Горы

"И вот последняя ночь перед Кайласом. Не доезжая до места выхода 20 километров, мы свернули к священному озеру Манасаровар, у тибетцев и индусов оно почитается наравне с Кайласом. Это живописное пресное озеро в обрамлении горных вершин со множеством разноцветных уток-огарей на берегу. Считается, что, окунаясь в него, смываешь грехи. Обычно тут множество паломников из Индии, и китайские власти запретили в озере купаться — нечего нам тут загрязнять! Но, на наше счастье, мы были в огромном гестхаусе — просторном сарае на берегу с рядами коек — совершенно одни (я уже упоминал о трудностях получения разрешения на посещение Тибета), то есть я, сын, сопровождающий и водитель — более никого.

Я сразу пошел на берег с твердым намерением окунуться (что нам, русским, чьи-то запреты!). Было пасмурно и прохладно, дул сильный ветер, бил косой дождь. На севере нависла мрачная огромная черная туча. Я пошел вдоль берега, подгоняемый ветром в спину, думал отойти подальше, чтобы никто мне не помешал окунуться.

Меня сейчас постоянно спрашивают: «А что ты на Тибете чувствовал? Это правда место силы? Чудеса были?» («Что там было, как ты спасся? — каждый лез и приставал»).

Так вот, тогда на берегу я и правда почувствовал всю необычность этого места. Я разделся и быстро окунулся в озеро. Вода показалась на удивление теплой (на самом деле 8 градусов, как оказалось потом).

Я вышел, вытерся рубашкой, и тут ветер внезапно стих. Огромная черная туча, загораживавшая полнеба, стала таять на глазах, и вдруг передо мной предстал Кайлас! Белоснежный, правильной пирамидальной формы, он просто светился на фоне внезапно просветлевшего неба!

Я забыл, что до него 20 километров, и невольно сделал несколько шагов навстречу. Только не смейтесь: Кайлас мне показался прекрасной девушкой, снявшей свои одежды специально для меня! Я стоял как завороженный, не сводя с него глаз.

Через какое-то время Кайлас стал затуманиваться, растворяться, и вскоре его опять закрыло далеким туманом. Я стоял почему-то совершенно опустошенный. Дождик перестал, черные тучи ушли, и небо было сплошь в белых кудрявых облаках, через которые местами проглядывала голубизна. Я пошел обратно к гестхаусу, удивляясь своему чувству какой-то подавленности. Нет, наверно, не подавленности, а какой-то светлой грусти. Я еще раз обернулся туда, где был Кайлас, и замер: на этом месте повисла радуга! Кайласа не было видно за облаками, но какое это было облако! Это было четкое человеческое лицо, которое смотрело сверху вниз на радугу. Мы все порой видим в облаках лица людей и фигуры животных, есть даже какой-то термин в психиатрии, отражающий это, но тут было просто как на картине, с мельчайшими деталями! Грусть прошла, и меня переполнил восторг, меня стало даже трясти, и на глазах появились слезы. Я уже перестал анализировать, что со мной, и просто упивался необыкновенным чувством. Постепенно оно начало сходить на нет, радуга и облако давно исчезли, и стало отчетливо темнеть. Я вернулся в сарай гестхауса, твердо теперь зная, что Кайлас меня принял и что предстоящий поход окончится удачно.

Когда вошел тибетец-сопровождающий и спросил: «Видел радугу? Я сколько лет сюда езжу, но вижу ее тут первый раз!» — я только усмехнулся в ответ с видом человека, который кое-что об этом знает, но говорить не хочет.

И вот выход в трехдневный пеший поход. Не жарко и не холодно — где-то плюс пять, тучки обещают дождик, но выглядят добродушно. Тропа идет ровно, без видимого подъема, и кажется, что предстоящие 57 километров вокруг Кайласа будут легкой прогулкой. Рядом идут яки, несущие чью-то поклажу. Нам организаторы тоже обещали яка для переноски спальников, еды и запасных вещей. В итоге яка для нас не оказалось, дали носильщика. Но носильщик отказался брать более семи килограммов! Тогда наш сопровождающий быстро сообразил, что может подработать, и предложил: «Уж семь-то кг я и сам вам понесу, а вы мне заплатите столько, сколько собирались заплатить носильщику!»

На том и сошлись.

Через пару часов мой рюкзак, такой невесомый вначале, стал быстро тяжелеть и давить на плечи. Стал ощущаться подъем и часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание. Сначала я избавился от бутылки с водой. Кругом ручьи — вполне можно зачерпнуть ладошкой, а литровая бутылка казалось солидной ношей. Потом выбросил запас сала — по тем же причинам. Отгрыз кусок напоследок и выбросил: аппетита на высокогорье нет, а в карманах достаточно изюма с орехами и шоколада. От сала только дышать еще тяжелее становится. Потом оказалось, что газовая горелка, захваченная с собой, на высоте 5000 метров не работает. То-то я, когда покупал, обратил внимание, что рядом продают горелки в десять раз дороже с надписью «Эверест». Еще подумал: «Для чего они?» Оказалось, как раз для высокогорья, простой газ тут гореть не будет. Без огня — ни лапши, ни чая! Деревьев нет, хвороста нет, ничего нет. Бесполезную горелку выбросил... Предприимчивые тибетцы выручили — на протяжении маршрута расставили палатки и торговали горячей водой. Кипятили ее без всяких модных высокогорных горелок. Топливо, традиционное для Тибета, — сушеный навоз яков. Горит на любом высокогорье, жар — как от высококачественного торфа (в детстве на даче у деда в котельной использовали торф, я помню).

