Грандасанго 2. Клуб Эпох и Химер

Глава 3. Рубиновые 70-е

В начале тридцатых годов ХХ столетия миллионам безработных Соединенных Штатов Америки пришлось перебираться из городов на фермы. И нет, не потому что там было хорошо, а потому что иначе невозможно было выжить. Семью Арчеров приютили родственники, которые сами были бедны и годами не видели денег. Эндрю Джейкоб Арчер, как самый старший в семье, подался на заработки.

В восемнадцать лет Эндрю успел побыть и фермером, и лесорубом, и дорожным рабочим, а однажды судьба забросила его на прокладку железной дороги. Таскать тачки с камнями и песком, пилить, строгать – это очень тяжёлый труд: изматывающий, убивающий молодость и здоровье. Но это лучше, чем совсем никакой работы, ведь это деньги, еда и крыша над головой. Многие рабочие – ветераны Первой Мировой, не выдержали и отправились в Вашингтон, чтобы потребовать у президента Гувера ответа за безобразия, что творились в стране, но полиция быстро всех разогнала. Не обошлось без жертв. Поэтому Эндрю не особо спешил идти куда-то жаловаться на свою жизнь.

…В то утро в рабочем лагере всё шло как обычно. Из огромного котла разливали утреннюю похлёбку, с лотков раздавали хлеб. Эндрю Арчер напевал песенку, нехитрый мотив которой услышал от чернокожего Джорджи: что-то про изменение судьбы после сбора карт.

Иди, где не ждут

Бери, что дают

Колоду собери

Жизнь измени…

Пропев и разломив кусок серого хлеба, Эндрю сощурился от нестерпимого яркого, рубинового света, ударившего в глаза.

– Вытаскивай! Скорее её вытаскивай и не показывай никому! – зашептал Эндрю Джорджи.

– Её? – удивился Эндрю и аккуратно потянул за краешек блестящей в лучах восходящего солнца карты. – Чудно! Слышал я, как гангстеры в хлеб запекали напильники, но чтоб карту? Зачем?

– А затем, что это карта Грандасанго! И никто ее туда не запекал. Она сама! Понял? Сама!

– Так ты знаешь, что это? – удивился Эндрю.

– Да!

– Тогда может, объяснишь мне, что такое БAYКАLO-AMУRCKAYA МАГISТРАL? – со смешком указал Эндрю на надпись над картинкой, где улыбчивые здоровые парни застыли кто с киркой, кто с лопатой, кто с тачкой на фоне высоких хвойных деревьев. – Я выговорить такое не смогу, даже если мне кольт к голове приставят!

– Понятия не имею, – ответил Джорджи. – Но это карта из колоды «Рубиновые 70-е». Смотри!

Джорджи повернул карту так, чтобы лучи солнца попали на рубиновую рубашку.

Верхняя часть рубашки колоды «Рубиновые 70-е» напоминала витраж готического собора: кроваво-красные пластины разделялись серыми, должно быть свинцовыми полосами. Внизу золотились контуры фабрик и заводов, дымили высокие трубы. В рубиновых многоугольниках Арчер отчетливо разглядел цифру 70, нарисованную так искусно, будто она лежала, отливая платиной, на дне алых лужиц.

«Ничего не понятно, – подумал Эндрю, – ни толка, ни смысла, а глаз не оторвать!»

– Видишь овал под картинкой на лицевой стороне? – продолжал Джорджи. – Называется картуш. Если в картуше изображены вещи: кирки, лопаты, оружие, цветы и всякое такое, – пояснил он Эндрю, – то колода называется Эпоха, а если какое-то существо, то – Химера.

В картуше под улыбчивыми работягами скалился неведомый зверь цвета охры, твёрдо стоящий на четырех когтистых лапах и размахивающий длинным хвостом. Зверь имел вместо головы пятилепестковый раструб, похожий на алую звезду. Эндрю, конечно же, не поверил словам приятеля, но Джорджи рассказывал о волшебных картах так интересно, а развлечений у работников трудового лагеря было так мало…

– Понимаешь, Эндрю, существует множество миров, – сказал как-то раз Джорджи, – Они похожи друг на друга, как ребята из Чайна-тауна, и отличаются только по задумке Грандмастера.

– Грандмастера?

– Да. Грандмастер – это тот человек, что собрал свою колоду и трижды ее перемешал.

– Свою?

