Хмурый Семей

______________

✅ ️Наши контакты (Telegram):✅ ️

>>>🔥🔥🔥(ЖМИ СЮДА)🔥🔥🔥<<<

✅ ️ ▲ ✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ️✅ ▲ ✅ ️

______________

Хмурый Семей

От улыбки хмурый день светлей?

Хмурый Семей

От улыбки хмурый день светлей!

Хмурый Семей

Жевать и пить нужно будет очень осторожно. Не шевелитесь, Ваше Величество. И это не долгосрочное решение». Придворный врач наклоняется над Елизаветой II и вводит ей мышечный релаксант. У королевы спазм лицевого нерва: ежедневно приветствуя подданных, она несколько раз в день растягивает губы в улыбке и грациозно поворачивает голову в шляпке. Теперь левая щека окаменела, королеве больно, ей нужен покой, а самое главное — нужно перестать улыбаться. Но это исключено. Этот эпизод из биографии Елизаветы II — описанный в книге ее биографа Ингрид Сьюард и знакомый многим по сериалу «Корона» — лучшая иллюстрация к явлению, которое принято называть эмоциональным трудом, то есть — профессионализированным управлением своими эмоциями и способами их выражения. Сегодня этим трудом заняты далеко не только монархи: водитель «Убера» поинтересуется, комфортна ли для пассажира температура в салоне; операционистка Сбербанка с первого раза запомнит имя и отчество клиента; корпоративный HR пришлет сотруднику шкалу для оценки его настроения. Еще никогда, кажется, о наших эмоциях так не заботились другие — и еще никогда мы так не заботились об эмоциях других. Почти сорок лет назад, в году, Арли Рассел Хохшильд, автор классического труда «The Managed Heart» , отмечала, что примерно треть людей на американском рынке занятости работает в сфере, требующей от них существенных усилий по исполнению эмоционального труда. Среди женщин эта доля была еще выше: по подсчетам Хохшильд — как минимум половина. Менеджеры по продажам, парикмахеры, телеграфисты, учителя, страховые агенты, врачи — и, конечно, стюардессы, за чьей деятельностью Хохшильд наблюдала несколько лет, — непрерывно были заняты тем, чтобы управлять своими и чужими эмоциями: создавать у клиентов хорошее настроение, доставлять им радость. Другие же — например, налоговые инспекторы, аудиторы или полицейские, — наоборот, прилагали усилия к тому, чтобы намеренно вызвать у своих визави тревогу или даже страх. В году в предисловии к переизданию книги Хохшильд констатировала, что в развитых западных странах за прошедшие 30 лет эмоциональный труд стал еще более повсеместным, поскольку рынок услуг все сильнее вытеснял рынок производства. А в сфере услуг с кислой миной далеко не уедешь. Но когда вам надо писать код или стоять за барной стойкой, на каждой чашечке капучино рисовать цветочек и при этом вести приятный разговор, а вокруг все такие чувствительные и на малейшее хамство среагируют, то вам это делать в расстроенных чувствах несподручно». Трансформация трудовых практик или даже рабочей морали , которую описывает Панеях, характерна и для постсоветского пространства: здесь эмоциональный труд тоже стал обязательным soft skill в самых разных областях. Это неудивительно: рынок услуг растет тут еще быстрее и принимает еще более неконтролируемые формы, чем на Западе. Таким образом, заработок более чем двух третей населения страны напрямую зависит от того, насколько успешно они сумеют «вести приятный разговор», параллельно осуществляя свои непосредственные профессиональные обязанности. Тон меняется не только в коммерческих компаниях, но и в казенных домах: и они, еще недавно отпугивавшие граждан обеденными перерывами, проветриваниями, очередями и запахом половой тряпки, заговорили языком «заботы о клиенте», «счастья» и «благополучия». Кроме того, государство и его аватары Сбербанк, «Госуслуги», «РЖД» прекрасно научились производить так называемые happy objects — коммерческие продукты, призванные, по определению феминистской исследовательницы Сары Ахмед , вызвать ощущение счастья или его предвкушение: жизнерадостные приложения для смартфонов, маркетинговые сувениры, выполненные в радостных тонах материалы. При этом основные задачи, так или иначе связанные с управлением чувствами коллектива или клиентов, как правило, ложатся на исполнителей среднего и низшего звена — то есть на самую широкую