Хроноклазм

Первое сообщение, полученное мною о Тавии, пришло весьма неожиданным образом.

Как-то утром на Хай-стрит в Плайтоне ко мне подошел пожилой джентльмен, совершенно незнакомый. Жестом, выдававшим в нем иностранца, он вежливо приподнял шляпу, поклонился и представился:

— Меня зовут Дональд Гоуби, доктор Гоуби. Я был бы крайне признателен вам, сэр Джеральд, если б вы уделили мне несколько минут. Очень сожалею, что приходится вас беспокоить, но дело крайне спешное и важное.

Я внимательно посмотрел на него.

— Наверное, произошла ошибка, — сказал я ему. — У моего имени нет приставки, даже такой незначительной, как «сэр».

Он был удивлен.

— Ай-ай-ай! Простите меня. Такое сходство!.. Я был уверен, что вы сэр Джеральд Лэттери…

Теперь пришел мой черед удивляться.

— Я действительно Джеральд Лэттери, но мистер, а не сэр.

Незнакомец слегка смутился.

— Ай-ай-ай! Конечно! Как глупо с моей стороны!. Здесь, — он оглянулся, — нет ли здесь такого местечка, где мы могли бы переговорить конфиденциально?

Я колебался лишь одно мгновение. Было совершенно очевидно, что этот джентльмен — человек интеллигентный. Может быть, адвокат. Во всяком случае, он не собирался просить у меня денег или что-нибудь в этом роде. Мы были недалеко от «Быка», и я повел его туда, в гостиную Он отказался от моего предложения выпить, и мы сели.

— Так в чем же дело, доктор Гоуби? — спросил я его.

Он замялся; было заметно, что он смущен. Затем он заговорил с таким видом, будто бросился в воду.

— Это связано с Тавией, сэр Джеральд, гм. мистер Лэттери Мне представляется, что вы, вероятно, не отдаете себе отчета в том., гм-м… до какой степени создавшаяся ситуация… гм-м… чревата последствиями. Дело не только в моей личной ответственности, хотя, как вы понимаете, это меня тоже очень тревожит. Дело в результатах, которые даже нельзя предусмотреть. Она должна — действительно должна — вернуться, прежде чем произойдет какая-нибудь большая беда. Она должна вернуться, мистер Лэттери!

Я смотрел на него. В том, что он говорил серьезно, не приходилось сомневаться: он и в самом деле был очень расстроен.

— Но, доктор Гоуби… — начал я.

— Я понимаю, что это для вас значит, сэр, однако умоляю вас, уговорите ее! Не только ради меня и ее семьи, но… но ради всех! Надо соблюдать величайшую осторожность. Невозможно предвидеть последствия даже самого незначительного поступка. Порядок и гармонию необходимо сохранить. Если даже одно-единственное зернышко упадет не в должное место, никто не в силах сказать, что из этого выйдет! Поэтому я умоляю вас…

Мне пришлось прервать его. Я говорил мягко. О чем бы он там ни болтал, было ясно, что все это он принимает близко к сердцу.

— Одну минуточку, доктор Гоуби! Боюсь, что произошла ошибка. Я не имею ни малейшего представления… О чем вы?

На его лице появилось тревожное выражение.

— Как!.. — начал он и замолчал, думая о чем-то и хмурясь. — Вы хотите сказать, что еще не встретились с Тавией?

— Насколько мне известно, это именно так. Никогда даже и не слыхал ни о ком по имени Тавия, — уверил я его.

У него перехватило дыхание. Мне стало жаль собеседника, и я повторил свое предложение насчет выпивки, но он отрицательно покачал головой. Однако вскоре доктор несколько пришел в себя.

— Мне так неловко, — сказал он. — Действительно, произошла ошибка. Пожалуйста, примите мои извинения, мистер Лэттери! Вы, наверное, считаете, что я пьян? Мне трудно объяснить… Разрешите мне попросить вас забыть об этом. Совсем забыть! Пожалуйста!

Вскоре он ушел, и вид у него был очень печальный.

Он озадачил меня, но уже через два-три дня я выполнил его последнюю просьбу… Так по крайней мере мне казалось.

