можно встретить людей, которые не добежали до финиша только лишь потому, что как только первая усталость у них появилась, они подумали, что нужно сойти.

И каждый раз, когда мне бывает совсем уж тяжко, например, когда я бежал из Надыма до Салехарда, представляю, что я оленевод, что моё стадо разогнали волки и что я догоняю одного оленя, потом делаю передышку, догоняю другого оленя, который бежал в другую сторону. И вот такая мысль, когда я бежал в тундре, меня мотивировала.  

Когда я бегу в больших городах, просто начинаю вспоминать своих предков и осознавать, например, что по отцовской линии я из бедного рода. Род отца очень много занимался охотой. Если ты охотник, то ты будешь преследовать свою добычу долго. С собой у тебя будет мало еды, мало воды, но без добычи ты не сможешь вернуться к себе домой обратно. Вот это и мотивирует меня.

Ты много говоришь, что твой забег на 1153 километра должен приобщить к спорту других ненцев. Каким образом?

Я самодеятельный артист и не скажу, что широко знаменит на Ямале, но известен в узких кругах. И те, с кем я жил на Ямале, знают, что я никогда не занимался спортом и не отличался дисциплиной. Поэтому все эти люди могут примерять мой опыт на себя. Это одна из причин, почему я афиширую своё занятие бегом и почему я захотел делать такие большие забеги на Ямале. Куча моих ровесников живёт там. И они могут узнать, что человек, который никогда не занимался спортом, решил изменить что-то — и у него это получилось.

Вырос я без отца и мечтал о каком-то мужском примере. Поэтому, когда у меня появился сын, я дал себе программу, что должен быть примером. Мы с сыном постоянно поддерживаем связь, всё время созваниваемся, списываемся. Он мне пишет, а я ему говорю, что бегу. Он пишет через несколько часов, говорю, что всё ещё бегу. То есть он привык, что его отец занимается спортом. И сам увлёкся тренировками. Он дома отжимается, гантели поднимает. Сейчас ему 12 лет, но пока я буду бежать, исполнится уже 13 лет.

Слышали про похожие марафоны в других регионах, но с политической подоплёкой. В Карелии недавно местный депутат устроил забег на 150 километров, чтобы привлечь внимание к проблемам Молочного завода. У твоей акции нет похожих задач?

Когда я бежал от Надыма до Салехарда, прежде всего я хотел рассказать людям о такой спортивной дисциплине, как ультрамарафон, и привлечь внимание к выносливости коренных народов.

А сейчас я хотел бы этим своим перформансом обратиться к соплеменникам. Мой народ переживает сегодня крайне непростые времена из-за всей политической ситуации, но я не могу об этом публично говорить, потому что меня сразу же могут привлечь по дискредитации… Тем не менее каждый человек, увидев мой опыт, может понять, что он тоже способен справиться со своими сложностями. Не знаю, как это пока до конца правильно сформулировать.

То есть это не только спорт, но и перформанс? 

Да. Я артист, и для меня это произведение искусства. Я хочу своим опытом показать, что можно побороться с депрессией, побороться с вредными привычками через занятия спортом.

Моя мечта — стимулировать развитие бега на Ямале. Это будет огромная, во-первых, точка притяжения для ультрамарафонцев России, возможно, и мира: посмотреть на культуру аборигенов Крайнего Севера, именно Ямало-Ненецкого округа. Можно также, например, делать пробег Европа-Азия, потому что, где Ямало-Ненецкий округ находится, там как раз есть граница между Европой и Азией. Там, где Уральские горы находятся.

И такие перформансы будут как раз привлекать внимание людей в целом к Крайнему Северу, к природе, ну и как следствие к культуре аборигенов. То есть это такая моя сверхмечта, чтобы бег был развит на большем уровне, чем он находится сейчас. Существуют туристические всякие походы, но существует также беговой туризм. Он сейчас только набирает обороты в России, и было бы здорово у нас иметь нечто подобное.