прослойку сотрудников. Наконец, сфера производства так называемых обобществленных благ — здравоохранения и образования — в России, как и во всем мире, тоже «оптимизируется» под сферу услуг. Врачи, медсестры, учителя, университетские профессора уже больше не эксперты на службе у государства, а предприниматели в борьбе за эффективность своего труда. В поликлиниках и университетах от сотрудников все чаще требуется «заботливое», едва ли не терапевтическое отношение к «клиентам» — именно они приходят на смену «пациентам», «ученикам» и «студентам». Вспоминая тренинги по продаже в середине девяностых, Евгений Креславский, консультант по организационному развитию, автор книги «Кляксы на рабочем столе» , говорит: «Когда мы разговаривали с продавцами, для них улыбнуться партнеру было проблемой. Они говорили: он еще ничего не купил, что ему улыбаться. И мы показывали им, что улыбка — это просто знак доброжелательного отношения, уважения. Потом это стало нормой: оказалось, что доброжелательное отношение — оно выгодно. Ты продаешь. Значит, ты сам получил и гонорар, и внутреннее удовлетворение от того, что ты сделал». Добро пожаловать в дивный добрый новый мир? Может быть — но не так быстро и с гораздо большими издержками, чем хотелось бы. Рискуя испортить настроение себе и читателям, я приму на себя — вслед за Сарой Ахмед — невыгодную роль kill joy , кайфоломщицы, вечно ищущей на обещаниях «счастья для всех и даром» хорошо припрятанный ценник. Я позволю себе перестать улыбаться и задам наивный вопрос: действительно ли массовое внедрение эмоционального труда и институционализированной заботы делает общество «добрее»? Стало ли нам жить лучше, стало ли нам жить веселее? На первый взгляд — конечно, да. Сама западная цивилизация, по мнению социолога Норберта Элиаса, — это результат постоянно усложняющегося и развивающегося контроля над эмоциями. Преодолеть состояние войны всех против всех оказывается возможным только за счет подавления аффектов. Просто так взять и полюбить ближнего у человека не очень получается: ближний неправильно пахнет, неправильно ест, неправильно молится. И как максимум — создавать интерфейс равенства, «штопать» социальную ткань в тех местах, где она тонка и рвется. Английская писательница Рейчел Каск в своем эссе о смысле вежливости пишет: «Хамство в чем-то подобно публичной наготе, к которой одетым согражданам стоит отнестись со снисхождением и тактом. Оставаясь вежливыми с грубиянами, мы имеем шанс вернуть им их же собственное достоинство». Однако индивидуального усилия недостаточно. Чтобы война всех против всех сменилась общественным договором, любовь к ближнему должна быть переведена в устойчивые правовые нормы — в Декларацию прав человека, Трудовой кодекс, конституцию, к которой невозможно приписать на пеньке похабную виньетку. Закон не интересуется, любишь ли ты ближнего, он просто настаивает на том, что придется брать его на работу, отчислять в его пользу налоги и платить штраф за вмятину на его машине. Проблема кайфоломщицы вовсе не в том, что улыбки сделались слишком дежурными. Она в другом: сегодня, когда мы во всем мире наблюдаем распад рынков труда, рост неравенства, эрозию самых разных правовых норм, улыбка добросовестного гражданина повисает в вакууме — как у Чеширского Кота. Как пел классик , «я ушел от закона, но так и не дошел до любви». И место, куда мы попали, далеко не так прекрасно, как хотелось бы. Повсеместное внедрение институционализированной заботы антрополог Юля Лернер называет «эмоционализацией публичной сферы» — но, в отличие от Эллы Панеях, не считает ее синонимом «доброты». Скорее, для Лернер это симптом «нового витка эмоционального консюмеризма». Вместе с другими израильскими исследовательницами — Марией Грецки, Клавдией Збенович и Тамар Кане-Шалит — Лернер изучает эмоционализацию на примере академического труда. В современном университете получение образования — это уже не только передача знания «сверху вниз», но и услуга, встроенная в формат «личных отношений». Изучая трансформацию академического труда в США, Израиле и России \\\\\\\\\\\\\[2\\\\\\\\\\\\\] , исследовательницы приходят к выводу: где бы ты ни находился, преподавание во многом превратилось