– Ту, которая его выбрала, ту, что липнет к его ладони, словно намагниченная. Липнет так, как к твоей руке липнет карта «рубиновые семидесятые». Тут вот в чём секрет: захотел богатый влиятельный человек стать президентом, собрал колоду «Мистер-президент», перемешал и… стал. Реальность легко поменяется и перестроится. А вот если такой, как я…

– Такой как, ты? Негр-президент?! – в тот раз от смеха Арчер чуть не подавился жевательным табаком.

– Да, – согласился Джорджи. – Смешно, не спорю. В нашей реальности это безумие, но вот если собрать соответствующую Химеру, возникнет новый мир. Будет он во всем подобный старому, но в Белом Доме уже… Эй, Эндрю, ты спишь, что ли?

В другой раз Джорджи спросил у Эндрю:

– Приятель, вот как ты думаешь, сколько существует наш мир?

– Знал, да забыл, – усмехнулся Арчер. – Пять тысяч лет? Семь? Что-то такое рассказывали в баптистской школе, где я помогал отцу чинить крышу, но забыл.

– И не вспоминай. Наш мир существует всего десять лет.

– Десять? Не мели чушь! – уже открыто хохотал над приятелем Арчер.

…Прошло три месяца, и Эндрю Арчеру удалось найти пять карт Грандасанго. Правда, все они были из разных колод. И Арчеру «не отзывались». Кроме самой первой: номер 30 «Рубиновые 70-е». В магию Грандасанго Эндрю не верил, но карты хранил, уж больно те были красивы, а Джорджи уверял, что в большом городе их легко можно продать за хорошую цену. Со временем он даже стал в них разбираться, и книжечку завел, где их описывал. А ещё, по обычаю американских игроков Грандасанго, Джорджи присвоил Эндрю прозвище – Старик. Несмотря на юные годы, от тяжелой работы, выглядел Арчер как старичок – с морщинистым лицом, усталым взглядом и вечными болями в левом колене, на которое однажды упало бревно.

– И с чего ты взял, что наш мир существует всего лишь десять лет? – однажды вернулся к прежнему разговору Эндрю. В тот день они с Джорджи долго прятались под одним брезентом от холодного осеннего ливня, и Арчеру захотелось немного поболтать.

– Жрица Вуду сказала, по большому секрету, – многозначительно протянул Джорджи, шмыгая простуженным носом. – Ох, шею простудил. Или потянул, болит неимоверно, будто ногой на неё кто-то давит, – пожаловался он. – Разотри барсучьим жиром, – посоветовал Эндрю. – Так, говоришь, ты на короткой ноге со жрицами Вуду? Ага… кто-то отравился паленым виски.

– Жрица Вуду по имени Гимейра – в миру Минди Паррот, покупала у моей бабушки чёрных кур. Бабушка разводила, а я их охранял, – обижено ответил Джорджи, перетягивая на себя брезент. – Хочешь, верь, хочешь, нет, но детство я провел в Новом Орлеане, а там жриц Вуду, как ковбоев на Диком Западе. Я помог донести ей кур до дома, по дороге развлекал песнями – ты же знаешь, я хорошо пою. Пришли в ее дом, я уже хотел вытаскивать кур из корзины, как она и говорит…

«Славно поёшь, малый! А если у тебя мечта?»

«Есть, – отвечаю. – Наверное. У кого же ее нет».

«А ну-ка спой мне “Иди, где не ждут…” и думай о своей мечте».

Джорджи спел. И нашел свою первую карту – в корзине прямо среди черного пуха и перьев, а Гимейра рассказала ему про Грандасанго. Ещё сказала, что весь мир – есть Химера, «сердце» которой – склеп с прахом Грандмастера Феликса Фаро. И все миры, что гроздьями вырастают на Великом Мировом дереве – это Химеры или Эпохи, созданные по желанию одного человека – Грандмастера. Кто-то о будущем мечтал, кто-то прошлым был недоволен.

– Постой! – остановил Эндрю приятеля. – Если наш мир существует десять лет, то, как же ты в детстве кур пас и жрицам Вуду песни пел?

– Наша память – лишь сон! Чужой сон! Как ты не понимаешь?!

– Не понимаю… Фаро, говоришь? Фаро… Феликс Фаро… не тот ли это гангстер – главарь банды «Солар Сейл», которого убили в борделе в Чикаго, а похоронили на кладбище неподалеку от мексиканской границы? Джорджи, да хватит уже меня разыгрывать! Жуть берет от твоих рассказов!

