Греческие истории
Екатерина Фёдорова
Эта зима такая теплая, что черепахи проснулись и начали прежде времени рожать. Или нестись, как правильнее. Нашла на дороге новорожденную черепашку – еле заметная, невесомая. Непонятно, как выжила на проезжей части. Стали с Васей ее рассматривать – коготки нежные, подбородок волевой. Несмотря на плен и нежный возраст, черепашка не боялась ничего. Поставили на стол – зашагала к свету. Когда дошла до края, мы ее переставили, но она не растерялась, вытянула голову и опять направилась на свет.
***
Тепло-теплом, а ветер январский, штормовой. Сломал ветки у эвкалиптового дерева соседей. Вышла вечером на балкон покурить – ветер надсаживался, ревел, качал пейзаж, обрывал и ронял на землю звезды. Тот еще вечерок, я вам скажу. Неприятный. Чувствуешь себя Нилом Сорским, которого черти тащили в преисподнюю. Вдобавок ко всему я заметила подозрительную тень. Нет, не тень, а человеческий силуэт. Маленький, сгорбленный. Голова скрыта, как у схимника под куколем. Человечек поднимался в нашу гору, но двигался странно, шаг был неровный, и как будто на цыпочках. Он останавливался, замирал. Я испугалась, подумала: «Господи, кто это? В нашей деревне в это время посторонних нет». Ветер, между тем, воет саунд-трек к триллеру, шатает деревья. Фонарь перегорел. Тьма. Мистика. Человечек завернул за угол, и вдруг я услышала какой-то шум, как от падения, и возглас: «Пожалуйста, помогите». Я заметалась: в руках сигарета, мопс орет, прыгает, не дает накинуть шлейку… К счастью, Йоргос был дома. Услышал, выбежал, поднял пострадавшего. Им оказался старичок. Обычный греческий Спирос, Спиридон. Маленький, аккуратный. Одет опрятно, чисто. Под курткой с капюшоном, который меня напугал, – белоснежная рубашка. Брюки. Усадили его в кресло, я принесла воды. Йоргос спрашивает:
– Вы гипотоник или гипертоник?
– А что это? – не понял Спиридон.
– Давление у вас обычно какое: низкое, высокое?
– Я никогда не мерил…
Померили, оказалось 120 на 60.
– А что вы тут делали в такое время?
– Гулял… для здоровья.
– Сколько вам лет, наверное, уж 70 есть?
– 84…
– Чем вам помочь, какое-то, может быть, лекарство принести?
– Если можно, немного варенья.
… Пока Спиридон ел варенье из айвы и приходил в себя, рассказал свою жизнь. Жена, сын – священник, восемь внуков. Сам был коммерсантом, держал ювелирный магазин в центре Афин. Закрылся, потому что ограбили. «Полтора миллиона драхм!» – схватился за сердце Спиридон. – «Но мне врач запретил об этом рассказывать. Воспоминание может меня убить».
– Конечно, не рассказывайте, – говорим. – Берегите себя. Ради себя и внуков.
– Внуки… – улыбнулся Спиридон. – Я из-за них и живу. В смысле, я жив только потому, что помогаю им жить.
***
Теплый ветер принес в Аттику дождь. Жесткий, зимний. Даже когда он кончился, капли не осыпались, а обнялись с ветками деревьев, густые и матовые, липкие, как смола. Агора пустовала.
Прокопий не приехал – прислал вместо себя своего сына Париса. У Париса своя команда. Прокопию помогает Афина, а Парису – наоборот, Артемида. В остальном он – вылитый отец. То же фиглярство, артистизм и древнегреческий юмор.
– Берите дораду! Это царь-рыба! О, ты не представляешь, как меня позавчера напугал клиент Ефимий. Я ему привез четырехкилограммового кальмара под заказ. Он сегодня приходит и говорит – кальмар был невкусный. Я опешил. Хотя и знаю, что мои кальмары – мед. Оказывается, он пошутил. Но разве такими вещами шутят?
***
Господин Костас звонил Периклу:
– Ты где? Здесь никого! Седлай машину и скорее сюда!
– Ты зовешь конкурента? – удивился господин Афанасий. – но зачем?
– Понимаешь, – замялся Костас. – Мне без него здесь как-то одиноко…
– Как ты вообще приехал, – продолжал Афанасий. – Дождь, а у тебя одежда. Сегодня просто так не выйти из дома, надо поставить цель.
– Я буду раскладывать прилавок и в дождь, и в снег, – твердо ответил Костас. – Иначе мои помощники-пакистанцы не смогут заработать.
Солнце выпарило влагу из облаков, они опали, утратили объем и плотность, серыми дымными кольцами понеслись по небу.
– Возможно, завтра погода будет отличная. Разгорится, как лампада! – сказал Нектарий, показывая пальцем на небо. – Потому что – ветер! Он может изменить все, это тебе не время, которое все время все повторяет.
***
Господин Трифон – невысокий, пожилой, лысоватый, сколиозная спинка и животик торчком, как у морского конька, – жаловался на жизнь Манолису:
– Чем мы больше, тем крупнее у нас проблемы… Это жизнь.
Вот какая она, жизнь. Черная корка боли, тонкий рваный слой сна, плотный войлок будничных забот и крошечные, почти незаметные вспышки смысла.
Смысл не в том, чтобы держаться самим. Смысл – держать других, тогда мы будем живы сами.
Источник: фб ЕКАТЕРИНЫ ФЁДОРОВОЙ