в практику заботы, наставничества и «проговаривания» эмоций студентов. По словам опрошенных профессоров, студенты не только «требуют от преподавателей эмоционального комфорта в коммуникации», но и делятся с ними соображениями своих психотерапевтов по поводу того, в какой атмосфере и в каком темпе им следует учиться. Но как исполнять роль наставника, если критерии «психологического комфорта» постоянно меняются? А главное — как должна выглядеть критика, если она по умолчанию создает «дискомфорт»? Например, как ставить оценки — за результат или за «старания»? Зажатый между двумя логиками — бюрократии и сервисной экономики, — этот академический кентавр испытывает непривычную для себя растерянность. Эмоциональное содержание педагогической работы — например, «увлекательность» или «занудность» курсов, «эмпатичность» самих преподавателей — напрямую связано с оценкой качества их работы в целом и, соответственно, с продолжительностью их контрактов и с заработком. Сложность в том, что, обязанный — как этически, так и бюрократически — взаимодействовать со студентами чутко и эмпатично, сам преподаватель, с одной стороны, находится в жестких вертикальных отношениях власти со своим начальством, а с другой — полностью уязвим перед рынком труда, на котором все меньше постоянных контрактов и возможностей для роста. В частных компаниях — похожие процессы: здесь тоже тонкий ледок «заботы» о сотрудниках и клиентах прикрывает зияющую пустоту на месте социальных гарантий и трудовых прав. Благополучие или well-being сотрудников — одна из главных статей расходов в бюджете многих работодателей как в России, так и во всем мире. Под well-being понимается не только здоровье, но и целый комплекс факторов: финансовое благополучие, медицинское страхование для сотрудника и его семьи, оплата занятий спортом, участие в экологических и благотворительных программах, мероприятия для детей сотрудников», — говорит Вера Кузнецова. Казалось бы — сплошной win-win. Но кайфоломщицу так просто не убедишь: отношения найма, маскирующиеся под отношения «любви», вызывают у нее подозрение. Как получилось, что «медицинское страхование, оплата занятий спортом, мероприятия для детей» из компонентов скучного понятия «социальная защита» превратились в инструмент создания «радостной атмосферы» на предприятии? Как и когда место Шурочки из профкома занял «менеджер по счастью»? Ответ на этот вопрос лежит в нынешнем представлении о работнике как о субъекте трудовых отношений — и о том, что входит сегодня в само понятие «труд». Британский исследователь и журналист Уильям Дэвис, автор книги «The Happiness Industry» , отмечает: в условиях классического индустриального капитализма рабочие вкладывали в труд свою физическую силу и, вне всякого сомнения, подвергались эксплуатации. Однако никому не приходило в голову требовать от них более «личного», «эмоционального» участия. Отчужденный от продукта своего труда, лирический герой «Капитала» шел с фабрики домой, чтобы завалиться спать, сходить в баню, напиться — или, наконец, отправиться в подпольный марксистский кружок. На следующий день он действительно мог «стоять за станком злой»: на протекающую крышу в съемной комнате, на часовой рабочий день, на почерневший нарыв на руке. Сегодняшний наемный работник — чаще всего не «синий», а «белый воротничок» — таких вольностей себе и вправду позволить не может: ему необходимо не просто симулировать, а чувствовать энтузиазм и душевный подъем. Говоря словами Арли Хохшильд, на рынке труда требуется не «поверхностное», а «глубокое» исполнение эмоций — то есть сознательное внушение себе чувств, целенаправленное введение себя в определенное состояние. А «исполнять» требуется не что попало — а чистое, беспримесное счастье. Больше всего это проявляется в цифровом маркетинге, где патока так и хлещет. В работе тоже это есть: что-то ты приуныл, а ну давай веселиться — это твоя работа». При этом в ходе борьбы за счастье и непрерывную самооптимизацию кооптируется то пространство человеческой жизни, которое в ХХ веке было принято называть «свободным временем». Ты вынужден придумывать разные техники, разные психологические инструменты, которые создадут для тебя иллюзию, что