Голос труб

В темноте с трудом можно было разобрать, куда вообще приехали.

Витек вышел из «уазика», огляделся, моргая. Свет фар выхватывал метрах в десяти по прямой старую котельную с характерными трубами, заснеженной крышей и оледенелыми окнами. Вдалеке же, среди сопок, виднелись кособокие гаражи. Где-то за ними лежал заброшенный поселок, каких на Кольском полуострове было немало.

Много лет назад люди приезжали сюда, прельстившись большими деньгами, повышенными пенсиями и романтикой. Плодились военные гарнизоны с секретными заводами, научгородки и просто поселки-придатки. С развалом Союза заводы разорились, финансирование кончилось и народ разъехался кто куда. Теперь под темным северным небом стояли пустые панельные пятиэтажки, магазины с разбитыми окнами, утонувшие в сугробах детские площадки. Почти Припять из любимой игры Витька. При минус тридцати без отопления и света жить тут было некому.

Из машины тем временем вылезли Акоп, Толик и Сашка — друзья по призыву, верные армейские товарищи. Позже всех — Николаич. Прошел неторопливо по снегу к дверям котельной, посветил фонариком, принялся греметь ключами.

— Будете тут, как дома, — сказал он, не обернувшись. — В лучшем виде.

Витек с друзьями наткнулись на Николаича еще в городе, у ларька, который тот держал неподалеку от воинской части. Николаич нес коробку в «уазик», да так и застыл, вылупившись на поздних прохожих. Первая мысль у Витька была — дать деру, затеряться среди дворов. Будь это кто другой, так бы и поступили. Но Николаича знали все. Он толкал приличные сигареты недорого, подсказывал, где какие развлечения есть в городе, и отгружал бухло взаймы на праздники. Его уважали за серьезность, немногословность и нормальное отношение. Не свысока, а на равных.

Комедию ломать не стали. Витек и сам понимал, что картина ясная: четверо срочников с набитыми вещмешками крадутся по улице в сторону вокзала. У одного — бланш на пол-лица, у второго разбита губа.

Николаич огляделся и коротко мотнул головой в сторону ларька. Выбирать, в общем-то, не приходилось.

— Стряслось-то чего? — спросил он, разливая друзьям квас из большой пластиковой бутылки.

Сашка, как самый болтливый, начал говорить первым. Подключились остальные. Николаич слушал внимательно, хмыкал и кивал. А потом кое-что предложил.

Вариант с вокзалом он забраковал сразу, мол, там точно скрутят. Нужно было где-то пересидеть, все хорошенько обдумать. И у него нашлось подходящее место.

Набрали в ларьке провианта, потом заехали к Николаичу в гараж — одно барахло выгрузили, другое загрузили. Двинулись в путь. Ехали почти четыре часа по бездорожью, среди сопок, на край света. До Мурманска — километров двести пятьдесят. До ближайшего населенного пункта — хрен пойми сколько. Кругом разве что росомахи да волки.

Ну и вот доехали, наконец.

— Я тут кочегаром работал, — произнес Николаич, снимая замок. — Обслуживал несколько котельных в разных районах, а эту — одну из первых — даже помогал строить. Потом ближе к Мурманску переехал. Берлогу себе оставил, отдохнуть от суеты, поохотиться, порыбачить. Считай, дача забесплатно.

Он дернул дверь, и та с тяжелым скрежетом отворилась наполовину, выпуская спертый воздух и застоявшиеся незнакомые запахи. Под ноги Витьку осыпались лохмотья снега.

Изнутри тянуло могильным холодом, у Витька возникло ощущение, что они вскрыли какую-то древнюю гробницу. Николаич включил фонарик и пошел вглубь.

Вскоре где-то заурчал генератор, тут же загорелся тусклый, болезненный свет.

— Хрена се, — сказал Акоп. — Барские хоромы! Только, сука, дубак.

— Так и на улице не май месяц, — сказал Толик. — Надо бы сразу затопить.

Толик всю дорогу бухтел, что зря они едут в такую глушь. Крутил-вертел в руках свой странноватый оберег — трещотку гремучей змеи, привезенную прямиком из американской пустыни. Он был полон скепсиса и из части-то бежать не хотел. Думал, что отведет беду самостоятельно.

