Худенькой двоюродной сестричке нужен новый опыт
⚡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ 👈🏻👈🏻👈🏻
Худенькой двоюродной сестричке нужен новый опыт
Поздравление-стиш ок — это поздравок !
Поздравлений: 15 в стихах, 2 в прозе.
Раздел " Поздравление двоюродной сестре на свадьбу ". © 2011-2022, 2023. Смс, поздравления в стихах и прозе, сценарии, конкурсы и тосты на ПоздравОК. Авторские материалы! При использовании материалов активная ссылка на сайт обязательна! Копировать материалы на поздравительные сайты - запрещено!
Дорогая моя двоюродная сестренка, я поздравляю тебя с днем свадьбы и от души желаю долгой счастливой, разнообразной, веселой, состоятельной семейной жизни. Пусть супруг не забывает дарить цветы и страстно целовать. Пусть для него ты всегда будешь самым ароматным, нежным и прекрасным цветком. Всех благ вашему дому, сестричка.
Моя любимая двоюродная сестричка, в этот особенный и прекрасный день я желаю, чтобы вы разделили мечты на двоих и двигались вместе, поддерживая, оберегая и заботясь друг о друге! Пусть день за днем ваше счастье приумножается!
На свадьбу поздравленья шлю Двоюродной сестричке, Прекраснее невесты нет! Вы — целого частички. Желаю я, чтобы любовь Вас на всю жизнь связала, Женой, невесткой, мамой чтоб Счастливою ты стала. Построить крепкую семью Вам искренне желаю И чаще говорить «Люблю!» Друг другу предлагаю!
Сестренка, желаю я в этот денек Тебе много счастья и понимания, Чтоб ты рядом с мужем цвела, как цветок, Чтоб явью все стали мечты и желания! Живите всегда лишь в добре и достатке, Пускай в унисон ваши бьются сердца! Шагайте все время вперед, без оглядки, Только лишь вместе и до конца!
Двоюродная, милая сестричка, поздравляю, Ведь свадьба нынче у тебя! Конечно, пламенной любви желаю, Она чтоб не угасла никогда. Еще желаю радости и счастья, Супруг пусть от печали бережет. Не посещают дом пускай ненастья, Семья пусть ваша нежностью цветет.
Со свадьбой поздравления шлю Двоюродной сестре, Счастливей пусть невесты Не будет на земле. Птица счастья пусть Залетит в ваш дом, Пусть любовь хозяйкой Главной будет в нем. Любви, добра, согласия вам И детей красивых, Семейной жизни долгой, Радостной, счастливой.
Сегодня день торжественный, День свадьбы у тебя! Красотка и прелестница Двоюродная сестра! Чтоб быть тебе наместницей У жизни и любви, Чтоб долго, рука об руку С избранником вы шли! И чтоб — дорожка длинная И радостный вам путь! Была ты чтоб счастливою! Вам в нежности тонуть.
День сегодня необычный — Льются тосты, пожеланья. У двоюродной сестрички Праздник бракосочетанья. Новобрачным пожелаю Уваженья, пониманья. И пусть годы протекают В атмосфере обожанья. Счастья, деток вам здоровых, Чтоб вас крепко обнимали. И чтоб каждый день свой новый Вы с улыбками встречали!
Сестренка, пусть в твоих глазах Сияет солнце постоянно! Летай от счастья в небесах И улыбайся неустанно! Желаю каждое мгновение Любить, всегда любимой быть, И все мечты, без исключения, С супругом в быль осуществить!
День рождения семьи. Свет сегодня изнутри Излучаете вы парой. Чтобы пронести смогли Этот свет вы много лет. Защитит пусть вас от бед. И чтоб ты, моя кузина, Ласку сыпала в обед. Добавляла витамины, Чтобы жизнь была малиной. Чтоб вдвоем вам сладко спалось. И внучат потом — на старость.