ты куда-то движешься, то есть тебе позволяют переложить вину на себя», — говорит социолог и специалист по трудовым отношениям Наталья Савельева. Деятельность, которая может приносить счастье и радость, — например, общение с близкими или отдых — имеет ценность лишь для того, чтобы восстановить тело и мозг и чтобы человек снова мог приступить к продуктивной деятельности. Уж не стоит ли за новой «экономикой добра» старое доброе символическое насилие? Эксплуатация — это форма трудовых отношений, в которой работодатель присваивает часто — в грубой и наглой форме ресурсы и продукты труда работника, получая с них прибыль. Сегодня эксплуатацию сменила апроприация: рынок труда присваивает не навыки, ресурсы и продукт — а всего сотрудника с потрохами, включая его чувства. Смысл ее в том, чтобы компенсировать сотруднику дефицит или высокую стоимость обобществленных благ: например, доступа к здоровью и образованию. На работе у тебя спортзал, страховка, тренинги, вкусная еда — а за пределами офиса все это либо стоит огромных денег, либо недоступно вовсе». Политолог Георгий Мамедов добавляет: «Поить сотрудников бесплатными смузи и организовывать им комнаты для пинг-понга намного дешевле и выгоднее, чем позволить им организовать профсоюз, обеспечить их долгосрочными контрактами, социальными гарантиями и пенсиями. Это похоже на пир во время чумы, но даже те люди, которых допустили пировать, находятся в очень прекарных условиях». При этом считать такую апроприацию отличительной чертой исключительно «нового европейского рейха» — глубокое заблуждение. В самой жесткой и неконтролируемой форме присвоение рабочей силы возможно там, где она вовсе не обеспечена достойной социальной защитой. Например, в России, где несгибаемые вертикали власти торчат из-под фиговых листочков «заботы», как ржавая арматура. Вернемся к российским университетам: здесь идеология «заботливого» преподавания и «чистки» среди политически неугодных профессоров и студентов внедряются по одним и тем же каналам. Одни и те же люди оценивают «эмоциональное содержание» работы профессора — и вычитывают его фейсбук на предмет нелицеприятных заявлений в сторону власти. Safe space и «личные границы» приходится строить в окружении людей с сильно запотевшим забралом. Пока ты укачиваешь на ручках закомплексованного первокурсника, кто-то другой может за несколько часов лишить тебя контракта, имени, репутации, банальных гражданских прав. И именно поэтому хамство в России пока неизбывно. Этот тезис прекрасно подтверждает исследование культуры коммуникации в системе здравоохранения , проведенное Европейским университетом в Санкт-Петербурге : «С хамством в медицинских институтах сталкиваются все, включая самих врачей. Они признаются, что чувствуют себя беспомощными в условиях российской системы здравоохранения, совмещающей крайности: недостаточно обеспеченные государственные больницы в регионах и дорогие частные клиники в столицах. В первом случае врачам мало платят, а во втором именно потребитель получает ситуативное доминирование. В результате в условиях платной медицины врачи сами могут становиться объектом хамства со стороны пациентов или пациенток». Врачи и таксисты, преподаватели и банковские операционистки, кассирши и официанты — в сегодняшней России, как и во всем мире — должны соответствовать нормам «экономики доброты». Однако их эмоциональный труд осуществляется в вакууме: он изо всех сил пытается компенсировать собой зияющие дыры гнетущей, экзистенциальной неуверенности. По словам Натальи Савельевой, «разные психологические инструменты, все эти ухищрения по работе над собой — это замена возможности как-то реально менять свою жизненную ситуацию». Возможно, именно эта постоянно маячащая рядом прекарность и мешает счастью и энтузиазму на рабочем месте, а в отсутствие коллективных форм борьбы возникают формы индивидуальные. Бич сегодняшнего рынка труда — это не рабочее движение и не социалистические идеи, а банальный burn out , то есть так называемое эмоциональное выгорание. Например, «самой распространенной проблемой, с которой IT -специалисты столкнулись в пандемию, оказалась потеря радости от работы», пишет российский Forbes. Герой сегодняшнего