Горячая шатенка снимает костьюм эльфа
🛑 👉🏻👉🏻👉🏻 ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻
Горячая шатенка снимает костьюм эльфа
Оценка: 4.43*39
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Комментарии: 31, последний от 01/01/2021.
© Copyright К. С. Л.
Размещен: 03/10/2018, изменен: 04/07/2021. 822k. Статистика.
Статья : Фэнтези
Оценка: 4.43*39
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Здрав Мыслин Олег: другие произведения.
Комментарии: 763, последний от 04/12/2020.
© Copyright Здрав Мыслин Олег
( io55@mail.ru )
Размещен: 01/06/2013, изменен: 03/01/2015. 801k. Статистика.
Статья : Фэнтези
Скачать FB2
Аннотация: Ты в пустом игровом мире, впереди Ледяной Апокалипсис. Выжить и найти выход - что может быть проще? **** Осторожно! Текст не вычитан, без литературной обработки! Книга первая и начало книги второй. Часть текста убрана по просьбе издательства.
Комментарии: 763, последний от 04/12/2020.
© Copyright Здрав Мыслин Олег
( io55@mail.ru )
Размещен: 01/06/2013, изменен: 03/01/2015. 801k. Статистика.
Статья : Фэнтези
...По широкой пыльной дороге идет невысокая девушка-шатенка в лазоревом плаще: блестящая ткань, развеваясь, бьется невиданной птицей за ее спиной. По небесной дороге идет высокая темноволосая женщина - черный, как ночь, плащ окутывает ее плечи. По звездной дороге идет маленькая хрупкая блондинка - черно-красный плащ - гордое сочетание цветов - обнимает ее тонкую фигурку. Так идут они: молча, цепочкой, не оглядываясь, - и скрываются далеко-далеко, за едва розовеющим краем горизонта. Заря ли? Или, быть может, наоборот, закатный тихий вечер? Потерян счет часов - мир застыл вне времени и пространства... Трое уходят ввысь по затерянной в пространстве дороге - и лишь она, сидя на обочине, смотрит уходящим вслед...
... Она неподвижно сидела на обочине и бездумно жевала травинку, а машины проносились мимо нее. Женщина сидела прямо на голой земле, на остывшем грязноватом сером песке: неудавшемся детище индустриальной эпохи, - и выглядывавшие из окна водители смотрели на нее, окидывая - кто равнодушным, кто чуть удивленно-заинтересованным взглядом, впрочем, едва ли не сразу сменявшимся тем же равнодушием: она была некрасива, да уже и не слишком молода. Полноватая неуклюжая фигура, круглое, хотя и достаточно правильное лицо, очки, короткая стрижка... Хорошая одежда, - и потертые стоптанные (хотя, видно, тоже некогда дорогие) туфли на больших ногах. Однако женщина ждала чего-то, - или кого-то, - и странное это голодное ожидание отражалось в серых бездонных глазах, полускрытых толстыми стеклами очков. Машина затормозила резко и внезапно, едва не наехав на женщину, - она отшатнулась, чуть попятилась назад. Водитель - верзилистый дядька средних лет, остро пахнущий потом, дешевым куревом, чесноком и, - едва уловимо, - спиртным, - протянул ей руку, словно желая помочь подняться. Она не шелохнулась и почти не посмотрела в его сторону.
- Пойдем же! - сказал уже настойчиво и посмотрел на нее с укоризной: мол, что же ты, сама тут сидишь, - и так близка, так доступна... Она пахла теплом, молоком и какой-то особенной тихой добротой. И сумочка рядом валяется, как будто бы тоже приглашающе раскрытая, - и рассыпанная в беспорядке дорогая косметика так неуместно выглядит на этой пыльной дороге. Хорошая, здоровая женщина, - вот только взгляд отстраненный, в себя, и качает головой молча... Потом она сказала:
- Я жду другого, - и снова молча отвернулась. А в глазах ожидание застыло, переплавляясь звездным светом неведомых миров... Миры? Звезды? - да нет же, это у нее очки так бликуют, - а одна дужка вон, сломана - починила бы. Или заказала бы себе новую оправу - видать денежки-то водятся. Неудачливый водитель еще потоптался на месте, в недоумении глядя на странную женщину, и, наконец, решительно вернулся к своей машине. В конце-то концов она была совсем некрасива.
