Х=Х? Фрагментарность в работах Дешен, Чарльзворт и Генцкен 

В математике существует аксиома равенства, которая утверждает, что X всегда равен самому себе. Предполагается, что, обладая уникальным значением, X неотделим от самого себя и эквивалентен себе, но доказать это невозможно. Как и в любой аксиоме, мы принимаем это как данность и используем в доказательстве других теорем. А насколько человек, как абсолютно неповторимая единица, будет равен себе, если наше представление о себе больше похоже на теорему, которую нужно постоянно доказывать? Кроме того, X — общепринятый культурный знак неизвестного, а значит, он может состоять из чего угодно — из любых взаимозаменяемых данных.  

Стоя перед работой Лиз Дешен «Смещение и подъем», мы отражаемся на слегка мутной золотистой поверхности. Мы улавливаем свой силуэт и можем разглядеть очертания самих себя и других людей. Словно пытаясь различить еле уловимую деталь на уже многократно увеличенной фотографии, мы оказываемся в ситуации невозможности, когда каждая новая попытка рассмотреть себя оборачивается неудачей. В голове возникает вопрос: «А можем ли мы вообще увидеть себя такими, какие мы есть на самом деле?» Все зеркала отражают нас наоборот — делая левое правым, а Олю — Яло, как в известном советском фильме, и каждое делает эту инверсию разной. Любая фотография становится прямым следствием возможностей камеры и других внешних условий и факторов: освещения, ракурса, фона. Именно поэтому какие-то из фотографий-портретов нам нравятся, а какие-то нет, но это не значит, что они являются полной и объективной репрезентацией нашей внешности. 

Здесь же, слева от работы Дешен, висит «0+1» Сары Чарльзворт, пять цветных фотографий, которые больше похожи на карандашные наброски. На каждом фото запечатлены важные образы культуры: Мадонна с младенцем, череп, языческая богиня, сидящая натурщица, модернистская решетка. Однако все они так же едва уловимы, как и мы в отражении зеркала Лиз Дешен. Что делает их такими? Все мы в детстве, скорее всего, играли в сломанный телефон: кто-то первым придумывает предложение и наделяет его своим смыслом, а дальше другие люди и их субъективная реальность видоизменяют первоначальный смысл. Фантазия восполняет то, что не улавливает слух. Процедуры детской игры в общем-то мало отличаются от «взрослых» форм производства смысла. До нас доходят обрывки мнений и оценок других людей, а мы, пропуская их через себя, передаем их дальше в деформированном виде. Так и культура основывается на однажды изобретенных и поколениями обтесываемых образах и повествованиях, которые, с одной стороны, обогащаются новыми контекстами и смыслами, а с другой, наоборот, порой низводятся до схематичной, предельно утрированной формы. Именно так можно трактовать работу Сары Чарльзворт — как демонстрацию остовов европейской визуальной культуры. Фрагментацию смысла можно прочувствовать и в повседневности: мы часто упускаем первоначальный смысл вещей, которые продолжают оказывать на нас влияние, даже если давно потеряли свою актуальность.

Есть такой пример, который рассказывают некоторые психологи при работе с установками: одна семья из поколения в поколение отрезала несколько кусков рождественской ветчины, прежде чем поставить ее в духовку, и только детский вопрос «почему?» заставил родителей задуматься о смысле этого действия. Важная семейная традиция, но как она появилась? После разговора с прабабушкой неожиданно выяснилось, что когда-то очень давно ветчина просто не помещалась в духовку, а сегодня это действие, уже не имеющее никакой практической цели, оказалось наделено сакральным смыслом. 

Повернув направо, мы оказываемся перед горизонтально вытянутой работой Изы Генцкен. Проходя вдоль, мы видим, как с каждым нашим шагом две карандашные линии замыкаются и постепенно складываются в некую форму. Этот эллипсоид порождает у посетителей, с которыми мне довелось его обсудить, собственные ассоциации: каноэ, копье, ЭКГ, крыло самолета или змея, проглотившая змею: каждый и каждая видит свое. А что будет, если отойти на десять шагов, чтобы увидеть работу целиком и сверить образ, создаваемый во время перемещения слева направо, с целой картинкой? Внезапно тонкие карандашные линии исчезают (время исчезновения зависит от остроты вашего зрения), и перед нами остается только вытянутый пустой прямоугольник. Но ведь, если подумать, так происходит всегда: мы складываем свои мысли, ассоциации, мнения и убеждения из доступных фрагментов, но никогда не можем охватить всю картину целиком. Наша субъективная реальность фрагментарна, и каждая новая часть меняет или дополняет представление о действительности. Однако это не значит, что мы не стремимся к целостности — объективности, не пытаемся делать те самые десять шагов назад — все же понимая, что из-за дистанции упускаем, возможно, слишком многое. 

Так что же такое наш X? Да, он всегда равен самому себе, но, как в школьных уравнениях, в каждой задаче он всегда разный. Однако не самое ли главное, что мы постоянно пытаемся его найти, как ищем самих себя?

Автор: Мария Закуражнова