– Нужно очень тебя разыгрывать! – возмутился Джорджи. – Дело предложить хочу. Через три дня мы будем работать возле того самого кладбища. И если ночью будет буря, а я чувствую уже, как она идёт, прошу, давай сходим на могилу Фаро.

– Совсем ополоумел? – поежился Эндрю. – Зачем?

– В грозу, снегопады, в любую непогоду, а также в пожары и в прочие напасти на могиле Грандмастера можно собрать полностью колоду, главное иметь хоть одну «свою» карту. У тебя есть одна карта «Рубиновые семидесятые», а у меня четыре карты из моей колоды.

– Минди тебе такое рассказала?! – у Эндрю даже голос сел от возмущения. – Кстати, а что ты собираешь, Джорджи? Ты мне никогда не говорил.

– Да ты и не спрашивал никогда, белый голодранец! – разозлился Джорджи. – Я собираю Химеру «Черная жизнь важна». На картуше – пантера с шипами на спине. Показать?

– Не надо! – отмахнулся Эндрю. – Всё равно темно. И что я там увижу, даже если разгляжу? Как белый моет ноги черному? Размечтался!

– Как знаешь. Смотри! Один пойду, если со мной идти не захочешь. Я тебе добра желаю, поэтому и зову.

Глава 4. Буря на кладбище

Прошло три дня, и наступила ночь бури. Разбушевавшийся ветер вырвал с корнем несколько вязов, перегородив Эндрю и Джорджи путь через главный вход на кладбище – чугунные ворота, запертые на амбарный замок.

– Не очень-то и надо, – процедил сквозь зубы Джорджи. – Идём, я был здесь с утра и приметил дыру в заборе.

Черноту неба разрезали тонкие синеватые прожилки. Казалось, сам дьявол пришёл в эту ночь в свои владения, неся подмышкой ураган и выбивая копытами бесконечные цепи молний с грохочущим громом. Промокшие насквозь приятели шли друг за другом по кладбищу, придерживаясь за стены склепов и надгробные плиты.

– Нехорошее у меня предчувствие! – крикнул Эндрю.

– Чего? – удивился Джорджи.

– Да вот… Хотя бы из-за этого! – нервно воскликнул Эндрю, тыча пальцем в танцующий смерч.

При очередной вспышке молнии стала видна воронка вихря, что поглощала не только листья и всякий мусор, но и ворон. Зазевавшиеся птицы влетали в нее с возмущенным карканьем, перекрывавшим раскаты грома.

– Торнадо – это то, что надо! – не согласился с ним Джорджи. – Просто идём быстрее, пока нас не подхватило!

…Склеп был похож на обычный небольшой дом, но не из дерева или кирпича, а из полированного черного мрамора. Вход украшала золотая надпись: «Феликс Фаро. Покойся с миром», внутри – широкая надгробная плита и шесть светильников в форме парусов из полупрозрачного золотистого алебастра, украшенные вензелями из двойной буквы «Ф».

– Эй, есть здесь кто? – испугано спросил Эндрю, которого напугала и незапертая дверь, и неведомо кем зажженный огонь, и аромат дорогого мужского парфюма, и запах отличного табака. Скрипнули подошвы кожаных лоферов. Из тьмы гробницы выдвинулась высокая тень в длинном плаще и широкополой шляпе.

– Ааа! Феликс Фаро! – закричал Эндрю, бросился, было к двери, но, поскользнувшись, упал и растянулся на скользком от воды мраморе.

– Спокойно, – разнесся по склепу приятный баритон. – Я не Фаро.

– А кто?!

– Всего лишь Франклин Делано Рузвельт. В Игре известен под прозвищем Фокусник.

– Голос у вас какой знакомый, – успокаиваясь, но всё ещё лёжа на полу, заметил Эндрю. – На радио работаете?

– Вроде того, – со смешком ответил Фокусник.

Джорджи поздоровался с прилично одетым господином за руку, как с давним другом, что немало бы удивило Эндрю, если бы он не вспомнил, рассказы приятеля о том, что все игроки Грандасанго равны. Неважно кто ты: богач или голодранец, белый или черный, дикси или янки, мужчина или женщина, старик или ребенок, мормонский проповедник или мексиканская прислуга – все, кто в игре, должны относиться друг к другу с почтением и уважением.

– Давно ждешь? – спросил у Франклина Джорджи.