Она не вздрогнула, когда машина завелась и рванула с места. И долго еще сидела, провожая взглядами нечастые проезжающие "Лады" и еще более редкие на этой провинциальной дороге иномарки, и бездумно жевала свою травинку. А блеклое, чуть розовеющее небо все не темнело, и не темнело... Наконец она встала и медленно, чуть прихрамывая, пошла куда-то вдаль по дороге: казалось, что направление ей совершенно безразлично. Какой-то документ - не то письмо, не то рисунок, - выпал из ее раскрытой сумки, - но она даже не оглянулась.
Она взяла анкету в отделе кадров. Улыбнулась застенчиво новой, малознакомой, кадровичке:
- Я бы хотела дать эту анкету своему мужу. Я бы хотела, чтобы его приняли на работу.
Стоявшая рядом старая начальница отдела кадров, Мария, немедленно навострила ушки, уставилась на Веру своими колдовскими, в кругах-потеках темной туши, глазищами, - считала себя неотразимой, пропела приторно-сладким медовым голоском:
Она была беспечна. Она не почувствовала издевки в голосе кадровой примадонны. Мария - бисексуалка, у нее муж отличный и ребенок прекрасный, но это вовсе не мешает ей сожительствовать с другой сотрудницей фирмы "Дориат" - блистательной Аллочкой Сафроновой: лесбиянкой, холостячкой и одной из лучших торговых агентов. Строгая темноволосая Мария и выкрашенная в неведомые цвета радуги Аллочка всюду ходили вместе, нежно обнимались и выглядели как неразлучные подружки. Впрочем, Вере до этого не было никакого дела.
Надо было ответить Марии, и она, в задумчивости, ответила странно:
- Я не вышла замуж. Это просто мой муж вернулся.
Мария понимающе кивнула: видно, Вера каким-то чудом помирилась с мужем, с которым развелась двенадцать лет назад. Что же, и не такое в этой жизни случается.
За последние месяцы уже многие на фирме замечали, что Вера изменилась - резко похудела, изменила прическу, почти полностью изменила гардероб. Кое-кто даже стал украдкой посматривать в ее сторону. И все же Вера оставалась синим чулком - странным замкнутым человеком со странными увлечениями, никогда не конфликтовавшим, но и никогда не сходившимся ни с кем близко в коллективе. Приятным, добрым, спокойным, - и в то же время абсолютно неизвестным человеком. Мария не могла поверить в то, что какой-либо мужчина мог всерьез увлечься такой женщиной, как Вера. А впрочем, Марии тоже не было до Веры никакого дела.
- В какой же отдел просится твой муж?
Вера чуть замешкалась. Наконец сказала решительно:
- Я возьму его своим личным помощником
- Если Свиньин тебе утвердит ставку.
Свиньин был новым наемным генеральным директором, которому обленившиеся владельцы фирмы передали практически полностью бразды управления: заработав себе достаточно денег на спокойную старость где-нибудь на Мальдивских островах, они могли больше не обременять себя каждодневной нервотрепкой, неизбежной в мире нестабильного российского бизнеса. Вера про себя называла новое начальство деятельным дураком - такая категория людей стойко вызывала у нее в памяти ассоциацию со стихийным бедствием. Верка - трудоголик и ответственнейшее в мире существо - любила свою работу, но, столкнувшись несколько раз с дурной инициативой Свиньина, сникла и как-то слишком быстро перестала трепыхаться.
Однако она согласилась неожиданно легко:
- Если Свиньин мне утвердит ставку.
Мария поморщилась и сочла необходимым добавить (ох, этот назидательный тон...):
- Я надеюсь, что ты не приведешь на фирму этих своих толкинистов, которые с палками бегают по лесам.
Вера усмехнулась чуть заметно, сказала:
- О, нет. Просто он спортом занимается...