Витек сощурился, привыкая к зернистому полумраку. Разглядел клубки труб, будто застывших в воздухе, но на самом деле тянувшихся из пола, с потолка, вдоль и внутрь стен. Целый лабиринт труб. Они искрились инеем, как ветки деревьев в зимнем лесу. Пахло топливом и еще чем-то едким.

Появился Николаич, отпер дежурку, потом спросил:

— Ну, кто в детстве кочегаром стать хотел? Пойдем покажу, где уголь и все дела.

— Лес рук, как обычно, — буркнул Толик, оглядывая остальных, и направился следом за Николаичем куда-то за трубы.

Витек не сомневался, что ворчание Толика упирается в наспех собранный при бегстве «общак», большую часть которого (десять тысяч и мобильники) пришлось отдать Николаичу за помощь. Хотя и странностей у Толика хватало. С ним дружили, потому что рукастый. Такой всегда поможет, разберется с любой хреновиной, к которой остальные даже не подойдут. Но когда он между делом начинал рассказывать про мать-ведьму, про то, что и сам чувствовал какие-то там потусторонние энергии, заряженные волны и так далее... Становилось не по себе. Впрочем, пока Толик сильно не выпендривался, с ним можно было нормально общаться. В армии толковые люди всегда друзья.

Витек зашел в дежурку, окинул взглядом комнатушку, окно которой плотно запечатал мороз. Колченогий стол, пара табуреток, диван, маленький холодильник у стены. Не так плохо. Из картонной коробки в углу торчал древний телевизор, на нем — видик с привычным «тюльпаном». Самое главное — пухлая буржуйка, от одного вида которой становилось чуть теплее.

Акоп взял кочергу, поворошил золу в печи, пару раз ударил по дымоходу. Из темноты коридора, в котором пропали Толик с Николаичем, ему ответил металлический стук. Задрожали трубы. Посыпались на пол осколки льда. Витек заметил, что на одной из труб, прямо под потолком, висит серебряный крестик на веревочке.

— Жить можно. Лучше даже, чем в части. И на тумбочке стоять не надо, — хохотнул Сашка. — А если свет вырубит, у нас есть глазной фонарь Акопа.

— Вот просто иди-ка ты на хер.

Сашка театрально отдал честь.

Витек дотронулся до толстой трубы над дверью, почувствовав обжигающий холод даже через перчатку. Он не очень-то соображал, как здешняя система работает; всякие котлы, датчики и теплотрассы были явно не для его мозгов. Но впечатление это место производило.

— Хорош таращиться, — сказал Сашка, — пойдем раскидаем по-быстрому.

Витек двинул за другом на улицу. Вместе они перенесли в котельную все добро из «уазика»: канистры с бензином, одеяла, спальники, бутыли с водой. Продуктов взяли с запасом, потому что никто не знал, как долго придется тут торчать.

Сашка захлопнул багажник и вытащил из кармана пачку сигарет. Жестом предложил Витьку, тот кивнул. Защелкала зажигалка, вспыхнули огоньки в темноте.

— Зырь, что за хрень там в снегу, — кивнул Сашка на странные фигуры у обочины. — Кажется, местная достопримечательность. Пошли глянем.

Мороз не просто покалывал кожу, а драл ее и царапал, словно взбесившийся кот. Изо рта вырывался пар.

Обогнули «уазик». В тишине вокруг, не испорченной городским шумом, особенно четко был слышен скрип снега под берцами.

Они отошли всего метров на пятьдесят от котельной, но чудилось, что в случае чего вернуться не получится. Будто морозная ночь отреза́ла лишнее, сужала мир до крошечного пятачка вокруг.

Подошли к силуэтам среди сугробов. Это были серп и молот. Железные фигуры на прутьях в три человеческих роста. С раскрашенного под советскую открытку щита рядом на них смотрел профиль Ильича, а охранял композицию каменный солдат с оторванной головой и задранной к небу рукой.

— Безбашенный, — сказал Сашка. — Как наш Акоп.

Пару дней назад Акоп сцепился со старлеем Говорухиным. Тот любил среди ночи вызывать к себе срочников. Они представлялись ему клоунами, гимнастами, дрессированными мишками, в общем, кем угодно, но не людьми. Обычно Говорухин издевался над молодняком, но тут отчего-то «подорвал» Акопа, которому оставалось до конца службы чуть больше четырех месяцев.