– До бури приехал. Свечи есть? А то мои уже догорают.

Вынув из кармана желтые свечи, Джорджи установил их в светильниках на надгробной плите, а так же по темным углам склепа к вящему неудовольствию обширного паучьего семейства. Сразу посветлело. Запах свиного жира, из которого были слеплены свечи Джорджи, напрочь перебил амбре от дорогого одеколона, но никто не жаловался. Франклин только посетовал, что ноги так отекли, что он их почти не чувствует.

Минут через двадцать народу в склепе прибавилось. Один за другим в гробницу Феликса Фаро вошли: коротышка в старом обрезанном дождевике, худой сутулый старик с двумя саквояжами, одетый по европейской моде и юная монашенка.

Коротышка оказалась бойкой самостоятельной девчушкой по имени Норма и по прозвищу Блонди. Прозвище весьма удивило Эндрю: волосы Нормы были каштанового цвета, но уточнять он ничего не стал. Мало ли какие у ребенка фантазии? Старика звали Ганс Дилер. Прибыл он из Европы и не являлся игроком Грандасанго, а принадлежал к тайному Обществу Туле, что собирало карты по всему миру. Монашка представилась сестрой Агнесс. Все они оказались хорошими знакомыми Джорджи-Охранника.

– …сейчас ищу колоду для одного молодого, немношкооо маргинального, но ошшень перспективного политика из Австрии, – рассказывал Ганс Дилер, выщелкивая слова с ужасным, раздирающим перепонки, немецким акцентом. – Весь мир объездил, чтобы разыскать номер 11 «Хрустальная ночь». Спасибо Джорджи, что надоумил приехать на могилу Феликса Фаро в ночь бури.

– Так вы из-за одной карты сюда из Европы приехали? – удивилась Блонди.

– Натюрлих, янге фрау, – улыбнулся старик. – За одной, а там как пойдет, – сказал он, похлопывая по стенкам саквояжей.

– А вас, что сюда привело?

– Хочу стать кинозвездой.

– И как успехи? – вмешалась в разговор сестра Агнесс.

– Потихоньку.

– А как называется твоя колода? – спросила у девочки любопытная монашка.

– «Между славой и одиночеством».

– Господи Иисусе, зачем тебе такое собирать, крошка? – всплеснула руками Агнесс.

Многозначительно промолчав, девочка обвела глазами присутствующих так, будто находилась не среди незнакомцев в темном склепе, а в окружении репортёров на освещённой ярким светом съёмочной площадке. Монашка о чём-то задумалась, и, кажется, попыталась скопировать позу и выражение лица маленькой Блонди. Получилось… неплохо, но как-то по-другому. Агнесс будто бы стояла в кругу видимых только ей сирых и убогих, коленопреклоненно тянущей к ней дрожащие худые руки.

Заметив это, Эндрю не удержался, поддев монашку словами:

– Сестра, вам тоже хочется признания и славы?

– Бог не призвал меня быть успешной – он призвал меня быть верной, – легко парировала неуместное замечание Агнесс.

– А как вера в бога сочетается с… – продолжил было Эндрю, но Джорджи его одёрнул, сказав, вернее, прошипев на ухо, что тот ведет себя неприлично.

Среди игроков Грандасанго считалось крайне дурным тоном смеяться над чужими мечтами и слабостями. Обстановку разрядил Франклин. Вновь посетовав на проблемы с ногами, он предложил всем отдохнуть, первый постелил свой дорогущий плащ прямо на пол и улёгся на него, сказав, что до полуночи все равно ничего интересного не случится.

– А я по-молодости лет пытался собирать Реальность «Сухие 20-е», – ударился в воспоминания Франклин.

– И что помешало? – спросил Эндрю.

– Я помешаль! – расхохотался Ганс Дилер. – Я нашёль Франклина когда ему было чуть за двадцать, и он был обладателем ценной рукописной книги из России – блокнота Фрейзе. Мы разговорились, я выкупил у него блокнот и убедил юношу в том, что с его умом и амбициями становиться гангстером… моветон, как говорят лягушатники.

– И я очень за это вам благодарен, герр Ганс, – улыбнулся Франклин.

– Блокнот Фрейзе? Где же ты его взял? – вклинилась в разговор монашенка.

– У Гувера в покер выиграл еще в колледже.

– Как он поживает? – спросил Джоржи.