Впервые я увидел Тавию года два спустя. Конечно, я тогда не знал, что это именно она. Когда я вышел из «Быка», на Хай-стрит еще был народ. Я почувствовал, что кто-то на другой стороне улицы наблюдает за мной. Я поднял голову, и наши взгляды встретились. Глаза у нее были карие…

Она была высокая, стройная и красивая — не просто хорошенькая, а нечто большее. И я продолжал смотреть.

На ней была довольно обыкновенная шерстяная юбка и темно-зеленый джемпер. Туфли, однако, у нее выделялись, довольно странные, на низком каблуке, но какие-то замысловатые; они не подходили к остальной ее одежде. Что-то еще резало глаз, хотя в тот момент я не понял, что именно. Только потом я сообразил — прическа. Прическа ей очень шла, но была совершенно несовременной. Вы скажете, что волосы есть волосы и что существует бесконечное множество вариантов причесок. Но дело обстоит не так просто. Есть какой-то общий стиль времени, перекрывающий текущую моду. Посмотрите на любую фотографию, снятую тридцать лет назад… Ее волосы, как и туфли, не гармонировали со всем остальным.

Несколько мгновений она стояла, застыв, не улыбаясь. Затем, словно еще не совсем проснувшись, шагнула вперед, чтобы перейти улицу. В этот момент пробили часы на базарной площади. Она бросила взгляд наверх; внезапно выражение тревоги появилось на ее лице.

Она повернулась и бросилась бежать по тротуару, как Золушка, за последним автобусом.

Я сел в машину, раздумывая: за кого она меня приняла? Я был совершенно уверен, что никогда прежде ее не видел.

На следующий день бармен в «Быке», поставив передо мной кружку пива, сказал:

— Одна молодая женщина спрашивала о вас, мистер Лэттери. Она вас нашла? Я сказал ей, где вы живете.

Я покачал головой:

— Кто такая?

— Не назвала себя, но… — И он описал мне ее — девушку с другой стороны улицы. Я кивнул.

— Я ее видел. Мне хотелось бы узнать, кто она, — сказал я.

— Ну, она-то вас знает! «Это мистер Лэттери был здесь некоторое время тому назад?» — спрашивает она. «Да, — говорю, — он». Она кивнула и задумалась. «Он ведь живет в Бегфорд-холле?» — говорит. «Нет, мисс, — говорю, — Бегфорд-холл принадлежит майору Флакену. Мистер Лэттери, — говорю, — живет в Четкомб-коттедже». Тогда она спрашивает меня, где это, и я ей отвечаю. Надеюсь, все в порядке? Мне она показалась очень милой барышней.

Я успокоил его:

— Мой адрес можно узнать где угодно. Но странно, что она спросила о Бегфорд-холле — это именно тот дом, который мне бы хотелось иметь, если б у меня когда-нибудь завелись деньги.

— Тогда, мистер Лэттери, вам надо поторопиться разбогатеть, потому что старый майор уже доживает свое, — сказал бармен.

Все это ни к чему не привело. Для чего незнакомка хотела узнать мой адрес, я понятия не имел, во всяком случае за этим ничего не последовало, и вся эта история вылетела у меня из головы.

Примерно месяц спустя я снова увидел ее. У меня появилась привычка ездить верхом раз или два в неделю. Мы ездили с одной девушкой, по имени Марджори Креншо. А потом я отвозил ее домой в машине. Ехать нужно было по узкому шоссе, между насыпями, где едва-едва могли разойтись два автомобиля.

Однажды, миновав крутой поворот, я должен был затормозить и прижаться к обочине — встречная машина, объехав пешехода, шла посередине шоссе; она чуть не зацепилд меня. Тут я посмотрел на пешехода и увидел, что это та самая девушка. В то же мгновение и она узнала меня и встрепенулась. Я увидел, как она заколебалась, а потом, видимо, решилась заговорить со мной и пошла к машине. Но тут она заметила Марджори, сидящую рядом со мной. И, очень неискусно изобразив, что и не собиралась подходить к нам, пошла в сторону. Я включил скорость.

— Кто это? — спросила Марджори голосом, пронзительным от природы, и тоном, по ее представлению, вероятно, проницательным.

Я сказал, что не знаю.

— Но зато она-то вас знает, — сказала Марджори, не поверив мне.

Меня раздражал ее тон. В любом случае ее это не касалось. Я не ответил.

Она не хотела оставить эту тему.

