Хавьер Милей. Выбор из трех зол

Ноэль: Привет, можешь представиться? Как мне следует тебя называть, откуда ты, что ты делаешь в Германии?

Хулиан: Меня зовут Хулиан, я из Аргентины. Я переехал сюда, в Германию, около четырёх с половиной лет назад. Но до этого я жил в Аргентине. Сейчас мне почти 30. Думаю, что в целом знаю о политическом положении дел от своих друзей и знакомых. Так что я могу дать некоторое представление о том, как живут люди в Аргентине и что там происходит.

Н: Первый вопрос: что ты думаешь о Милее и почему он был избран президентом, несмотря на свою эксцентричность?

Х: В целом, он мне не нравится. Мне не нравится его политика, общий путь, который он прокладывает для Аргентины и для будущего. Вот в общих чертах то, к чему я веду.

Н: Для начала, возможно, чтобы понять, почему ты его не поддерживаешь, расскажешь о своих политических предпочтениях?

Х: Я бы не хотел записывать себя в марксисты, социалисты или что-то в этом роде, но я бы сказал, что в целом я довольно твёрдо придерживаюсь левых взглядов. И хотя мне не нравятся многие политики в Аргентине, Милей был особенно плох, потому что то, что он предлагал, уже было опробовано в 90-е годы. Множество государственных предприятий, таких, как железные дороги, подверглись приватизации. И это очень плохо сказалось на стране в прошлом, так что, в общем-то, именно поэтому я его не поддерживаю.

Н: Значит, Аргентина уже проходила через подобное ранее?

Х: Да, всё так. Милей называет себя анархо-капиталистом, но большинство реформ, которые он проводит, по сути неолиберальные. И я не думаю, что он собирается переходить к полному либертарианству, упразднению всех государственных служб, кроме полиции, или что-то в этом роде. Так что можно сказать, что он довольно твёрдо придерживается неолиберальных взглядов. 

Говоря о причинах его избрания, нужно начать с того, что внутри двух основных политических партий Аргентины возникало много трений. Во-первых, существует очень большое и давнее движение перонизма. Если вкратце, то в основном оно поддерживает права трудящихся, и в целом это левоцентристская партия, которая давно существует в Аргентине. И есть много людей, которые ненавидят их просто из принципа. Если есть какая-то сила, которая противостоит перонистам, то такие люди будут голосовать за эту партию. А ещё есть много деполитизированных людей, которые вообще не очень любят политику и не очень понимают, что происходит. Так, предыдущий наш президент, Альберто Фернандес, принадлежал к перонистской партии, и он был ужасным президентом. Во время его правления случился экономический кризис и большая засуха, которая уничтожила большую часть сельскохозяйственного сектора, одного из крупнейших в Аргентине, и он мало что смог с этим сделать. Это было очень тяжёлое время в целом, поэтому люди были готовы голосовать за другую политическую партию. И главной оппозицией ему был тот, кто был у власти до этого (Маурисио Макри из партии Cambiemos – прим. редакции), с 2015 по 2019 год, который тоже был ужасным президентом. 

Поэтому я думаю, что это основная причина, по которой многие люди решили поддержать новую партию – новый политический идеал или что-то в этом роде. Милей в основном много агитировал за то, что проблема в политиках, и мы здесь для того, чтобы убрать этих политиков. 

Впервые за долгое время появились три большие партии. Была партия левого крыла, та самая перонистская партия (с кандидатом Серхио Масса – прим. редакции). Затем, назовем её так, правоцентристская партия, Cambiemos (Патрисия Буллрич – прим. редакции), и La Libertad Avanza – партия Милея. И все они получили около 30% голосов. Это было примерно 34, 30 и 28 (если точнее, 36,78% набрал Масса, 29,99% набрал Милей и 23,81% набрала Буллрич, остальные кандидаты получили несколько процентов – прим. редакции). Очень равномерное разделение.

Конечно, после первого тура выборов многие из правых партий начали переходить в партию Милея, чтобы получить возможность управлять страной, если он победит. Так что сейчас у нас, по сути, коалиция между Милеем, который представляет из себя очень маленькую, но харизматичную силу, и множеством других правых партий. Они работают с ним, получив посты министров в высших эшелонах власти. Создалось множество коалиций из-за того, что партия Милея была новой и просто слишком маленькой, чтобы иметь возможность управлять страной. У них не было институционального присутствия, я думаю. Так что да, в основном это была коалиция.

Во втором туре голосования Милей также отвоевал много голосов у правых, и, в целом, было много людей, которым не нравился ни один из кандидатов, но которые качнулись в ту или иную сторону по нескольким причинам. Многие ненавидели оппозицию, нового кандидата от перонистов, такого же пустого и ненадёжного, как и Альберто Фернандес, предыдущего президента. Поэтому я не могу сказать, что виню людей за то, что они не доверяли ему – я тоже ему не доверял. Но да, он был определённо лучше, чем Милей.

Н: Почему аргентинцы, избравшие Милея, выступают против его экономических реформ?

