Художник

Однажды летом в деревню приехал Художник. У него и имя было, но все звали его Художником. Ему было лет за пятьдесят и приезжал он со своей женой-искусствоведом. Колю это почему-то забавляло. Он представлял, что супруга Художника целыми днями только и занимается тем, что смотрит на картины своего мужа и что-то пишет о них мелким почерком на желтоватой бумаге в потрепанных тетрадях. Дальше Коле становилось скучно что-либо придумывать. Художник и его жена казались мальчику какими-то чудаками, но не более того.

И все-таки Колю, да и Сережа, который тогда тоже приезжал в деревню каждое лето, очень привлекала личность этого художника. У него у единственного рядом с домом был настоящий, пусть и небольшой, сад, тогда как у всех остальных – и у дачников, и у местных - были огороды. На деревьях Художника ничего не росло, а если и росло, то и смотреть было не на что. Сережа однажды сказал, что там растут какие-то сливы, но их, опять же, было совсем немного и стояли они за высоким забором, так что втихомолку срывать их не очень хотелось. Вообще, и его садик, и дом, и, как будто были предназначены лишь для того, чтобы их рисовали, а он сам, и его жена-искусствовед как будто сами были нарисованными, и, признаться, немного нелепо смотрелись на фоне деревенского пейзажа, хотя, как раз пейзажами они в основном и занимались...

Однажды Коля и Сережа решили заглянуть к художнику во двор. Отчасти из любопытства, отчасти потому что хотелось убедиться в том, что у него в саду и правда не растет ничего съестного. Когда ребята открыли калитку, то увидели довольно скучный садик с тропинкой, ведущей ко крыльцу. Около крыльца за мольбертом сидел художник собственной персоной и, видимо, рисовал калитку, которую Коля только что открыл. Кажется, он совсем не ожидал такого развития событий, поэтому выглядел растерянным. Мальчики быстро захлопнул калитку и убежали, а потом старались не попадаться Художнику на глаза. Коле казалось, они перешли какую-то запретную границу и, сами того не хотя, стали причастны какой-то тайне, которую хранил Художник и его сад.

Потом Художник перестал казаться ребятам таким уж загадочным. Дело в том, что Сережа тоже считал себя художником, причем вполне одаренным. Еще бы! Его бабушка поставила его «пейзаж с домом» рядом с большим радиоприемником, на кухне, где все завтракали, обедали и ужинали. После этого события между ними и Художником, а вернее, у ребят, по отношению к художнику, возникло чувство некоего негласного соперничества. Негласного – потому что обе стороны никак не решались открыто заявить об этом, а возможно и потому что одна из сторон об этом просто не догадывалась.

Однажды Сережа все-таки решил, что пора им с Колей заявить о себе, и направился на поиски Художника. Погода стояла жаркая. Художник стоял с мольбертом в открытом поле. Видимо, он писал лес. Если честно, то лес был чуть ли не единственным пейзажем, который можно было изобразить, находясь в деревне. Еще, конечно, можно было изобразить дома, дорогу и озера, но, кажется, на этом список заканчивался. Сережа прогулочным шагом направился через поле к Художнику и, замедлившись у мольберта, встал рядом. Надо сказать, следующие слова были первыми словами, с которыми к Художнику за все его пребывание в деревне обратился Сережа: «А... Вы, значит, художник. Получается, теперь у нас в деревне два художника – я и Вы!». Если бы в тот момент на поле был хоть какой-нибудь занавес, то его можно было бы задернуть. Тем не менее, вызов был сделан, и ребята со спокойной совестью отправились по домам. Надо ли говорить, что после такого, Коле ничего не оставалось, кроме как относиться критически ко всему, что делает и говорит Художник, хотя бы из уважения к Сереже, который, в конце концов, действительно рисовал не так уж плохо.

Через несколько лет после того знаменательного события, когда Сережа уже не приезжал, Коля завел привычку кататься на своем красном велосипеде до конца дороги, до туда, где начинался лес и стояла ржавая табличка «Чудское» и обратно, до начала деревни, то есть до своего дома. До полудня было далеко, поэтому солнце еще не успело нагреть как следует бледно-жёлтую дорогу. Проехав деревню таким образом, чтобы собаки не начали бросаться с лаем ему вдогонку, Коля помчал на своем красном велосипеде в сторону «Чудского». На полпути он заметил впереди знакомую фигуру на раскладном стульчике. Конечно же это был Художник. Так как мальчику была видна только его спина в клетчатой рубашке и затылок, прикрытый льняным беретом, он предположил, что Художник сейчас смотрит своим старательно отрепетированным вдохновленным взглядом мимо мольберта на лежащий по обеим сторонам дороги лес и лежащее перед ним поле. Подъехав поближе, Коля сбавил скорость и, оторвав ноги от педалей, подкатил к нему. Мальчику показалось вполне естественным, приличным, и даже само собой разумеющимся поздороваться с ним, спросить, как идет работа, поинтересоваться творческим процессом и только потом поехать дальше. Во всяком случае, что-то подобное делал в школе искусств, в которую Коля ходил в городе, учитель по рисованию – проходя мимо ученика, учитель недолго наблюдал за процессом, давал пару ненавязчивых советов, а если нужно, сам брал кисть и подправлял работу парой штрихов. Конечно, Коле и в голову не пришло сравнивать Художника с каким-нибудь школьником на уроке по изобразительному искусству, но что-то внутри выстроило в Колином воображении алгоритм действий, описанный ранее. В общем Коле казалось, что если он не поступит так, как запланировал, то Художник не дай Бог подумает, что Коля не знает, как вести себя с людьми искусства.

Слова, сидевшие где-то у Коли в горле, уже были готовы вырваться наружу, когда Художник повернулся к мальчику лицом. Его глаза, исполненные, как и предполагал Коля, отрепетированным «чувством вдохновения», внезапно окутались непонятным страхом, как будто если Коля произнесет эти свои слова, муза Художника тотчас же выскользнет из-под его мягчайшей кисти из колонка (про себя Коля ехидно отметил, что Художник не очень-то продвинулся, раз сидит здесь с самого утра). Как ни крути, было уже поздно, и мальчик сказал фразу, которую обдумывал последнюю минуту: «Добрый день! Отличный день сегодня! Я вам не помешаю?», и уставился на него тем добродушным детским взглядом, в котором, по его расчетам, должны были отражаться искренний интерес к творчеству Художника, уважение к старшим и наивность одновременно. К сожалению, диалог этот закончился быстрее, чем того ожидал Коля, и даже быстрее, чем он обдумывал свою фразу. Произнесенное с укором и обидой, почти злое «Помешаете!» было ему ответом. Коля обомлел, поставил ноги на педали и с комком в горле поехал обратно, так и не добравшись до Чудского. «Ишь какой чувствительный нашелся! Помешаю я ему...», думал Коля, наслаждаясь чувством обиды. Может и не все художники такие, но после этого случая, что-то заставляет Колю их недолюбливать, как будто есть какая-то штука, объединяющая всех художников. Какой-то заговор. Заговор отвратительных сентиментальных художников, которым всегда что-то мешает, а особенно честные, добрые ребята на красных велосипедах.