— Мне кажется, что я ее прежде не видела в наших краях, — сказала Марджори спустя некоторое время.

— Может быть, она здесь отдыхает. Я не знаю ее, — ответил я. — Здесь много отдыхающих.

— Не очень-то убедительно это звучит, если еще учесть, как она на вас смотрела.

— Мне не нравится, когда меня считают или называют лжецом, — сказал я.

— О, мне казалось, что я задала вам самый обычный вопрос. Конечно, если я сказала вам что-нибудь неприятное…

— Мне также не нравится, когда делают намеки. Может быть, вы предпочитаете пройти пешком оставшуюся часть пути? Здесь уже недалеко.

— Понятно. Простите, что я вам помешала. Жаль, что здесь слишком узко и вы не сможете развернуть машину, — прошипела Марджори. — Прощайте, мистер Лэттери.

Оказалось, что развернуть машину все же можно, если воспользоваться въездом в какую-то усадьбу, но я так и не увидел девушку, когда вернулся на то место. Марджори возбудила у меня интерес к ней, и я надеялся, что догоню ее. Кроме того, хотя я не имел о незнакомке ни малейшего представления, я испытывал к ней чувство благодарности. С вами, наверное, это тоже бывало — вы вдруг ощущаете облегчение, хотя раньше и не подозревали, что вам тяжело…

Наша третья встреча была совершенно иной.

Мой коттедж стоит в узкой долине, поросшей лесом. Он расположен в стороне от других-четырех или пяти коттеджей, в самом дальнем конце лощины. Покрытые вереском холмы круто поднимаются с обеих сторон. Несколько узеньких полосок пастбищного луга подходят к самым берегам реки. Рощицы, сохранившиеся от прежних лесов, отделяют луга от вереска.

Именно в ближайшей из рощиц однажды днем, когда я разглядывал свой огород, раздумывая, не пора ли показаться росткам бобов, я услышал треск хрустящих под ногами веток. Мне понадобился лишь один взгляд, чтобы выяснить, в чем дело. Ее выдали светлые волосы.

Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, как и в прошлый раз.

— Гм… Здравствуйте, — сказал я.

Она ответила не сразу, продолжая смотреть на меня Потом спросила:

— Здесь есть еще кто-нибудь?

Я посмотрел вдоль дороги, а затем на вершину противоположного холма.

— Никого не вижу, — сказал я.

Девушка развела руками кусты и осторожно вышла, оглядываясь по сторонам. Она была одета точно так же, как в первый раз, если не считать того, что волосы были растрепаны ветками деревьев. На голой земле ее туфли выглядели еще более необычными. Она, казалось, немного успокоилась и подошла ближе.

— Я…

Сверху раздался мужской голос. Ему ответил другой.

Девушка замерла.

— Они идут! Спрячьте меня где-нибудь, побыстрее, пожалуйста! — в испуге сказала она.

— Гм… — начал я.

— Быстрее, быстрее! Они идут. — Она выглядела очень встревоженной.

— Пойдемте-ка в дом, — предложил я и повел ее к коттеджу.

Незнакомка быстро пошла вслед за мной, и, когда я закрыл дверь, она задвинула щеколду.

— Не дайте им схватить меня. Пожалуйста!

— Послушайте, в чем дело? Кто это «они»? — спросил я.

Она не ответила. Ее взгляд остановился на телефонном аппарате.

— Вызовите полицию, — сказала она. — Быстро вызовите полицию!

Я не знал, что предпринимать.

— Разве у вас нет полиции? — спросила она.

— Конечно, у нас есть полиция, но..

— Тогда, пожалуйста, вызовите ее.

— Но послушайте… — начал я.

Девушка стиснула руки.

— Вы должны вызвать, пожалуйста! Побыстрее!

Она выглядела очень обеспокоенной.

— Хорошо, я вызову полицию. Но давать им объяснения будете вы, — сказал я, беря трубку.

Я привык к темпам работы связи в этих сельских краях и терпеливо ждал. А девушка не привыкла. Она стояла, сплетая и расплетая пальцы рук. Наконец меня соединили.

— Алло, — сказал я, — это Плайтонский полицейский участок?

— Плайтонская полиция, — донесся ответный голос.

И в это время на посыпанной гравием дорожке послышались шаги; затем последовал громкий стук в дверь. Я передал трубку девушке и пошел к двери.