– Да никак! Всё не определится, какую колоду собирать, – со сдержанным смешком заметил Франклин, но Эндрю уловил в его голосе раздражение. – Я ему говорю, сосредоточься на колоде, что собирал покойный Честер Артур. Он ведь её почти собрал.

– Погодь, это что-то на счёт единого американского государства на двух континентах? – переспросил Джорджи.

– Именно! – подтвердил правоту последнего Франклин.

– Да ну, Фокусник! Не хочу жить в одной стране с мексикашками!

– Не знал, что ты расист. Что они тебе сделали?

– Было дело, – проворчал Джорджи.

– Поел их тако с курятиной с двойным соусом моле на заседании Техасского Клуба Эпох и Химер, – ответила вместо Джорджи Агнесс, весело тряхнув кудряшками. – Сжег себе кишки до…

– Смейтесь, смейтесь. А знаете, почему колода Честера называется реальность «Дивный Серебряный мир»? – продолжил прежний разговор Джорджи.

– Ммм, я нет, – ответил Франклин. – Дурацкое название.

– Нашёл я в одном сарае, что мы разбирали на дрова, карту из этой колоды. Номер 8 «Столица Буэнос-Айрес». Смекаешь, к чему я?

– Честно говоря, я в тупике.

– А! Я догадалась! Догадалась! Аргентум! – вставила свои полдоллара монашка. – Ну же, Фокусник, соображай быстрее!

– Ах, Аргентина… – понимающе протянул Франклин, – Серебряная страна. То есть, соберут колоду Честера и мы на задворках империи окажемся?

– Именно! – подтвердил правоту Франклина Джорджи. – Панаргентина будет, а не Панамерика, как нам бы всем хотелось.

– А меня устроит и Аргентина, – хохотнул Ганс. – Мечтаю там побывать. Однажды снился сон, будто я плыву туда на подводной лодке, а на берегу меня ждёт прекрасная золотоволосая фрау.

– Ладно, Джорджи, – махнул рукой Франклин. – Ты в этом лучше меня разбираешься. Не буду спорить. Предлагаю вздремнуть.

– Погодите! – запротестовал Эндрю у которого сна не было ни в одном глазу – столько на него навалилось новых впечатлений – человек с радио, бойкая монашка, таинственный европеец, странная маленькая девочка. – Кто-нибудь, объясните мне кто такой этот Фрейзе?

Все присутствующие переглянулись так, будто Арчер сболтнул какую-то глупость.

– Кто же не знает Фрейзе? – хихикнула Блонди.

– Я много раз рассказывал ему и о Фрейзе, и о Гимейре, и много ещё о ком, – зевнул Джоржи. – Но кто же меня слушал? «Любой истории нужен летописец, любой игре – арбитр, любому спору – судья, – объяснили новые знакомые Арчера. – Члены семьи Фрейзе являются и теми, и другими, и третьими. Не играя, вернее сказать – крайне редко играя, Фрейзе описывают колоды и ведут список погашенных карт. Однако, если уж играют, то так, чтоб не тратить на собирание карт всю жизнь. Но не это главное! Фрейзе – глаза и уши Грандасанго. Если в игре происходит что-то из ряда вон интересное, то Фрейзе всегда тут как тут!

– То есть, раз Фрейзе здесь нет, то ничего интересного и не происходит? – спросил Арчер.

– Похоже на то, – ответил Франклин.

– А откуда вообще взялась игра Грандасанго?

– О! Это ошшень интересный дискуссионный вопрос, – оживился Ганс Дилер. – В нашем обществе Туле принято считать, что карты Грандасанго были созданы Леонардо да Винче по заказу общества иллюминатов, но я думаю…

Под рассуждения Ганса Эндрю заснул крепким сном. Приснилась ему уже взрослая Блонди. Она пела на сцене и поздравляла с днём рождения молодого улыбчивого президента. Старая морщинистая Агнесс сидела в бело-синем одеянии в первом ряду и громко хлопала в ладоши. От каждого хлопка на пол падали засохшие корки хлеба. Хлоп-хлоп-хлоп! Стук-стук-стук! От этих звуков Эндрю очнулся, и увидел, как серебряное лезвие молнии рассекло темноту склепа. Плита саркофага Феликса Фаро тряслась, озаряясь короткими отсветами, и уже заметно съехала набок. Свистящий ветер скрыл скрежет камня, но не смог скрыть сине-зелёное свечение, в ритмичных «плевках» которого из могилы вылетали карты и раскладывались на полу правильными дугами, образуя причудливый пестрый ковер.