Говорухин окинул его мутным взглядом и приказал отжаться раз двадцать для разминочки. Заспанный Акоп не сразу сообразил, чего от него хотят, а когда сообразил — прифигел. Говорухин же, раззадорившись, назвал Акопа чернозадым, а потом отвесил пару несильных пощечин. Наверное, Акоп бы стерпел, если бы его просто били. Но пощечины — это же форменное бабское унижение. Кавказская кровь вскипела, Акоп нанес ответный удар, не удержался. Завязалась шумная драка, Говорухин был большой, по-пьяному неуклюжий, а Акоп, наоборот, щуплый, но вертлявый. В какой-то момент они, сцепившись, вылетели в коридор.

Толик, Сашка и Витек, несколько минут назад взглядами провожавшие друга на экзекуцию, рванули на помощь, ни о чем не думая. Смели втроем Говорухина, придавили к полу, немного помяв бока. Все происходило в каком-то адреналиновом запале. Услышав возню, вскочили с коек другие солдаты. Говорухина не любили, но боялись, так что не обошлось без защитников, которые хотели выслужиться. Одни били, вторые разнимали, третьи огребали. Говорухин взвыл: «Убью, суки! Каждого!», и взбесившийся Акоп несколько раз врезал ему ногой по лицу. Брызнула кровь, старлей затих на полу, и только после этого солдаты опомнились.

У Говорухина в Мурманске были криминальные подвязки в автомобильном бизнесе. Все об этом знали. Связываться с ним — себе дороже. Тем более кому? Бесправным срочникам из других городов?

Его умыли, оттащили в каптерку, залили горло остатками водки. Перепуганные солдаты шептались о том, что Говорухин пару лет назад уже вывозил в сопки одного срочника — и с концами. Оставалось надеяться, что старлей по пьяни все забудет или спустит на тормозах.

Не спустил. Да и стукачи сделали свое дело.

После завтрака он поймал за ворот Акопа, отвел в глубь казармы и сказал, что за такой беспредел вообще-то ломают голову, но он, Говорухин, добрый, прикинул и решил, что теперь четыре пацана должны ему каждый по сотке тысяч до конца месяца за моральный ущерб. В ином случае к ним приедут его друзья из города и объяснят, как поступать в этой жизни не следует.

— Вы здесь никто, — сипло дышал Говорухин. — Вас всегда можно списать на боевые потери, сечешь? А жаловаться удумаете, я наведаюсь к вашим родителям, бабам. Потолкую о том о сем.

Он не угрожал, а просто констатировал факты.

Сразу после разговора Акоп собрал друзей. Ситуация складывалась патовая. Таких деньжищ ни у кого не было, а в том, что старлей говорил серьезно, сомневаться не приходилось. В воздухе витало единственное адекватное решение — бежать. Сначала хотя бы свалить из городка, а потом видно будет. На тот момент никто толком не думал о последствиях.

Дождались отбоя, собрали нехитрый скарб и в час ночи рванули через знакомую всем солдатам лазейку.

Интересно, где бы сейчас были, если б не Николаич?..

Витек соскреб со щита ледяную корку и освободил слово «УДАРНИК». Надпись ниже была нечитаема, но Сашка предположил, что там про панк-рок-группу, в которой Ленин играл на барабанах.

За символами Союза лежал заброшенный поселок. Через полкилометра начинались рядки занесенных снегом гаражей, а дальше высились застывшие в прошлом здания-призраки, обломки несуществующей страны.

В глубине поселка, где-то за границей видимости, среди темных панелек, вдруг раздался отрывистый гудок. Словно какой-то водитель решил подать сигнал, но быстро передумал.

— Слыхал? — спросил Витек.

Он был уверен, что не померещилось, хотя вокруг выл ветер. Сашка запустил окурок в снежную рябь.

Гудок раздался вновь — гораздо ближе, громче. Из-за спин. Витек обернулся: в темноте призывно мигали фары «уазика». Сашка пожал плечами и побрел к машине.

— Далеко не разбредайтесь, — напутственно сказал Николаич, разогревая двигатель. — При снегопаде здесь заблудиться можно в два счета.