рабочего движения — не герой романа «Мать» Павел Власов, а мелвилловский писец Бартлби с его извечным девизом «I would prefer not to». По данным Международного экономического форума , эмоциональное выгорание обходится глобальной экономике в миллиарда долларов — это сумма, сравнимая с совместной прибылью от Apple , Alphabet и еще десятка ведущих американских компаний. Согласно другой публикации в Forbes , сотрудники, теряющие трудовой энтузиазм, стоят компаниям на треть дороже, чем вовлеченные и жизнерадостные. И никакие практики «производства счастья», делающие из работников субъектов уже не трудового, а психосоматического управления, не могут компенсировать прекарность труда, непрозрачность системы управления, тревогу о завтрашнем дне. Евгений Креславский утверждает: сам термин «эмоциональное выгорание» неверен. Это не индивидуальная вещь». От улыбки хмурый день, безусловно, светлей. Но в старой детской песенке ей предлагают делиться — а не торговать. В лицо тем, кому управляемые позитивные человечки удобнее свободных граждан, можно и нужно просто ухмыльнуться. Kaneh-Shalit, J. Lerner and C. RU о самом интересном за 7 дней. Лента наших текущих обновлений в Яндекс. При поддержке Немецкого культурного центра им. Подписывайтесь на наши обновления! RU в Яндекс. Как Карлхайнц Штокхаузен делал свою визионерскую музыку? Moscow открывает девять выставок. Инна Денисова беседует о «Расторгуеве» и его герое с продюсером фильма Евгением Гиндилисом. Раздражающая противоречивость и спирали российской истории на альбоме Shortparis «Яблонный сад». Наталия Бакши описывает мир большого швейцарского писателя и объясняет, почему его философские драмы и детективы нужны в теперешнем мире, сошедшем с колес. Гений музыкальной сказки — о своих знаменитых работах и малоизвестных, о помощи Таривердиева, советах Данелии и тайнах мастерства. Музыкант и медиахудожник Сергей Касич вспоминает свою встречу с изобретателем и композитором Питером Зиновьевым — человеком, изменившим электронную музыку. Кино Искусство Музыка Современная музыка Академическая музыка. Редактор: Михаил Ратгауз \\\\\\\\\\\\\[1\\\\\\\\\\\\\] По просьбе моей собеседницы имя изменено. Понравился материал? Помоги сайту! RU о самом интересном за 7 дней Лента наших текущих обновлений в Яндекс. RU При поддержке Немецкого культурного центра им. Астроном из другого мира Как Карлхайнц Штокхаузен делал свою визионерскую музыку? Новое в разделе «Общество» Самое читаемое. Молитвы Министерству обороны Мы, Северяне О пользе хорарной астрологии для жизни в Google-эпоху Онлайн-премьера фильма Татьяны Стефаненко Как выжить в век пропаганды и медиа-аффектов Глеб Павловский: «Я экспериментировал с приложением Гефтера к политике. Это была заносчивая ошибка» Наша цель — следствия: практический Маклюэн На куриных потрохах Записки на котах DOXA: хватает ли ей поддержки? Кино «Он еще в начале предыдущего десятилетия знал обо всем, что будет происходить сегодня» Инна Денисова беседует о «Расторгуеве» и его герое с продюсером фильма Евгением Гиндилисом 6 июля Зиновий Зиник о гастролях группы «Альманах» в Лондоне в году 5 июля Раздражающая противоречивость и спирали российской истории на альбоме Shortparis «Яблонный сад» 1 июля Дмитрий Матвиенко — победитель Международного конкурса дирижеров имени Николая Малько в Копенгагене 1 июля Герайнт Рис рассказывает, как снял фильм о жизни и работе Виктории Ломаско 30 июня Наталия Бакши описывает мир большого швейцарского писателя и объясняет, почему его философские драмы и детективы нужны в теперешнем мире, сошедшем с колес 30 июня Гений музыкальной сказки — о своих знаменитых работах и малоизвестных, о помощи Таривердиева, советах Данелии и тайнах мастерства 30 июня Экономика ката, спецоперация Ярузельского и очередной приговор антропоцену 29 июня Русский миф в новом российском искусстве 28 июня Музыкант и медиахудожник Сергей Касич вспоминает свою встречу с изобретателем и композитором Питером Зиновьевым — человеком, изменившим электронную музыку 28 июня

Marijuana Larnaca

Гидра анион Алмата

Хмурый Семей

Как купить Метамфетамин через интернет Новокуйбышевск

Нальчик купить закладку Кокаин HQ

Мет, метамфа в Таганроге