На следующий день Вера принесла в отдел кадров заполненную анкету. И если, наивная, полагала, что после этого на фирме кто-то поверит в то, что она не связана с этими "ненормальными толкинистами и неформалами", то она совершила страшную ошибку. Потому что с наклеенной на анкету фотографии на дориатских кадровиков смотрел молодой еще, красивый мужчина в форме и эполетах русского офицера начала девятнадцатого века... Цветное фото - чуть неестественное, будто пересъемка со старинного портрета, - и золотистые, светло-каштановые, вьющиеся волосы...
Вечером Вера выгнала своих родителей. Сын ластился к ней - целую неделю она, без особенной охоты согласившись на престижную заграничную командировку, не видела своего ребенка. Крылатый Уш - так звала она своего сына, - ревел горестно - сильно хотелось заткнуть уши, - и требовал, чтобы ненаглядная мамочка полетала с ним на игрушечном самолете. У еще нового самолета-инвалида было отломано одно крыло. Интеллектуалка Вера терпеть не могла все эти самолетные и автомобильные гонки и порывалась усадить ребенка - резвого и избалованного четырехлетку - за развивающие игры с кубиками, мозаиками и счетными палочками. Уш плакал еще громче и топал ногами. Самолет на батарейках захлебывался отвратительными чавкающими звуками, невнятными гудками, простуженными всхлипами. Играла в комнате кассета с записями толкинистских песен. Морщась от шума, Вера беззвучно подпевала: "Ты славить его не проси меня..." И против собственной воли всхлипнула - вечер, а она опять одна. Стол накрыт, глаза накрашены тенями "Ланком", Уш наряжен в свои лучшие джинсы - а Сергей ушел. Снова бросил Верку... Вернулся обратно к себе - но куда? В могилу, затерянную в меловых отвалах на побережье Финского залива? Если ему так лучше, спокойнее... Если он слишком устал здесь... Если так, то... Да полно, было ли? Вот и Уш не вспоминает про доброго "дядю Сережу". А если и спросит вдруг поздним вечером, уже в постели, в полусне: "где мой папочка?" - то можно сказать, что папа в отъезде. В долгом-долгом отъезде. На Балеарских, Мальдивских, Гавайских, Гренландских островах... на острове Тол-Эрессеа. А что еще говорят в таких случаях четырехлетнему ребенку?
Ее душа разрывалась на части: она искала веры, и одновременно ей требовались доказательства. В поисках доказательств она закапывалась в старые архивы и никак не могла поймать для себя ту самую ускользающую нить, потянув однажды за которую, ей могло бы открыться целое царство: неожиданное и предугаданное одновременно. Вдруг однажды ей показалось, что она такую ниточку - пусть пока еще очень тонкую и призрачную - поймала. Перебирая материалы уже отшумевших старых дискуссий, она наткнулась на тогда еще заочный сетевой диалог между двумя подругами. Тогда еще, собственно, не подруги - едва замаячившие на Веркином горизонте сетевые знакомые - они могли бы и не стать для нее чем-то большим, если бы не та щемящая нежность, которую она испытала в самом начале - юная Татьяна, взрослая Надежда... Так она могла бы думать о потерянных и вновь обретенных сестрах... Собственно, Татьянка и затеяла разговор, в свою очередь докапываясь до деталей, ускользающих из ее второй (или, наоборот, первой?) памяти. В тот раз сама Вера лишь добросовестно исполняла привычные обязанности литагента, пересылая письма, по возможности смягчая взаимные резкости, - и затем, вечерами, усталая и отупевшая, бесстрастно компоновала весь длинный разговор в единый файл. Чужая боль и чужая память, переплавившаяся в равнодушные компьютерные строчки. Они были - противницами, они стояли по разные стороны баррикад, разведенные жизнью, судьбой - не этой нынешней, а той, прежней, которая еще неизвестно - то ли была, то ли нет. Разделенные самым великим чувством, которое движет судьбы Вселенных - любовью. Обделенные и одновременно счастливые...