Х: Как я уже сказал, многие люди не были в восторге от Милея. Это, по их мнению, просто был лучший из двух вариантов. После первого раунда осталось только двое (Серхио Масса и Хавьер Милей – прим. редакции), и выбор был только между этими двумя. Так что да, многие люди были не очень рады тому, что проголосовали за Милея, а многие не понимали, что это для них значит. Они думали, что Милей не сделает многого из того, что он обещал, потому что у него не было большой институциональной власти, и пришлось бы попробовать что-нибудь другое. 

Но после того, как он стал президентом, примерно через неделю, он подписал указ о срочности (особый указ президента Аргентины, который вступает в силу практически сразу – прим. редакции), который коснулся многих вещей: прав на публичные собрания, прав трудящихся. Насколько я знаю, он вроде как отменил выходное пособие людям, проработавшим менее года, или что-то вроде этого. Это был очень большой пакет с множеством законов, которые в основном ухудшают качество жизни рабочих. Этот парень идёт на всё это, потому что хочет достичь профицита бюджета. Аргентина в долгах уже 20 лет, год за годом – долг-долг-долг. И он считает, что единственный способ решить эту проблему, этот кризис в Аргентине, – сделать так, чтобы государство зарабатывало больше денег, чем тратило. Ставка на то, что им не придётся печатать деньги, что, в свою очередь, снизит инфляцию. Я не верю, что из этого что-то выйдет, по целому ряду причин, но расчёт был таким. Многие рабочие были рассержены из-за этого, а рабочее движение достаточно большое и в некоторых местах весьма организованное. Есть несколько больших рабочих синдикатов, я думаю, что среди них есть один из самых больших в мире, и каждый пятый работник входит в этот синдикат.

Н: Может быть, ты помнишь его название?

Х: Да, это CGT.

Н: Это как во Франции, CGT?

Х: Возможно, Confederación General del Trabajo, Всеобщая Конфедерация Трудящихся. Эти ребята собрались вместе и организовали пару недель назад всеобщую забастовку, которая была довольно масштабной, но, честно говоря, они не добились многого. Это было похоже на очень большую демонстрацию, но никаких законов или изменений из-за этого не произошло. По крайней мере, на данный момент. Может быть, в будущем…

Н: Это была не просто демонстрация?

Х: Нет, это была большая забастовка, люди выходили на улицы, перекрывали их и просили... Не знаю точно, чего они просили, но это было что-то связанное с правами трудящихся и этими чрезвычайными законами, которые Милей принял некоторое время назад. Именно поэтому они бастуют.

Н: И как ты относишься к этим забастовкам, а также к аргентинцам, которые эмигрировали?

Х: Думаю, я отчасти уже ответил на этот вопрос. Забастовки хороши по своей концепции. Я не очень верю в то, что бастующие многого добьются, по крайней мере, тем форматом, в котором они протестуют сейчас. Возможно, в какой-то момент они активизируются ещё сильнее, поскольку в Аргентине есть много синдикатов, и я думаю, что тогда они смогут добиться некоторых мер социальной защиты: юридической защиты работников, получения выходных пособий, повышения минимальной заработной платы и других социальных гарантий. Но также все эти крупные синдикаты в Аргентине немного коррумпированы, как и все подобные предприятия. Они обычно уделяют много внимания правам своих членов, а не других людей, таких, как, скажем, нелегальных работников. Не таких, которых ловит полиция и сажает в тюрьму, а работающих без официального контракта, которые получают «чёрную» зарплату и тому подобное. Сейчас они могут воспользоваться серьёзной защитой, особенно в соответствии с новыми законами Милея.

Судя по тому, что я слышу от своих друзей в Аргентине, экономическая ситуация выглядит довольно плачевно. То есть она всегда плохая, но я думаю, что сейчас она в целом хуже. Я имею в виду, что сейчас инфляция технически снижается, но в начале президентства Милея был огромный скачок, и цены выросли. А зарплаты людей – нет. Многие люди не могут купить еду, оплатить аренду жилья и так далее. И я не знаю... Честно говоря, я не уверен, что Милей закончит свой президентский срок у власти. У нас была похожая ситуация в 2001 году, тогда было много протестов по поводу чего-то подобного. В итоге протестующие устроили забастовку перед домом правительства, а президент подал в отставку и улетел на вертолёте. Представь себе, его будто вышвырнули. Я не знаю, произойдёт ли что-то подобное в этот раз с Милеем, но думаю, что многие люди помнят, что случилось в 2001, и нечто похожее может случиться.

Н: Хочу заметить, что вы молодцы, что смогли выгнать своего собственного президента. Это многого стоит. Теперь просто личный вопрос: учитывая, что во время выборов люди должны были голосовать за одно из трёх зол, и, в принципе, любой победитель был бы для них плохим, каким может быть решение? Что можно было бы сделать лучше, чтобы предотвратить подобные вещи?