Худенькой двоюродной сестричке нужен новый опыт За время работы редактором на Киностудии имени М.Горького мне несколько раз посчастливилось выудить из «самотека» (писем трудящихся и самодеятельных сочинений) живые авторские голоса. Как правило, это были люди талантливые и образованные, литературно грамотные, но не сумевшие войти с парадного входа в мир большого кино. Сочувственный отклик на сочинение, отправленное «на деревню дедушке», воспринимался ими как чудо. Но и не меньшим (редким) чудом для меня было обнаружить что-то стоящее в массе скучных рукописей, в том числе и тех, что шли по разряду профессиональных. Однако открытие нового таланта далеко не всегда означало для него реальное изменение судьбы. Кино – жесткая, подцензурная иерархическая система. Чем одареннее человек, тем он, как правило, хуже с ней взаимодействует. Начинающий автор, которому посчастливилось заключить договор с киностудией, должен пройти нелегкий путь сценарных поправок - даже если эти поправки разумны, они воспринимаются как грубое вторжение в мир сочинителя . Для того, кто вытерпел, на следующем, производственном этапе начинается новая мука - верх берет режиссер, съемочная группа подчиняется его диктаторской воле, но он, в свою очередь, остается зависимым от надзирающих инстанций. Отсюда - сложные психологические отношения между «всесильным» и одновременно беззащитным постановщиком и сценаристом, на глазах у которого «творческий коллектив» претворяет в жизнь его замысел. Некоторые не выдерживают и предпочитают голодную жизнь, довольствуясь уважением коллег по цеху. Гордых уважают (теперь их чаще считают неудачниками). Все это никак не относится к тетради, зашитой в холстину, которая в 1976 году легла на мой рабочий стол. Разбирая из любопытства текст, написанный со смешными детскими ошибками (первые несколько строк, пока не привыкла к специфической орфографии, пришлось пробормотать вслух), я довольно быстро поняла, что женщина, рассказывающая свою жизнь, литературно одарена. Исписанную тетрадку она адесовала директору киностудии с просьбой "поставить за меня кино, конечно, я написала неграмотно, но вы разбиретеся и поправите меня во всем ..." В то время в литературную моду уже входили сочинения, герои которых были похожи на рассказчицу, чью биографию я держала в руках. Дикие обороты речи, странная логика, часто - нелепые, фантастические поступки. И вот - подлинник из самого темного (уже не крестьянского, еще не городского) человеческого слоя. Правда этой жизни, ее заурядность, безумие и трагизм снижали планку самых изощренных произведений, написанных на ту же тему. Евгения Григорьевна Киселева была осторожна в своих высказываниях (вождей, которых видела в телевизоре, она отчасти искренее, отчасти льстиво хвалила, в основном, за трезвость, а порицала за доброту: зачем это Брежнев то и дело целуется с иностранными деятелями, нашими тайными врагами? Вот и Сталин тоже был доверчивый, дружил с Гитлером, а потом началась война). Сообщение о том, что ее тетрадки политически неблагонадежны, наверное, убило бы Евгению Григорьевну наповал. Вряд ли она бы поняла, в чем тут дело, но испугалась бы точно. По редакционным правилам, не принятый текст следовало вернуть отправителю. Выпустить его из рук я не могла и вступила с автором в переписку. Мне было 27 лет, но почему-то казалось, что не доживу до времени, когда это может быть обнародовано и, чтобы сохранить, я начала искать знакомых в каком-нибудь архиве. Исторический музей, где работала бывшая одноклассница подруги, в тот момент закрылся на ремонт (который длился 25 лет), а пока записки Евгении Киселевой с любопытством читали кинорежиссеры и сценаристы: одни восхищались, другие выражали брезгливое недоумение. Студийная машинистка, когда я предложила ей за деньги перепечатать эти тексты (Евгения Григорьевна прислала продолжение - еще две тетради), бросила мне их в лицо и назвала «гадостью». Во время летних отпусков на даче я печатала двумя пальцами, поставив пушущую машинку на табуретку под соснами, младший брат иногда помогал мне. Задача была – перевести тексты в читабельный вид, не искажая их. Именно в таком виде они были опубликованы в 1992 году в журнале «Новый мир», причем, в отделе