Напряжение рвало бумагу, напряжение выливалось на Доски, - но, вероятно, мало кто, кроме Веры, с такой силой ощущал этот чудовищный, немыслимый парадокс. Они должны были ненавидеть друг друга, - но возникший электрический разряд не породил ненависть. Вера могла бы вздохнуть с облегчением, - но вместо этого она почувствовала себя опустошенной и... неожиданно - обделенной. Это было сродни острому уколу зависти, зависти одновременно обидной и желанной - ей претила роль равнодушного и справедливого арбитра-наблюдателя, стоящего вовне и сверху, и лишь бессильно сочувствующего то одной, то другой стороне. Что проку в ее бесполезной жалости, что толку в ее критике, кого волнуют ее собственные чувства и попытки определиться, - когда она, подобно иным, не может оказаться там и видеть своими собственными глазами? Пусть краем глаза, пусть сбоку, пусть - с немыслимой высоты, с которой и разглядеть-то ничего нельзя. Но - видеть. Или - думать, что видишь. Только один раз - но быть сопричастной. Лишь однажды она увидела во сне это - вдруг привиделось с отчетливейшей ясностью - Дагор Браголлах, огонь, чудовищной волной, немыслимым цветком хлынувший на нагорье Ард-Гален... Багрово-красная пелена туманила взгляд - жаром, горячечным бредом внезапного узнавания , - и больше уже ничего нельзя было разглядеть. Просыпаясь, она чувствовала боль от ожогов, - и, натягивая колготки, увидела то, что должна была увидеть - воспаленную ранку на руке: не далее, как вчера вечером перед сном она случайно плеснула на себя кипяток из чайника. Хорошо, что на себя, а не на ребенка, не дай боже... Пролитый кипяток был реальностью, а сон - нет. Ее доказательство в сотый раз повисло в воздухе, оставив после себя лишь острейшее чувство разочарования.
Теперь, перечитывая те старые материалы, Вера вдруг нащупала это - совпадение показалось ей сначала забавным, потом знаменательным предзнаменованием. Она все водила, водила пальцем по строчкам равнодушного компьютерного набора: резко разойдясь при описании возможных мотивировок главных действующих лиц, Татьяна и Надежда в своих репликах неожиданно и совершенно независимо друг от друга абсолютно одинаково, едва ли не дословно описали всю "техническую", внешнюю сторону событий, - время, место, внешний вид противников, оружие... То есть, - лихорадочно размышляла Вера, - все именно то, что они должны были увидеть ! - и они совпали... Вот оно, почти абсолютное доказательство, доказательство нематериальное, но неопровержимое! А мотивировки... Скептически настроенная Вера придерживалась на этот счет и вовсе третьей версии, - а при желании могла бы изобрести версию третью, четвертую или пятую, - но ведь в чужую голову не влезешь... Даже в голову любимого человека... Она вздрогнула, заметив, что употребила слово "человек", категорически неуместное в данных обстоятельствах и попыталась исправиться, но то, что у нее в итоге получалось, звучало столь дико, что произнести это вслух у нее бы не повернулся язык. Ну уж нет! Она-то, Вера, нормальна, - в ее мире нет никаких валар ОВ и нолдор ОВ !
- Это не доказательство истинности видения, - ехидно и чуть устало осадила ее на следующий же день после столь потрясающего открытия старая институтская подруга - по странному совпадению, тоже Надежда. Верка так и звала своих подруг - Надежда Первая и Надежда Вторая. А еще где-то на горизонте маячила Надежда Третья, - совсем уж древняя школьная приятельница, редко, но все же выныривающая из небытия, остро напоминая Вере на какое-то время о материальности ее нынешнего мира: мира, в котором рыжая Надька работала бухгалтером в "Интуристе", а ее муж Володя владел фирмой, торгующей красной икрой. Вот за икру-то, за отборную красную весовую икорку по сниженным ценам Верка и терпела Надежду, терпела ее долгие, немыслимо занудные, совершенно в нынешнем Веркином состоянии неинтересные разговоры. Терпела - потому, что так надо, потому, что так хотела Верина мама, и потому, что не привыкла разбрасываться людьми, драгоценными крупицами просеявшимися к тридцати годам.
- Это не доказательство истинности видения, это всего лишь доказательство обычного здравого смысла оппоненток! - заявила Надежда первая. - Покажи мне человека, который в здравом уме может себе представить ту картинку, которая описана в каноническом "Сильме" - ну, там, ростом с гору и с большой кувалдой...
При мысли о большой кувалде Верке сразу же отказало ее скудненькое воображение.
- Нееее.... Не могу я себе этого представить, - честно призналась она. - Ну, не был Профессор специалистом в военном деле...