– Не двигайтесь! Стойте все, где стояли!– воскликнул Джорджи, роясь в заплечном мешке. – Посмотрите, карты разложились по колодам, рубашками вверх. Нарушим порядок – можем до утра не собрать! Предлагаю зажечь ещё свечей и, для затравки, поискать колоду Эндрю – «Рубиновые 70-е». Она хорошо отражает свет, легко найдём.

– Как скажешь, Охранник, – любезно согласились все присутствующие.

Предложение было принято. Через пару минут глазастая Агнесс первая заметила и указала на ярко-красную дугу среди узоров «ковра». Присев возле одного из светильников, довольный Эндрю стал пересчитывать и сортировать свои карты, а остальные продолжили поиски своих колод.

– Смотри! Твоя Химера! На картушах пантеры с шипами на спине.

– Агнесс, напомни, какого цвета рубашка у твоей «Матери Мира»?

– Синяя в белую полосочку. Ой, наоборот! Наоборот!

– Нашёл!

– Герр Ганс, я нашла колоду с тем индийским символом, что вы мне показали.

– Спасибо, милочка.

Неказистую колоду «Панамерика» пришлось искать дольше всех. На её обратной стороне утопали в туманной мгле серо-сизые небоскребы.

– Ох, и жуть ты собираешь, Франклин, – заметил Джорджи, подавая своему белому богатому другу 45-ю карту из колоды «Панамерика» – картинку с огненной «медузой» над крышами домов какого-то азиатского города. – Неужели это может быть в реальности?

– Скоро мы все узнаем, – сверкнув белозубой улыбкой, ответил Франклин. – Уже скоро.

Ганс Дилер, учтиво подождав пока все игроки найдут нужные карты, набил саквояжи колодами так, что на них начала лопаться кожа, и не менее дюжины колод старик рассовал по внутренним карманам пальто.

– Что теперь? – спросил Эндрю. – Будем перемешивать?

– Я сначала должна попросить благословение, – уклончиво сказала Агнесс.

– А если не дадут? – не удержался Эндрю от того, чтоб снова не помучить монашку каверзными вопросами.

– Не дадут, так и ладно, – не стала расстраиваться Агнесс. – Большую часть колоды я нашла в тайнике в ирландском монастыре. Там же и оставила. Вернусь, осмотрюсь, добавлю и перемешаю колоду там. Мы не совсем честным путем получили свои карты, расплата будет всенепременно, мне нужно морально к этому подготовиться.

– Я тоже пока не буду перемешивать, – подумав, решила Блонди. – Не хочу быть ребенком-звездой. Перемешаю, когда вырасту. Грандасанго потребует свою плату за то, что осмелилась заявиться на могилу Грандмастера. Пусть я заплачу за это позже, – слегка дрожащим голосом заметила маленькая Норма, сквозь слезы рассматривая карту номер 36 «Вествудское кладбище».

– А я это сделаю! – сказал Франклин. – Перемешаю просто сейчас.

Сказал и сделал. И… Ничего не произошло. Только буря стихла на мгновение.

– Так и должно быть? – спросил Франклин у Джорджи.

– Не знаю, – ответил Джорджи. – Ты ведь собирал Реальность. Наверное, она изменилась там… в Нью-Йорке, Вашингтоне, а до нас ещё «волна» не дошла.

– Тогда я пойду, – сказал Франклин Рузвельт по прозвищу Фокусник, пряча за бодрой улыбкой беспокойство.

Он прикурил сигару, прошагал в сторону выхода, распахнул дверь и упал на пороге, как куль с кукурузной мукой.

– Не чувствую ног, – простонал он.

Эндрю и Джорджи немало намучились с Фокусником, перенося его через развороченное кладбище к лимузину. За руль села бодрая, как бомбейский воробей, сестра Агнесс, старик, кряхтя и проклиная Грандасанго, уселся с ней рядом. Крошка Блонди запрыгнула на заднее сидение, составив компанию Фокуснику.

Когда последний игрок покинул гробницу, а огарки сальных свечей перестали что-либо освещать, дверь склепа распахнулась с глухим грохотом. В последнее пристанище покойного гангстера вошёл смерч. Влетел, и коловращение из пыли, листьев, карт, перьев птиц и газетных обрывков заполонило темное пространство. Несколько мгновений казалось, что вихрь поднимет и унесёт с собой даже мраморную крышку саркофага. Сильный порыв ветра вымел из склепа оставшиеся карты, закружил в безумном танце и унёс прочь. В склепе Грандмастера Грандасанго Феликса Фаро воцарился покой.

