Голое тело эротической Esther P

👉🏻👉🏻👉🏻 ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ЗДЕСЬ ЖМИТЕ 👈🏻👈🏻👈🏻

Голое тело эротической Esther P
Если доступны результаты автозаполнения, используйте стрелки вверх и вниз для их просмотра и выбора. Если у вас сенсорное устройство, выбирайте варианты с помощью касаний и жестов прокрутки.
Продолжить с помощью электронной почты

Если доступны результаты автозаполнения, используйте стрелки вверх и вниз для их просмотра и выбора. Если у вас сенсорное устройство, выбирайте варианты с помощью касаний и жестов прокрутки.
Продолжить с помощью электронной почты




Home
Женщины Девятой улицы. Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, которое изменило современное искусство [Том 3]
9785001469445



Пер. с англ. Оксаны Медведь.
Мэри Габриэль освещает эволюцию абстракционизма с 1920-х до начала 1960-х годов через приз
Table of contents : Часть IV. 1956–1959 годы Подъем и развертывание Глава 46. Пункт погрузки Глава 47. Без него Глава 48. Золотая лихорадка Глава 49. Женское решение Глава 50. Спутник, битник и поп Глава 51. Свадебные кружева и вдовий траур Глава 52. Пять дорог… Глава 53. …ведущих вперед Эпилог Благодарности Примечания Библиография Благодарности за предоставление авторских прав и разрешений Об авторе
Mary Gabriel Ninth Street Women Lee Krasner, Elaine de Kooning, Grace Hartigan, Joan Mitchell, and Helen Frankenthaler: Five Painters and the Movement That Changed Modern Art Мэри Габриэль Женщины Девятой улицы Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, которое изменило современное искусство том 3 Перевод с английского Оксаны Медведь М О С К В А «МАНН, ИВАНОВ И ФЕРБЕР» 2020 УДК 75/76-055.2 ББК 85.1+66.74 Г12 Издано с разрешения Mary Gabriel, c/o The Book Group и Jenny Meyer Literary Agency На русском языке публикуется впервые Г12 Габриэль, Мэри Женщины Девятой улицы. Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, которое изменило современное искусство / Мэри Габриэль ; пер. с англ. Оксаны Медведь. — М. : Манн, Иванов и Фербер, 2020. — Т. 3. — 336 c. ISBN 978-5-00146-944-5 Мэри Габриэль освещает эволюцию абстракционизма с 1920-х до начала 1960-х годов через призму биографии пяти звезд искусства: Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер. Вторая мировая война, культурные и экономические потрясения, обмен идеями с художниками-беженцами из Европы — все влияло на умы и работы художников Нью-Йорка. И в центре этого вихря находились пять необыкновенных женщин и их выдающиеся картины. УДК 75/76-055.2 ББК 85.1+66.74 Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав. ISBN 978-5-00146-944-5 © 2018 by Mary Gabriel Design by Christopher Sergio © Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020 Оглавление ЧАСТЬ IV 1956–1959 ГОДЫ Подъем и развертывание Глава 46. Пункт погрузки 7 9 Глава 47. Без него 35 Глава 48. Золотая лихорадка 56 Глава 49. Женское решение 82 Глава 50. Спутник, битник и поп 109 Глава 51. Свадебные кружева и вдовий траур 128 Глава 52. Пять дорог… 153 Глава 53. …ведущих вперед 171 Эпилог 194 Благодарности 221 Примечания 230 Библиография 280 Благодарности за предоставление авторских прав и разрешений 324 Об авторе 330 Часть IV 1956–1959 годы Подъем и развертывание ГЛАВА 46 Пункт погрузки Интересно, эта новая реальность меня уничтожит? Барбара Гест [1] Начало 1956 года ознаменовалось появлением на свет новой жизни. 29 января Джоан Уорд родила дочь, Джоанну Лисбет де Кунинг — если коротко, Лизу. В роддом Джоан пришлось везти Францу, потому что отца ребенка будущая мать найти не смогла. Билл появился в палате только на следующее утро; по словам Джоан, он был «очень похож на белого кролика» и пребывал в состоянии «тотального шока». Новоиспеченный отец, может, и не хотел этого ребенка, но, едва увидев Лизу через окно детского отделения, влюбился в дочь [2]. Он сразу решил, что эта девочка — его лучшее и самое неожиданное творение. Элен, услышав, что Джоан родила, тоже отправилась в роддом с букетом цветов для молодой матери [3]. У нее было несколько месяцев на осознание факта, что ее Билл скоро станет отцом ребенка, рожденного другой женщиной, и с этим неприятным фактом Элен давно примирилась. «Элен нравилось далеко не все, что преподносил ей этот мир, — говорил о ней племянник Гай, — но она никогда долго не горевала… Что сделано, то сделано, и теперь нужно извлечь из сложившейся ситуации максимум пользы. Она и в тот раз не жаловалась; говорила, что просто должна это принять, и всё» [4]. 