— Не впускайте их! — взмолилась незнакомка и перенесла свое внимание на телефон.

Я колебался. Снова послышался властный стук в дверь. Нельзя же просто стоять у двери и не впускать людей! А кроме того, привести к себе в дом молодую девушку, запереться и никого не впускать?!

Когда стук раздался в третий раз, я открыл дверь.

Вид человека, стоявшего на крыльце, поразил меня. Не лицо его, нет; вполне нормальное лицо человека лет двадцати пяти. Его одежда… Я не был подготовлен к тому, чтббы вдруг увидеть нечто вроде облегающего трико для катания на коньках, поверх которого надет широкий жакет, доходящий до середины бедер и застегивающийся на стеклянные пуговицы, — наряд странный, во всяком случае в Дартмуре, в начале летнего сезона. Однако я сумел взять себя в руки настолько, чтобы спросить, что ему понадобилось.

Незнакомец не обратил на это никакого внимания и продолжал стоять, глядя через мое плечо на девушку.

— Тавия, — сказал он, — иди сюда!

Она, не переставая, что-то быстро говорила по телефону. Человек сделал шаг вперед.

— Спокойней, — сказал я. — Во-первых, мне бы хотелось узнать, что здесь происходит.

Он посмотрел прямо на меня.

— Вам не понять, — сказал он и поднял руку, чтобы оттолкнуть меня.

Я всегда знал, что очень не люблю людей, которые говорят мне, что я чего-нибудь не понимаю, и которые хотят столкнуть меня с порога моего собственного дома. Я провел хороший аперкот в солнечное сплетение, а когда незнакомец сложился пополам, я спустил его со ступенек и захлопнул дверь.

— Они едут, — произнес голос девушки позади меня. — Полиция едет.

— Если б вы хоть рассказали мне, — начал я, но она подняла руку.

— Осторожней! — крикнула она.

Я обернулся. За окном стоял еще один человек, одетый так же, как и тот, который еще с хрипом ловил ртом воздух возле крыльца. Я снял со стены свое двенадцатидюймовое ружье, достал из ящика стола несколько патронов и набил магазин. Затем шагнул к двери.

— Откройте дверь и спрячьтесь за нее, — велел я девушке.

Она послушалась, но на ее лице было написано сомнение.

Второй мужчина наклонился над первым. По дорожке к дому шел третий. Они увидели ружье. Произошла немая сцена.

— Эй, вы там, — сказал я, — либо быстренько убирайтесь, либо вам придется поспорить с полицией. Что предпочитаете?

— Но вы не понимаете!.. Чрезвычайно важно, — начал один из них.

— Хорошо. Тогда можете остаться и объяснить полиции, насколько это важно, — сказал я и сделал знак девушке, чтобы она снова закрыла дверь.

Мы смотрели через окно, как двое мужчин поднимали задыхающегося третьего…

Полицейские были не особенно милы. Они нехотя записали, как выглядели эти люди, и довольно холодно распрощались с нами.

Девушка рассказала полицейским так мало, как только могла, — просто, что ее преследовали трое странно одетых мужчин и что она обратилась ко мне за помощью. Девушка ответила отказом на предложение отвезти ее в Плайтон в полицейской машине, так что она все еще была здесь.

— Ну а теперь, — предположил я, — вы, вероятно, объясните мне, что в конце концов происходит?

Незнакомка сидела молча, устремив на меня свой пристальный, прямой взгляд, в котором был оттенок… печали? разочарования?.. Во всяком случае, какой-то неудовлетворенности. Я подумал, что она заплачет, но она сказала тихим голосом:

— Я прочла ваше письмо… И теперь… сожгла свои корабли.

В смущении пошарив по карманам, я нашел сигареты и закурил.

— Вы… гм-м. прочли мое письмо, и теперь вы… гм-м… сожгли корабли? — повторил я.

— Да, — сказала она Затем отвела взгляд и начала рассматривать комнату, ничего в ней не видя. — А вы даже не узнаете меня!

После этого полились слезы.

Несколько мгновений я сидел в полной растерянности Потом я решил, пока она выплачется, пойти в кухню и поставить чайник. Мои родственницы всегда рассматривали чай как панацею от всех бед, так что я взял чайник и чашки и вернулся в комнату.