Витька подмывало спросить, встречаются ли тут люди? Какие-нибудь сумасшедшие охотники, любители заброшек или еще кто. Дорога к поселку была хреновая, но вполне проходимая — если не на легковушке ехать, конечно. Иначе откуда этот гудок? Возникло подзабытое в армейке чувство азарта. Вот так бы самому смотаться туда, в замороженный совдеп. Поглазеть.

— Вернусь через день-два, — продолжил Николаич. — Прикину пока пару вариантов для вас, разузнаю, что в части творится. Вас искать будут, но не так далеко, конечно. Хотя сильно на улице не светитесь, мало ли что.

Задать вопрос Витек так и не решился — Николаич махнул рукой на прощанье и был таков.

Когда огни «уазика» растворились в темноте, Витек с Сашкой вернулись в котельную. У буржуйки копошился Толик. Он уже развел огонь, накидал угля и поддал жару.

В комнате сразу стало как-то по-домашнему уютно. На поддоне печи шкварчали консервы, в маленькой кастрюле булькали пельмени. Акоп нарезал колбасы, хлеба и разлил по кружкам настойку, которую прихватил из ларька Николаич.

Есть хотелось страшно, будто неделю голодали.

— Сервис так себе, но вообще кафешка неплохая, — сказал Сашка, уплетая бутерброд.

— Слышь, язва. Чтоб у тебя язва открылась. Сервис тебе в задницу.

Погоготали с набитыми ртами и выпили. Настойка пошла хорошо, мягко. Она грела не столько тело, сколько душу. В уютной обстановке отступили проблемы. О них обязательно стоило поговорить, но чуть позже. Всем требовалась передышка.

Где-то за стеной монотонно гудел генератор. К шуму быстро привыкли. Уголь в буржуйке накалился, разливая по комнате дрожащий темно-бордовой свет.

После ужина бросили жребий и определили, что вип-места на диване достаются Витьку и Толику. Сашка, побурчав про холопские лежанки, постелил на пол пенку и бросил сверху спальник с бушлатом. А вот Акоп в знак протеста влез на диван, мол, вы же все равно пока не спите. Он подключил видик к телевизору и даже нашел в коробке среди книг и старых фотоальбомов несколько кассет. Вытянув ноги и врубив какой-то фильм, сытый и слегка захмелевший Акоп выглядел по-детски счастливым.

Туалет организовали на улице. Витек хотел быстро сделать свои дела и нырнуть обратно в тепло, но небо не позволило. Над округой пылало ослепительное зарево. Витька всегда завораживало северное сияние, эти инопланетные переливы цветов, космическая радуга. Волшебные фонари, которые зажигали невидимые людям великаны.

Вдалеке будто росли из-под снега остовы заброшенных многоэтажек, упирались в дрожащее красками небо. Отсюда можно было, хоть и с трудом, разглядеть черные провалы окон и усеянные антеннами-иглами крыши. Еще больше захотелось рвануть в поселок. Как в любимом «Сталкере». Разжечь костерок из оконных рам, греться и травить байки другим таким же случайным путникам.

С трубы у стены шумно сползла морозная корка. Витек вздрогнул, повернув голову. На мгновение показалось, что труба шевелится, медленно вползая в здание котельной. Металлическая обшивка с кольцами блестела под магическим светом неба, точно змеиная кожа. Тени не двигались.

Витек закрыл дверь и только теперь разглядел ее как следует. Не дверь даже, а целая воротина. Изнутри в нее врезали три массивных засова.

— И я заметил, — сказал Толик из-за спины. — Видимо, на случай нападения зомби.

Он улыбнулся, но по лицу было видно: его это тоже тревожит. И не только это. В казарме, как правило, трещотка висела у него на шее или над койкой, теперь же Толик не выпускал ее из рук. На вид это была довольно страшная штуковина: два ряда потрескавшихся роговых пластинок, исписанных какими-то символами. Костяной хвост змеи, который вот-вот дернется. Одним словом — мерзость.

— Может, росомахи? — предположил Витек. Все они слышали байки о гигантских росомахах, которые бродили по сопкам и поджидали заблудившихся путников.

— Может. Пойдем, покажу кое-что.

Они заглянули в дежурку и взяли фонарь. Акоп, забравшись под одеяло, беззаботно смотрел кино. На мутном черно-белом экране вертолет преследовал бегущую по снегу собаку. Сашка пристраивал на печь жестяной чайник.