Як для тибетца — это все! Как верблюд — корабль пустыни, так як — основа жизни в высокогорье. Прекрасно приспособленное к горам и морозам мощное животное, питается скудной травой (с трудом подходит это название к низкорослым редким желтоватым стебелькам), лижет соль, проступающую на камнях.

Во-первых, для тибетцев як — это еда. Они не едят ни рыб, ни птиц, ни каких-либо кроликов (кроликов тут не видел, а вот сурков — море). Дело в религии: убивать нельзя! Ну, а если очень кушать хочется, то можно, но с минимальными потерями. И правда, тут ничего не растет, а як размножается весьма охотно. Одна душа — полтонны мяса! Хватит на всех и надолго. А рыбка или курица — та же душа, а еды — полкило.

Во-вторых, тепло. Около каждого дома заботливо уложены сухие навозные лепешки — своеобразные дровницы: как я уже говорил, ни дров, ни хвороста здесь нет за неимением кустов и деревьев. Это в Исландии хорошо — все дома отапливаются кипятком из натуральных горячих источников, а тут!

В-третьих, одежда. Природа одарила яков густой длинной шерстью. Тибетцы из нее вяжут грубые, тяжелые, но удивительно теплые свитера и накидки.

Четвертое — транспорт. Мощные выносливые животные могут часами идти по поднебесным горам с тюками груза. (Нам, правда, не достался.)

Пятое — освещение. Вытопленный жир яка в плошке с фитилем — традиционный светильник, непременный атрибут любого тибетского храма.

Второй день начался сразу с крутого подъема. Я смотрел на тропу, которая, извиваясь, уходила все выше и выше, на ритуальные флажки наверху и думал: «А как я, собственно, туда взойду?» Подниматься пришлось несколько часов. Скажу сразу: неподготовленному человеку совершать такой подъем на высокогорье крайне опасно! Если бы еще тропа шла полого, постепенно — другое дело... Сердце выскакивает из груди, дышишь так, что кажется: еще чуть-чуть — и выплюнешь все легкие.

Плюс эта кровь из носа! Шел только на морально-волевых качествах, был момент, когда подумал: «Все, сейчас помру!» Но шел. Сопровождающий тибетец, хоть и устал, но к горной болезни был абсолютно нечувствителен — ему, наоборот, внизу плохо! Он подождал меня у плоского камня, на который я повалился, вяло матерясь и хрипя. Перед нами было довольно обширное темное пятно, усыпанное каким-то мусором, пустыми баллончиками с кислородом (я их и не брал — только дразнить себя!) и какой-то шерстью. Я присмотрелся и увидел, что это не шерсть, а волосы.

«Что это?» — спросил.

Ответ был неожиданным. Это оказалось место «небесного погребения». Если на тропе погибает кто-то из местных паломников, то его прямо тут и хоронят так, как принято на Тибете. Из стойбища яков приходит специальный человек, рубит покойного на кусочки и оставляет на съедение птицам. Те быстро объедают все до косточки, затем эти косточки собирают и перемалывают на корм тем же якам, а волосы никому не нужны, вот они и валяются.

Я довольно быстро вскочил и пошел в гору, даже чуть быстрее обычного. На вершине оказался неожиданно. Шел, надсадно дыша и упершись взглядом в землю, как вдруг увидел, что тропа пошла вниз! Все, я на высоте 5630 метров над уровнем моря! Я посмотрел вокруг: заледеневшие скалы, замерзшие озерца, безжизненные ущелья. И чувство радости — я смог, живой, теперь только вниз!

Тогда я не знал, что спуск и есть самое трудное и опасное. Тогда, на Кайласе, все прошло достаточно легко, спускались по другой, достаточно пологой тропе.

Обычно все не так. Основное правило альпиниста: не радуйся на вершине! Радуйся, когда окажешься у подножья.

Известный российский альпинист Александр Абрамов, который шестнадцать раз поднимался на вершину Эвереста, рассказал такую историю.

Наиболее трагичная история восхождения на Эверест с массовой гибелью альпинистов была связана как раз со спуском. Парадоксально злую шутку сыграла хорошая погода. После долгого подъема в тяжелых погодных условиях люди заночевали недалеко от вершины, чтобы утром начать спускаться вниз. Но утром неожиданно тучи рассеялись — голубое небо, и до вершины — рукой подать. Как было удержаться? И все пошли к своей мечте — на вершину Эвереста. И потратили последние оставшиеся силы на это тяжелое восхождение.

А на обратном пути люди стали умирать. Тогда погибли более десяти человек, они и сейчас лежат там."