прозы. Из примерно ста машинописных страниц журнал согласился принять 24 (один печатный лист), и мне пришлось заняться монтажом. Советская власть казалась вечной, но она рухнула на наших глазах и началась новая жизнь. Евгения Григорьевна не дожила двух недель до радостного известия, что ее сочинение принято журналом. Ведуший редактор отказывалась верить, что название «Кишмарева, Киселева, Тюричева» (три жизни одной женщины) придумано не мной, а самой Евгенией Киселевой. Пришлось принести ксерокопию оригинала. Подлинники к тому времени я уже передала в недавно открытый в Москве «Народный архив», о существовании которого случайно узнала, как водится, от знакомых из Парижа. Публикацией в "Новом мире" заинтересовались социологи и лингвисты. Модные в Европе исследования «частной истории» только входили в России в научный обиход, о чем я, по темноте своей, в то время не знала. Полные тексты трех тетрадей, без каких-либо исправлений грамматики и синтаксиса, вышли в виде отдельной книжки (Н.Н.Козлова. И.И.Сандомирская "Я так хочу назвать кино" ("Наивное письмо". Опыт лингво-социологического чтения. "Русское феноменологическое общество". "Гнозис", Москва, 1996). Это был героический труд покойной Натальи Никитичны Козловой (она, будучи доктором наук и профессором, много дней подряд сидела в темном, сыром подвале старинного дома на Никольской улице и старательно переписывала букву за буквой старушечьи каракули), а также Ирины Сандомирской. Группа "Народный архив" была создана профессором Б.С.Илизаровым в одном из технических помещений Историко-архивного института. Потом их оттуда выгнали, архив пытались закрыть, он переезжал с места на место несколько раз и до сих пор не сдался. Широким потоком в него хлынуло то, что наследники прежде выбрасывали на помойку – старые письма, фотографии, личные дневники. Кажется, работники этого архива первыми начали активно собирать «письма трудящихся» в разные государственные учреждения, редакционный «самотек», старую и новую диссидетскую литературу, материалы политических кружков и молодежных объединений. Все это - золотые россыпи для историков и социологов. Профессионалы-архивисты уже больше двадцати лет работают с этими материалами, сортируют их, составляют описи, выдают исследователям, получая за свой труд копейки. Они понимают важность этого дела и не бросают его. Мне хочется выразить благодарность Галине Ильиничне Поповой, хранителю текстов Евгении Киселевой. Книга «Я так хочу назвать кино» вышла при ее активном участии. Лично я в этой книге подверглась критике за то, что опубликовала в "Новом мире" отредактированный текст Киселевой, . Даже название книги полемично по отношению к новомирской публикации, откуда была убрана приписка автора, разъясняющая, что «Кишмарева. Киселева. Тюричева» - имя будущего фильма. В этом проявился мой редакторский "авторитаризм". Исследовательницы, однако, пришли ко мне в гости и мы подружились. От них я впервые услышала научные термины, типа "дискурс", "парадигма", «объект-субъект» и т.п. На вопрос, кем была Евгения Григорьевна, «объектом» или «субъектом», не знала, как ответить, т.к. не поняла, о чем идет речь. Ученые женщины переглянулись. Оказывается, они спросили, кем была покойная Киселева - автором (личностью) или (условно говоря) персонажем? Меня это ошеломило. Конечно, личностью! Причем, очень яркой. В свою очередь, мне как профессионалу забавным показался вопрос о том, как Евгения Киселева выстраивала композиции в своих сочинениях. Тут я улыбнулась: побудительным мотивом каждого нового отрывка чаще всего была обида на родственника. Она в таких случаях расстраивалась и садилась писать дальше. Тем не менее, если посмотреть с драматургической точки зрения, то в каждой тетради есть свой отчетливый сквозной сюжет, и он идеально выстроен. Именно тогда в разговоре с Наташей Козловой и Ирой Сандомирской я придумала термин – «спонтанная драматургия» (или «естественная драматургия»). Это - отдельный литературоведческий сюжет, который надеюсь в дальнейшем развить. Притягательность дневников Евгении Киселевой оказалась непостижимой тайной для многих научных комментаторов. Литературная одаренность автора в расчет почему-то не принималось. Этот секрет сросся с