Шагнув в коридор, где в свете единственной на весь пролет лампы ворочались клубы потревоженной пыли, Витек замер. В темноте чудилось, что труб слишком много, будто котельная целиком соткана из них, будто это бесконечные жилы, кровеносные сосуды неведомого существа, которое дремлет в своем замороженном склепе. И которое не следует будить.

— Нам дальше, к складу, — сказал Толик, включая фонарь.

Они шли вдоль труб. Казалось, котельная давно должна была закончиться, но темнота рождала новые и новые повороты. Законсервированные кладовки, заваленные хламом проходы, пустые плафоны под потолком, щербатый кафель на стенах. Воображение подхлестывало. Витек понял, что напряженно ждет, когда же в пятно фонарного света выскочит какая-нибудь мертвецкая тварь или трехголовая псина с окровавленной пастью.

За очередным поворотом им открылось помещение с перевернутой тележкой. Под ногами захрустели куски оледенелого угля, «орешка».

— Запас такой, — заговорил Толик, — что можно пару зим протянуть.

Витек встал у подножья горы угля. Свет фонаря облизывал холодные стены и огромное черное пятно на потолке. Дыхание застывало в пространстве.

— Но главное другое.

Коридор упирался в стальную дверь с содранной ручкой.

— Что там? — спросил Витек.

— Понятия не имею. По идее, должен быть центральный котел. Как у Цоя на «Камчатке». Типа, лопатой загребаешь уголь и туда кидаешь. Жар на всю Ивановскую.

Толик положил руку на трубу, которая сквозь кирпичную стену ныряла туда, в неизвестность.

— Потрогай.

После увиденного на улице делать этого не хотелось. Толик, настаивая, кивнул на трубу еще раз.

Витек опустил на нее ладонь и удивленно взглянул на друга.

— Вот именно, — сказал Толик. — Теплая. Что-то ее греет. Без воды, без огня, без ничего.

— Наверное, можно как-то объяснить.

— Ага. Вот и объясни.

— Я не спец по котельным. Откуда мне знать? Ты же у нас мастер на все руки, машины полковничьи чинил. Может, в каптерке угля забросили, а тепло сюда добралось. Николаич приедет, у него и узнаешь.

Толик задумчиво поводил фонариком по двери. Там, где должна была быть ручка, темнели две размытые кляксы, а вокруг них — множество мелких царапин. Замерзла колечком металлическая стружка.

— Я, конечно, хочу тебе верить, — сказал Толик. — Но вот всякие такие штуки меня реально пугают.

— Это все игры, — сказал Витек, хотя сам же понял, как глупо звучит фраза. — Ты в «Сталкера» играл? А в «Резидента»? Вот и я о том же. В темноте да в тишине всякая хрень чудится.

— Ну-ну.

— Короче, я назад. Хочешь, сиди тут и сканируй ауру. Или какой еще хренью ты занимаешься?

— Нужно следить за давлением, а то рванет, — ухмыльнулся Толик.

— Ага. Я тоже читал эту книгу.

Витек побрел обратно, поздно сообразив, что без фонарика его путь может превратиться в затяжное путешествие. Темнота вокруг сгустилась быстро. Только под потолком сквозь окна мягко плыл голубоватый свет.

Трубы были везде. Самая жирная ползла над головой, словно огромная анаконда. Вокруг нее вились трубы поменьше. Кое-где переплелись клубками. Старая изоляция торчала клочьями. Витек заметил несколько щитков, закрытых на замки, с рисунками черепа и костей. Понятно: не влезай — убьет. Под ногами тоже были трубы. Одна, большая, будто только что выползла из стены и перегородила путь. Витек перелез через нее, обхватив ладонями, и понял, что она теплая. Бока ее были влажными от подтаявшего инея.

В какой-то момент до Витька донесся далекий, едва слышный гул. Здание вздрогнуло, словно в ответ ему. Витек застыл, от удивления разинув рот. Трубы вздрогнули еще раз. Где-то под потолком заскрежетало, задребезжало. Звук зародился вдалеке, стремительно приблизился и, клокоча, пронесся над головой. Секунда — и стало тихо. Вот прям совсем тихо. Витек стоял, не понимая, откуда вдруг навалилась эта странная душная тишина. Предательски подкрался страх. Показалось, что кто-то наблюдает из темноты. Приглядывается. Кто-то, кто только что пробежал внутри трубы. Это самое, звенящее, дребезжащее...