Девушка уже пришла в себя и сидела, уставившись на незажженный камин. Я поднес спичку Она наблюдала, как разгорались дрова, с видом ребенка, который только что получил подарок.

— Прелестно, — вздохнула незнакомка, как будто огонь в камине был какой-то диковиной, и снова оглядела комнату. — Прелестно, — повторила она.

— Не разольете ли вы чай? — предложил я, однако девушка покачала головой и наблюдала за тем, как это делаю я.

— Чай! — сказала она. — У камина!

Это была совершенная истина, но нельзя сказать, что очень примечательная.

— По-моему, настало время нам познакомиться, — предложил я. — Меня зовут Джеральд Лэттери.

— Конечно, — сказала она, кивая головой.

На мой взгляд, это был не совсем подходящий ответ, но она продолжила:

— Я Октавия Лэттери, обычно меня зовут Тавия.

— Тавия? — что-то смутно мелькнуло в моей памяти. — Мы с вами родственники? — спросил я.

— Да… очень дальние, — ответила девушка, странно посмотрев на меня. — Ох, — добавила она, — как это трудно!

Вид у нее стал такой, будто она вот-вот снова заплачет.

— Тавия?.. — повторил я, пытаясь вспомнить.

И тут мне вдруг представился смущенный пожилой джентльмен.

— Конечно же! Как его звали? Доктор доктор Боги или что-то в этом роде…

Она внезапно замерла.

— Не доктор ли Гоуби?

— Вот-вот, правильно! Он меня спрашивал о Тавии. Это о вас?

— Его здесь нет? — спросила девушка, оглядываясь, будто он мог спрятаться в углу:

Я сказал, что с тех пор прошло года два. Она успокоилась.

— Глупый старый дядя Дональд! Как это на него похоже! И вы, конечно, ничего не поняли?

— И сейчас понимаю не больше, — заметил я, — хотя могу поверить, что даже дядя способен разволноваться, потеряв вас.

— Да. Боюсь, что он очень расстроится, — сказала она.

— Расстраивался! — поправил я. — Это было два года назад.

— Ах да, конечно! Вы все еще не поняли?

— Послушайте, — сказал я ей. — Один за другим люди говорят мне, что я чего-то не понимаю. Это я уже знаю. Это единственное, что я действительно понял.

— Да, пожалуй, мне лучше все объяснить. С чего же начать?

Я дал ей подумать, не отвлекая ее. Наконец она сказала:

— Вы верите в предопределение?

— Нет.

— Ах да! Хотя в конце концов это не совсем так… Скорее своего рода влечение. Видите ли, я с детства считала, что ваш век — самый интересный и замечательный. А потом еще — в этом веке жил единственный в нашей семье знаменитый человек. Вот я и считала этот век чудесным. Вы бы, наверное, назвали его романтичным.

— Зависит от того, что вы имеете в виду — ваше увлечение или сам век… — начал я, но девушка не обратила внимания на мои слова.

— Я, бывало, представляла себе колоссальный флот смешных летательных аппаратов во время периода войн й думала о том, как они похожи на Давида, идущего против Голиафа, такие маленькие и такие храбрые. А потом еще эти большие неуклюжие корабли, медленно барахтающиеся в воде, но в конце концов добирающиеся да порта. И никто не нервничал, что они такие медленные! А эти странные черно-белые фильмы! И лошади на улицах. И шумные двигатели внутреннего сгорания. А уголь в топках! И волнующие бомбежки, и паровозы, бегущие по рельсам, и телефоны с проводами, и… О, много, много еще разных вещей! А чем тогда можно было заниматься? Представьте себе, что вы приходите на премьеру новой пьесы Бернарда Шоу или Ноэля Коуарда, в настоящий театр! Или достаете совершенно новую поэму Эллиота в день ее выхода в свет! Или видите, как королева проезжает по улице, чтобы открыть заседание парламента. Замечательное, волнующее время!

— Что ж, приятно слышать, что кому-то оно нравится, — заметил я. — Мое собственное мнение о нашем веке несколько…

— Ах, этого следовало ожидать! Вы не представляете себе все это в перспективе и поэтому не в силах оценить. Вам было бы полезно пожить некоторое время в нашем веке, увидеть, как все плоско, серо и однообразно… Так смертельно скучно!

Продолжить чтение...