- Видишь... здравый смысл и ничего более... а ты - видение, мол.
- И это ты, истинный квен, говоришь мне? - возмутилась Вера.
- Мы гнусные СЕ-шники, - усмехнулась Надежда. 1
- Это вы гнусные СЕ-шники, - грустно протянула Верка, обломанная в приступе своего щенячьего идеализма по самые уши, - а я самая что ни на есть гнусная СК-шница. Ни ОК, ни СЭ... Отвратительная, мерзейшая позиция, позиция промежуточная, позиция ни уму, ни сердцу... Как там это было - "ум ищет божества, а сердце не находит". Вот это я и есть, - можешь с чистой совестью любоваться. Редкостный моральный урод, короче говоря. Сама себе противна.
- Чего же ты хочешь? - Надежда, в отличие от Верки, была спокойна и логична - у нее-то вопросы самоопределения не стояли. Точнее, уже не стояли. - Объективных доказательств существования вторичного мира?
- Да! - заорала Верка. Вернее, это ей только так показалось, что она заорала - орать она разучилась уже много лет назад, и если порой и огрызалась, то разве что в кругу собственного шумноватого и буйноватого семейства, когда ее уже совершенно доставали. - Да, я хочу доказательств существования вторичного мира!
- Затем, что... - Верка замялась, но, наконец, решилась, - затем, что может быть тогда, когда я буду знать это точно, то... вдруг Сергей ко мне вернется. Если я буду верить в то, что он материален, что он здесь, рядом... а не за этим проклятым стеклом-гранью, через которое мне не перешагнуть, даже если порезать руки...
- А раньше, когда он был здесь, ты в это верила?
- Наверное... Но, видно, моей веры было недостаточно.
- Понимаешь, - продолжила она чуть позже, - меня все время не покидает это чувство. Там, за стеклом, - целый мир. И за другим стеклом... и за третьим... сколько стекол - столько граней. А меня там нет. Нет! Я заперта в этой комнате - навсегда. Мое сознание, как улица с односторонним движением, работает только в одну сторону... Сюда - пропускает. Туда - загорается красный свет.
- Не знаю... но если рассматривать прошлое нашего собственного мира тоже как вторичный мир... нет, наоборот - вторичный мир как прошлое нашего собственного мира...
Господи, какая же путаница! Когда-нибудь тысячи лет спустя, - размышляла Верка, - на глаза каким-нибудь неведомым мироглядам, затерянным в иных мирах на бескрайних просторах нашей или вовсе иной Вселенной, попадутся материалы по истории нашего собственного мира. Вот уж удивятся они тогда, вот уж пойдут у них споры и диспуты! И одни начнут доказывать, что если в одном тексте было написано о добром дедушке Ленине, а в другом - о величайшем тиране и диктаторе всех времен и народов, то это доказательство существования параллельных миров и отражений. Другие, изучая, к примеру, ту же историю декабристов, вдруг скажут: декабристов и их мир создала, впервые подробно описав, профессор Нечкина, - и любой, кто будет противоречить хоть в чем-нибудь ее текстам, тот напишет по определению ересь и извращение. А древних славян придумал не иначе как Академик Рыбаков. А третьи, подняв палец вверх, заметят с умным видом: - нет, господа, раз уж мы не можем получить материальное, вещественное доказательство существования земного мира и его реалий, то единственное, что нам остается - это сопоставление источников. И только немногие найдутся среди этих, спорящих - которые вдруг воскликнут - как сполох, как озарение: Я! Я был там! Я видел своими глазами! - но, даже если вдруг ему поверят, - и даже если он поверит себе сам, - и его видение неизбежно исказится, проходя через толстое цветное стекло, эту безжалостную перегородку, разделяющую миры и времена, - так, чтобы неповадно было всем желающим...
Надежда-первая полагает, что миры разные, в ее сознании они не накладываются один на другой. Надежда-вторая и Татьянка - и Верка вслед за ни
Сочная Remy LaCroix
Хорошо начинать день с домашнего минета и вдвойне лучше, когда жена хочет секса и отсосав садится на член
Русская жена с косичкой удовлетворила мужа ртом и слизала сперму с его члена