Х: Честно говоря, это очень сложная ситуация. У неё очень много исторических причин, потому что у перонистской партии большой исторический багаж. Но мне кажется, что это единственное движение, которое может повести Аргентину в продуктивном направлении. И я думаю, что в последнее время лидеры были просто отстойными. Надеюсь, что у нас появятся лидеры получше, которые будут способны видеть большую картину будущего и то, что может произойти через 10 или 20 лет. Потому что проблема нашего текущего президента в том, что он... Я не считаю, что кто-то мог бы предсказать, что он станет президентом. Это был просто лучший выбор из плохого набора. Потому что лидеры партий не подумали о других потенциальных кандидатах. Например, по моему мнению, нашим лучшим президентом за последнее время был парень по имени Нестор Киршнер в 2004–2008, я думаю, или 2005–2009 – примерно так (с 2003 по 2007 – прим. редакции). Он многое улучшил и оказал поддержку бедным людям и бездомным, много строил домов и тому подобное. Его жена, ставшая после его смерти президентом, не была такой уж плохой. Напротив, считаю её очень хорошим оратором, но она не могла планировать будущее. И в этом смысле она «запятнанная» личность – не смогла выиграть выборы однажды, поэтому партия предлагает вместо неё других людей. И да, я думаю, что партии нужно выбрать человека и кандидата, который был бы сильнее и харизматичнее. Последние два кандидата были просто пустышками.

Н: Ты считаешь, что харизма играет большую роль для президента?

Х: Да, конечно, играет, и политический курс тоже действительно важен. И именно поэтому мне не нравится Милей. Но если вы хотите победить на выборах, вам нужен харизматичный лидер или подходящий месседж, или программа, или что-то в этом роде. Одна из проблем перонистской партии заключается в том, что она имеет некоторые корни в фашизме 1940-х годов.

Н: А можешь рассказать больше о перонистах? Для тех, кто знает не так много о Южной Америке.

Х: Да, конечно. В 1930-х годах был у нас очень харизматичный парень из армии, которого звали Хуан Доминго Перон. Он участвовал в выборах президента и организовал очень большое рабочее движение, и добился таких льгот, как 5-дневная рабочая неделя и оплачиваемый отпуск – все эти вещи начала XX века, которые к тому времени уже появились во многих странах. Ему помогала его жена, Ева Перон, о которой, кажется, даже есть мюзикл на Бродвее. Она была очень сильной защитницей прав женщин и добилась для них права работать, голосовать и других возможностей. Это движение было отчасти фашистским, потому что Перон был Лидером, Вождём. Он был главным рабочим, и все равнялись на него. Немного странно, но именно поэтому мне не очень удобно называть это движение левым или правым…

Н: Это похоже на прогрессивное движение, но я не очень много о нём знаю. Оно звучит скорее как авторитарное, чем как фашистское.

Х: Некоторые люди называют его авторитарным, да. Другая проблема заключалась в том, что у него было много разногласий с военными. Было несколько переворотов, совершённых военными против Перона и других президентов из его партии. И какое-то время даже существовало что-то вроде запрета на перонизм. Вы не могли говорить что-либо в пользу перонизма в стране под страхом тюремного срока. И со временем ситуация только ухудшалась.

После смерти Перона в 70-х годах в этой партии появилось много новых людей, которые называли себя перонистами, но у них была масса разных идей. Например, в 90-х годах был президент Менем (Карлос Менем – прим. редакции), который, по сути, был неолибералом – все законы, которые сейчас принимает Милей, Менем принимал раньше – и его также называли перонистом, он был лидером Перонистской рабочей партии, и в то время это было совершенно логично. С течением времени это слово претерпело множество изменений. Люди могут сказать: «О, мне не очень нравится перонизм», – и это может означать тысячу разных вещей. Не думаю, что даже я полностью понимаю, что это, если честно.

PR: Хотел бы ты вернуться в Аргентину? Какое будущее и какие перспективы ожидают молодых аргентинцев? Есть ли возможность найти хорошую, перспективную работу?

Х: Окей, что касается возвращения в Аргентину, то я думал об этом некоторое время. Думаю, что мне было бы некомфортно вернуться туда прямо сейчас – слишком много неопределённости в отношении того, что произойдёт.

Н: Из-за экономической ситуации или политической? Или из-за кризиса в целом?

Х: И экономической, и политической. Если говорить начистоту, моя семья не особенно бедствует, поэтому я не думаю, что с ними может случиться что-то плохое, но если вдруг это произойдёт, я хотел бы иметь возможность поддержать их, чтобы они приехали сюда или что-то в этом роде. Я думаю, что это неплохой вариант. Но если ситуация улучшится, я смогу вернуться в Аргентину. Мне очень нравится страна, культура и вообще... погода по сравнению с Германией. Да, мне действительно нравится культура и люди, но не экономическая и политическая ситуация.

Что касается людей, пытающихся найти там работу, то я думаю, что сейчас ситуация очень плохая. Для них это действительно трудно. Вообще, поскольку я в основном работаю в сфере IT, мне всегда было лучше и проще работать на компанию за пределами Аргентины, например, на американскую компанию. А для большинства людей это просто невозможно.