Витек почти побежал, спотыкаясь, матерясь сквозь зубы. Вытянул руки, чтобы не удариться. Ладони касались теплых труб. Пальцы нащупали маленький крестик на веревочке, и Витек отдернулся от него, точно ошпаренный. Перед глазами все поплыло. Витек не сомневался: это тот самый крестик, потому что чертово здание сдвинулось, укладывая в темноте новые и новые коридоры; расползлось в стороны, как подтаявший сугроб. Теперь трубы были гибкими, податливыми, словно плоть. Они пульсировали на стенах, сжимая кольцо. Витьку по-настоящему захотелось кричать.

Руки уперлись в металлическую дверь. Витек толкнул ее, с трудом приоткрывая, и в узкую щель вывалился на улицу. Ветер уколол щеки. Дышать сразу стало трудно. Ночью даже в городе температура легко падала до минус тридцати, что говорить о заснеженном поле?

Слева высилась безголовая фигура старого памятника, охраняющая дорогу к поселку. Изумрудное сияние неба рассыпалось на множество мелких звезд. Дома растворились в ночи. Только подмигивали будто бы огоньки в далеких окнах, хотя на самом деле быть этого не могло.

Витек осмотрелся. Похоже, он нашел какой-то боковой выход из котельной. Рядом стоял наполовину занесенный снегом сарайчик с хлипкой крышей. Из сугробов торчали две пары лыж с палками. Еще он увидел широкую, сантиметров десять в диаметре, дыру. Подошел, ковырнул ногой наледь и понял, что дыра эта — начало трубы, уходящей куда-то вниз. Сразу стало понятно, откуда внутри берутся странные звуки. Ветер и воображение, ничего нового.

На свежем воздухе голова прояснилась. В мыслях всплывали логичные объяснения этой чертовщины: страх незнакомого места, фобия темноты. Самовнушение. Он ведь, по сути, ничего и не видел. Напридумывал больше.

Витька такой вариант вполне устраивал, но возвращаться внутрь тем же путем он не решился. Обогнул здание, пробираясь по снежным завалам и зябко ежась от холода, вошел через главную дверь. На всякий случай задвинул все засовы.

Свет не горел. Сашка шваброй сгребал осколки ламп в ведро. Воздух был прокаленный, сухой, от него подмерзшего Витька сразу бросило в жар. Акоп на диване не вылезал из-под одеяла. Темноту отгонял лишь экран телевизора.

— Вы там чего сделали? — спросил Акоп. — Лампы разнесло к чертям.

— На улице вроде взрыв был, — добавил Сашка. — Надо бы поглядеть.

Витек покачал головой.

— Я только оттуда, ничего там не видно. Темень.

В коридоре раздался грохот трещотки. Было в этом звуке что-то чуждое, неправильное. Пугающее. Особенно здесь.

— О, — сказал Сашка, — а вот и наш экстрасенс со своей битвы возвращается.

— Не сильно натопили-то? — спросил Витек, скидывая бушлат.

— Ты у отмороженного поинтересуйся.

— Задрал уже зубоскалить, — завелся Акоп. — Вы реально не чувствуете? Сквозит же! Околеем тут, на хрен.

Вошел Толик. Быстро обвел комнату лучом фонаря, мазнул по лицам, будто полицейский, накрывший салон с проститутками. Еще бы документы потребовал.

— Что со светом, Толяс? — спросил Акоп. — Ты там пиротехникой баловался?

Толик погасил фонарь и сел за стол. Отхлебнул остывшего чаю.

— Кажется, здесь умирали. Много кто, — сказал он тихо.

— Понеслась... — застонал Сашка. — Духи убиенных младенцев нашептали?

— Я никогда такого не чувствовал. Это... Странное ощущение. Но здесь, в котельной, что-то есть. — Он повернул голову к двери. — Или кто-то.

— Конечно, есть. Черный дембель за нами пришел. Больше некому.

Толик допил чай одним глотком, подошел к буржуйке и отправил в прожорливую пасть полный совок угля. Во мраке вспыхнуло его озадаченное лицо.