…Эндрю так устал, что даже не понял, почему Джорджи с ним попрощался и куда-то делся. Буквально исчез, растворился в утреннем холодном тумане. Добравшись утром в лагерь, озябший Арчер упал в беспамятстве на койку, а пришел в себя уже у фельдшера. Он лежал за грязной занавеской, слушая разговор санитаров о том, что дела его плохи.

– …тиф. И двух дней не протянет.

– Жаль, молодой ещё.

– Молодой? А выглядит – старик стариком.

Обведя слезящимися глазами свой закуток, Арчер увидел лежащие на ящике, что заменял прикроватную тумбочку, свои нехитрые пожитки: перочинный нож, ложку, миску, кусок жевательного табака и жестяную коробку.

– Помогите… – простонал он.

– Что тебе парень? Воды?

Трясущейся рукой Арчер указал на коробку. Под тонким одеялом было холодно, парня бил озноб, но колода «Рубиновые 70-е» будто бы впитала в себе жар июльского полудня. Это придало сил Арчеру перемешать свою Химеру трижды.

…Темнота окружила Эндрю. Он лежал в пустоте и смотрел в неё. Внезапно, Эндрю ощутил что-то твёрдое, но почему-то ступнями, а не спиной, на которой лежал. Вокруг разлилось оранжевое марево, а твердь под ногами стала мягкой и рассыпчатой, превратившись в тропинку, поросшую затоптанным подорожником. Тропинка обогнула куст сирени в голубином помете, голубятню, колышки с натянутой бельевой верёвкой… Незнакомый мальчик снимал с неё полотенце. Внук Семён… Эндрю почувствовал, что думает на русском языке в вперемешку с английским. И последнего становится всё меньше и меньше… И больше он не молод, однако тело крепко, здоровье в порядке, левое колено не болит и не болело никогда; на душе покой, умиротворение и непоколебимая уверенность, что теперь, и завтра, и через годы – всё будет хорошо.

∗ ∗ ∗

– Вот так я и попал в ваш мир или создал его, как вы говорите, – закончил свой рассказ Эндрю Арчер. – Франклин Рузвельт по прозвищу Фокусник существует… существовал… жил и в вашем мире. Видел его фото в газете. Большим человеком стал, хоть и инвалид-колясочник, а я то, и вправду подумал, что он на радио работает. Хе-хе.

– А остальные? Что с Блонди? Что с сестрой Агнесс? – поинтересовался Фрейзе. – А приятель ваш, Джорджи, что с ним?

Старик задумался.

– Был я тут в библиотеке, где отличная подборка иностранной прессы, и выяснил кое-что. Думаю, та девочка, что назвалась нам Блонди, в вашем мире уже выросла, стала знаменитой кинозвездой, прославилась на весь мир и…

– И?.. – протянул за стариком любознательный Фрейзе.

– …давно умерла. А вот Агнесс – живее всех живых. В Индии миссионерствует и тоже на весь мир знаменита, только зовут её теперь по-другому, и не сестра она уже, а Мать. Только, что с Джорджи приключилось, я не знаю, – горько вздохнул Эндрю. – Не знаю, и не узнаю уже никогда.

– Почему?

– Он собирал Химеру, как и я. Значит, Джорджи исчез из того мира, как и я, чтоб возникнуть в своём. И двойника его в нашем мире нет. Пока нет. Джорджи говорил, что мои «Рубиновые 70-е» отстоят от нашего времени на сорок лет, а его «Чёрная жизнь важна» – на все девяносто, а то и сто. Утюг не сгорит?

В воздухе начинало пованивать раскаленным металлом.

– О! Спасибо, что напомнили, – расплылся в широкой улыбке Сергей Дроздов.

Он выдернул утюг из розетки и без лишних разговоров поставил его Арчеру на живот. Старик взвыл от нечеловеческой боли, Семён и Миша завопили от ужаса.

Пока Эндрю Джейкоба Арчера, по совместительству – Андрея Яковлевича Стрельникова, рвало картами, Сергей и Эрнест, согнувшись, как заправские грибники, ходили взад-вперед по комнате, выставив руки на манер металлоискателей. Холмики карт под руками игроков Грандасанго шевелились и фонтанировали.

Продолжение следует…