противоречивым образом «доброй, культурной женщины-редактора», не выбросившей тетрадку, «полную орфографических ошибок» на помойку, и одновремено грубого интерпретатора, позволившего себе вносить поправки в святое «народное творчество». Все это зеркально повторилось, когда поэт Александр Карвовский, выросший во Франции и полжизни проживший затем в России, сделал для парижского издательства Альбен Мишель гениальный «буквальный перевод» подлинника . Он нашел эквиваленты речевым оборотам рассказчицы, а также волшебным образом воспроизвел интонацию этой по-своему философской прозы. Книга была издана Соней Комб ("Une femme russe dans le sciecle", collection "Histoire a deux voix" dirigee par Sonia Combe, Albin Michel, Paris, 2000) в смягченном, литературно отредактированном виде, что вызвало большую досаду Александра Алексеевича. В 2005 году он погиб в автомобильной катастрофе. Быть может, если мне удастся найти изначальный текст перевода и, если правообладатели позволят, я опубликую его на этом сайте. КИШМАРЁВА, КИСЕЛЁВА, ТЮРИЧЕВА ***************************** Не перестаю удивляться: сочинителям нравится одно, а читателям, как правило, совсем другое. Авторитеты одних непонятны и чужды другим, и наоборот. «Что розь портрет портретику, что книга книге розь», ещё и некрасовские офени знали, когда носили по деревням писания с картинками про генералов и фальшивомонетчиков, сановников и шутов, взять хоть «Английского милорда», сочинение Матвея Комарова, а чтоб про свою жизнь да своим мужиком написанное – это ни-ни, чего зря таскать: тут нужен был другой читатель, высокообразованный, дока, одним словом, не иначе как Лев Николаевич Толстой, который именно народную, а не лубочную литературу поставил во главу всей словесности, но на то он и граф был, барин, что Шекспиру мог предпочесть крестьянина Семёнова. Не то наш потребитель культуры, простой труженик: ему про себя читать неохота, он эту жизнь и так знает, подавай ему такие книги, «чтоб были настоящие – потолще, погрозней». Так что выхваченные из самой гущи народной жизни записки Евгении Киселёвой, написанные не литературным, а разговорным, часто малограмотным, но почти всегда обжигающим языком, заинтересуют, боюсь, немногих, а жаль. Это – настоящее. Необычна сама судьба этой рукописи. В 1976 году на Студию детских и юношеских фильмов в Москве поступила по почте зашитая в наволочку общая тетрадь, исписанная разбегающимся почерком, без пробелов и знаков препинания, трудночитаемая настолько, что любой редактор имел бы полное моральное право отправить её в корзину. Елена Ольшанская, которой попала эта тетрадь, не только разобрала каракули, но и перепечатала их на машинке, списалась с неведомым автором, получила через несколько лет из Ворошиловградской области вторую тетрадь, продолжение, по сути дела, самостоятельную рукопись, то же самое проделала и с ней и в конце концов свела их в одну, произведя необходимый в таких случаях монтаж. И вот перед вами эти воспоминания – «Кишмарёва, Киселёва, Тюричева» (название авторское), горький и поэтичный рассказ о своей жизни и жизни близких, написанный безыскусным и искуснейшим пером. Много повидала эта женщина на своём веку, многое пережила, но не в том дело даже, что пережила много, а в том, что с м о г л а рассказать, не потеряла ни памяти, ни присутствия духа. Я не хочу говорить об этом подробней – желающие прочтут. Скажу только, что самый склад её речи, богатейший в своей простоте, фольклорно-мифологический способ мышления, который используют по большей части в комических целях, для «оживляжа», здесь, в этом повествовании, ценны сами по себе как свидетельства внутренней красоты, то, что в «нормальной» прозе выглядело бы нелепо, в этих записках уместно и до дерзости свежо. Даже знаки препинания, а они, как уже сказано, в оригинале отсутствовали, минимальны и условны (в основном запятые, в редких случаях тире, сразу выдающие «литературу»), бессильны передать эту живую, пульсирующую речь. О природном даре уже и не говорю: интонационное богатство, энергия и лаконизм поразительны. Вот о смерти отца, например: «Я его везу, а он кончается, положили на пол, а он скончался». В одной фразе – целая картина. Или несколькими абзацами ниже: «Сидим, идёт бой, ни куска хлеба, ни воды, ребёнок тянет грудь, а в ней ничего, да ещё страсть какая. Самолёты снаряды кидают, танки, миномёты, автоматы, страсть господня.» Местами в речь рассказчицы вклиниваются фразы и целые куски штампованной пропагандистской канонады, которые только усиливают впечатление подлинности. Можно подумать – китч, если б не серьёзность авторских намерений: никакой ухмылки и скепсиса. Это документальное, к концу почти склеротическое письмо аутентично, потому художественно: подлинному – верить. Впрочем, и в похвале важно не переусердствовать, а я уже, кажется, пересказываю то, что лучше прочесть самому, моё же дело – вовремя поставить точку. Олег Чухонцев. ********************* В детстве я жила не весьма матерьяльно хорошо, семья моя была большая. Отец, мать, сёстры Нюся, Вера и два брата – Ваня, Витя и я. 17-ти лет я вышла замуж. Это было в 1933 году. Был у меня муж Киселёв Гавриил Дмитриевич, жили мы с ним 9 лет, и было у нас два сына, Витя и Толя, рождённые в 1935 году 5.1У. Виктор и Анатолий с 1941 года 22 июня. Жили мы с мужем очень хорошо, но когда началась война в 1941 году, она нас разлучила навсегда, и начались мои страдания. Мой муж Киселёв Г.Д. работал до войны 1941 года в пожарной команде ровно десять лет. Когда началась война, его эвакуировали с машинами, он был партейный и авторитетный командир в пожарной части, которому можно доверить всё социалистическое имущество. Когда началась война, меня он с детками отправил до мамы и отца в хутор Новозвановку Попаснянского р-на, где проходило моё детство, а сам эвакуировался с машинами в г. Саратов. И в скором времени хутор Новозвановку захватили немцы, это было в сентябре 1941 года, у меня на руках был маленькй, грудной ребёнок Толя, ему было 4 месяца, и второй, 6 лет, сын Витя. Была холодная осень, дождливая, сырая. Мы сидели в подвале, а в это время упал снаряд в хату, и стен не осталося. Моя мама до этого пошла подтянуть часы стенные, и тут её накрыло. Разорвался снаряд прямо в доме, упал потолок и стены на неё, и её раздавило, не вернулася она в подвал, погибла. Был и отец в доме, его ранило в ногу, вынесло, выкинуло до сарая, совсем не отбило, а на чашечке телепалася нога, я его оттащила к соседке в комнату и завязала ногу полотенцем. Сын Витя прибежал ко мне слепым, засыпало ему глаза, но через два дня отошло, он стал видеть. Я думала, мой мальчик будет слепым, но нет, есть бог на свете, но тут идёт бой, что мне с ним делать? Ребёнок в подвале на буряках лежит, нас тут гонят из хутора, немцы, говорят, здесь будут сейчас, уходите, тогда я взяла ребёнка, стала бежать в Калинопопасную. Витя за юбку держится: мамочка, я ничего не вижу, не бросай меня. Отец остался в соседской комнате, а нас гонят из хутора Новозвановки, и он больной, с больной ногой. Через три дня, когда мы вернулись, в ноге завелись черви, и получилось заражение, а помощи никакой немцы не дают, потому что стояла передовая, и все люди были выгнаны из хутора, и мы пришли спасать отца обратно домой вечером, на риск, либо жив, либо пропал. Но чудом осталися живы, прекратился бой, а мы этим моментом прокрались домой к отцу. Мы залезли в подвал, но я после боя отвезла отца в Попасную, в госпиталь немецкий. Врач немецкий с трудом принял моего отца в госпиталь оказать помощь. Это, говорит, только немецкие солдаты, русских нельзя, русским здесь нет места. Я говорю, это мой папа, это не солдат, старый человек, плачу, прошу, упала ему в ноги, пожалуйста, спасите его, но плохо разговор можно было разобрать, и закрывает дверь, не хочет разговаривать. Прошу, плачу, еле взяли, другой говорит, - мы ему отрежем ногу, она негожая, чёрная. Но делайте что-нибудь, лишь бы жив был. Занесли его в госпиталь, а на стационар не ложут, отрезали ногу и выносят на носилках, забирай, забинтована нога выше колена. Я побежала по улице искать место, чтобы положить, а ребёнка положила возле него. Носилки дали, на носилках лежат отец и ребёнок, а я ищу квартиру, но никто не соглашается забрать его в комнату. Одна женщина, спасибо, согласилась ненадолго, я прибежала и понесла его и ребёнка до этой женщины с постор
Эротика групп поддержки фото
Последний разок перед свадьбой
30 лет разницы не приговор