— Не берите в голову. Сам не знаю, что такое. Вымотался я, похоже.

— Не бережете вы себя, господин потомственный ведун, — заметил Сашка.

— А насчет света... Я тоже взрыв слышал. Снаружи где-то. Не знаю. Давление, мороз — генератор, может, шалит. Протопить все надо для начала. Завтра посмотрим, что да как.

Акоп выключил телевизор, темнота сгустилась, разгоняемая только дрожащим светом огня из буржуйки.

— Значит, надо спать, — сказал он. — Уже утро почти, а мы ни в одном глазу. Только на пол вы меня хрен сгоните. Раз вам не холодно, сами там и спите.

После изнуряющей ночи никто особо не возражал. Витек лег рядом с Акопом, Толик с Сашкой разместились на пенках. Долго молчали, прислушиваясь к звукам старого здания. Ветер выл не только снаружи, но и внутри. По котельной гуляло эхо. В коридоре «линяли» трубы, и падающие на пол льдинки звучали как чьи-то шаги. Шлеп-шлеп.

— Что делать-то будем? — неожиданно для самого себя спросил Витек вполголоса. — Я про вообще.

Николаич сказал, что отвезти может максимум до Карелии. Другой вариант — вокзал Кандалакши, там у него были знакомые, которые помогут сесть в поезд без документов. Не сбрасывали со счетов и порт. Но все это решало только часть проблемы.

— Что-что. Сваливаем с Севера, на хрен.

— Понятное дело. Считай, свалили уже. Куда дальше? В прокуратуру? И что мы им скажем?

— Полказармы подтвердит, что Говорухин — криминал и отморозок, — ответил Акоп. — Ты рожу мою видал вообще?

— За неделю все сойдет, и хрен кто что докажет. Надо что-нибудь дельное думать. Сашка, что скажешь?

Сашка два года проучился в универе на юриста и в армии прослыл башковитым.

— Я скажу, что надо будет валить по домам и шум поднимать. Репостнуть новость по разным группам и каналам. Малахов, «инстаграм», все дела. Будет шумно — никто нас обратно не вернет. Максимум по шее надают. Были прецеденты.

— Вот, Витек, понял? — ухмыльнулся Акоп. — Прецеденты, говорит. Так что давайте отбой.

Затихли. Вскоре засопел Толик. Кажется, он вообще продрых весь разговор.

Пытаясь уснуть, Витек рассматривал сплетения труб. Как в детстве у бабушки, когда изучал причудливые узоры на огромном, во всю стену, ковре. Только теперь его интересовало конкретное место.

Рядом дрожал Акоп, перетягивая на себя одеяло. На трубе под потолком серебрилось, но это был не крестик, а паутина.

А затем темнота окончательно проглотила комнату.

∗ ∗ ∗

По стеклу сползали крохотные ручейки. Изморозь таяла — быстро, как в сказке, — открывая вид на поселок. По правой стороне улицы пробежала рябь электричества, в разных частях зданий вспыхнули и тут же погасли окна. В подъезде громко хлопнула дверь.

Он вышел из детской, в темноте огибая сломанную мебель и сгоревшие вещи. Под ногами хрустела оледенелая кирпичная крошка.

Кухонные окна выглядывали на дорогу, уходящую в бесконечные сопки. В заснеженное ничто. Где-то там, за белой пеленой, стояла котельная. Перешагнув опрокинутую газовую плиту, он дотронулся до батареи. Горячая... В стояке уже шумела вода, этажом ниже мяукал кот. На улице урчал мотор грузовика.

Он прислонился лбом к влажному стеклу. Его трясло, за шиворот стекал пот.

— Сереж, ты чего?

Сердце пропустило удар. Ее голос, его имя...

На кухне загорелся свет, и обшарпанные стены, разбитая люстра, вывернутый кран сгинули вместе с темнотой, как дьявольский мираж. Он больше всего на свете хотел этого. И больше всего на свете боялся.

— Тьфу, Сереж, куда в сапожищах-то приперся? Сам полы мыть будешь.

Снаружи занимался рассвет. Первые лучи солнца бликовали в окнах. Поселок просыпался, а значит, к мальчишкам пришла беда.

Николаич выдохнул и повернулся к жене.

Продолжение>

Читать историю на нашем портале.