9 ЖЕНЩИНЫ ДЕВЯТОЙ УЛИЦЫ Однако в родильном отделении в списке рожениц значилась вовсе не Джоан Уорд, а «миссис Виллем де Кунинг». К этому Элен оказалась не готова. Она была так ошеломлена, что в первые мгновения даже не могла пошевелиться — ей показалось, что это чья-то дурацкая шутка [5]. Строка в роддомовском журнале напомнила, что Элен никогда не увидит в этом списке себя — она ведь не может иметь детей. Ее старая рана будто вновь закровоточила, и в палату Джоан уже страшно разозленная Элен вошла с саркастическим возгласом: «Вот здорово-то, нам с Биллом всегда хотелось ребенка!» Взглянув на Лизу, она со смехом отметила, что малышка хоть и белокурая, как Билл, но как-то очень уж подозрительно походит на Поллока [6]. В роддом Элен шла с самыми лучшими намерениями, но к палате Джоан она добралась с душой, полной боли и обиды. После рождения ребенка вопрос о разводе и новом браке Билла закономерно встал ребром. Джоан, понятно, хотела, чтобы он развелся со своей «сварливой каргой» и он, она и Лиза образовали настоящую семью [7]. Но этого не произошло. Объяснений существует несколько. «Он хотел развода или, во всяком случае, так говорил, — вспоминала Эрнестин, — но Элен постоянно уходила от этого вопроса. Она не хотела разводиться — она хотела оставаться миссис де Кунинг» [8]. Сама же Элен утверждала, что после рождения Лизы предлагала Биллу развод, но он отказался. Руди Буркхардт считал, что брак с Элен был удобен Биллу, так как избавлял от ненавистной ему проблемы связывать себя законными узами с какой-нибудь другой женщиной [9]. Как бы сильно Билл ни обожал дочку Лизу, но к ее матери глубоких чувств явно не испытывал. И на редкость причудливым и отстраненным способом он по-прежнему был сильно привязан к Элен. «Они никогда не отрывались друг от друга ни физически, ни эмоционально», — утверждал племянник Элен Клэй [10]. Джоан с малышкой поселилась в своей маленькой квартирке, Билл продолжал жить на Десятой улице [11]. Он повесил в мастерской 10 ГЛАВА 46. ПУНКТ ПОГРУЗКИ фотографию Лизы, водил друзей к Джоан и с гордостью демонстрировал им дочь, но быть отцом в традиционном смысле этого слова явно не собирался [12]. После рождения ребенка его жизнь, вопреки ожиданиям Элен, очень мало изменилась; он по-прежнему много писал, много пил и развлекался с другими женщинами. И еще сильнее сблизился с женой. Она попала в положение, знакомое многим западноевропейским женам, у супругов которых имелись любовницы, а то и другие семьи. Элен и Билла объединяло общее прошлое. Элен стала для Билла единственным человеком, на которого он всегда мог рассчитывать и к которому всегда мог обратиться за помощью. Она и ее родственники давно стали его американской семьей. Лизе не исполнилось и года, когда де Кунинг перевез ее с матерью в загородный дом в Спрингсе, принадлежащий брату Элен — Питеру [13]. От самой Элен Билл небезосновательно ожидал всепрощения и принятия (например, однажды Билл ударил Элен на людях, а она взяла ударившую ее руку и поцеловала ее) [14]. Неясным, правда, остается, могла ли Элен в той же мере на самом деле положиться на Билла. Но сама она, судя по всему, свято верила в его преданность. Удивляться этому не приходится: профессиональная и личная независимость Элен начиналась под именем Элен де Кунинг, жены Виллема де Кунинга. И подаренное им обручальное кольцо стоимостью в девять с половиной долларов она продолжала носить на пальце. В год рождения Лизы Элен отказалась от шумной квартиры на площади Святого Марка и переехала на просторный чердак на Бродвее, на Десятой улице. Весной она начала новую серию картин и стала готовиться к второй персональной выставке в «Конюшенной галерее» [15]. Тут, на Бродвее, ей не мешали мощные музыкальные волны, шедшие из квартиры снизу, и она могла полностью сосредоточиться на музыке своих полотен. Иногда, сидя наедине с холстом, она думала: «Ну и дела, да здесь же совсем тесно». Элен как будто бы одновременно открылось множество интересных возможностей [16]. Она начала серию рисунков, 11 ЖЕНЩИНЫ ДЕВЯТОЙ УЛИЦЫ которую назвала «коктейльными портретами, нарисованными под мартини» [17]. Они больше походили на результат практических упражнений, нежели на готовые работы; художница делала их очень быстро. Но особо интересными были наброски — из-за позы или из-за самого изображенного на них человека. Со временем они превращались в живописную картину. На некоторых набросках узнавался Билл, на некоторых — Том, на других — любимая муза Элен Аристодимос Калдис. Но самой значительной ее работой в том году стал портрет Гарольда Розенберга. «Это была самая крупная картина из всех написанных мной на тот момент, — рассказывала Элен [18], — и единственная в моей жизни работа, написанная на полу. Я сначала наносила тонким слоем разбавленную краску, а затем, уже поверх цветовых пятен, накладывала контуры» [19]. Элен с полным правом назвала ту картину своим творческим прорывом [20]. До этого художница щедро накладывала на полотно мазки густой краски, наслаивая ее до тех пор, пока поверхность холста не становилась плотной и четко текстурированной. А на огромном портрете Гарольда (он сидит, ссутулившись, в кресле, с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой) Элен наносила краску почти так же, как если бы писала акварелью и тушью на листе бумаги размером двадцать на двадцать пять сантиметров. Общим эффектом такого необычного подхода стала предельная простота и удивительная невесомость изображения. Раньше для ее живописи никогда не был важен белый цвет — даже если он встречался на ее полотнах, то был таким же густым и плотным, как и прочие. На портрете Гарольда роль белого играл загрунтованный холст. Например, ниспадающая изящными складками рубашка Гарольда состояла в основном из белого холста и всего одной темной линии, свободно пролегшей от его подбородка до ремня. Чтобы изобразить ткань и тело под ней, художнице больше почти ничего не потребовалось. Вся картина оставляла впечатление яркости, стремительности, 12 ГЛАВА 46. ПУНКТ ПОГРУЗКИ потрясающей легкости и несомненного мастерства автора. То, что полотно было больше двух метров в высоту, только подчеркивало и усиливало этот эффект. В тот период Элен вообще смело экспериментировала с новыми эффектами и приемами. Она впервые применила «капельную» технику, впервые разводила краски до консистенции скипидара и разбивала холст на большие цветовые блоки с помощью линии горизонта. Можно предположить, что в тот период у нее было два главных источника вдохновения. Во-первых, 31 января в галерее «Тибор де Надь» открылась выставка картин Хелен, написанных за предыдущий год. Публике были представлены 15 полотен. Из-за проблем и сложностей, пронизывающих ее неуклонно ухудшающиеся отношения с Клемом Гринбергом, работы Хелен стали, по ее мнению, «упрощенными, упрощенными и упрощенными». Выглядели же они какими угодно, но не такими [21]. Нанесенная тонким слоем сильно разведенная краска имела и массу, и структуру. Художница лила краску, но на холсте она не воспринималась жидкостью. Возможно, именно использованный Хелен прием и подкинул Элен идею сформировать человеческую фигуру из подобных цветовых пятен, чтобы она все равно выглядела материальной. Как сообщал Клему Фридель, на открытие выставки Хелен пришли все, и большой художественный мир оценил выставленные работы очень высоко [22]. Сам Клем на выставке уже бывшей подруги многозначительно отсутствовал, но Элен ее, судя по всему, не пропустила. Открытие состоялось всего через два дня после рождения Лизы. Элен, расстроенная и обиженная на Билла, очевидно, рассматривала искусство в качестве эмоционального бальзама для своих ран и искала утешения в компании друзей-художников. В портрете Гарольда просматривалось влияние не только творчества Хелен, но и другого художника — представителя старшего поколения Марка Ротко. Незадолго до этого Элен начала захаживать к нему, вынашивая идею написать о Ротко статью в ArtNews, 13 ЖЕНЩИНЫ ДЕВЯТОЙ УЛИЦЫ и вскоре поняла: его компания ее успокаивает, по всей вероятности, из-за его манер и из-за хаоса, который он, как и она, переживал в тот период [23]. Картины Ротко хорошо продавались, этот факт должен был бы служить утешением, но, вопреки логике, терзал и мучил: художник считал, что его творчество изначально не имеет ничего общего с коммерцией [24]. В постулате «искусство как объект инвестиций», превалировавшем тогда в Нью-Йорке, общение с Ротко было для Элен чем-то на удивление освежающим. Будучи русским интеллектуалом старой школы, Марк внешне на него совершенно не походил: он никогда не застегивал рубашку и не заправлял ее в брюки, часто ходил с расстегнутой ширинкой, а дым от его извечной сигареты постоянно закрывал его от собеседника [25]. И все же, по словам Элен, Ротко был человеком «редкого достоинства в частной жизни и в жизни публичной» [26]. В маленькой студии Марка на 61-й улице они могли сидеть с десяти утра до пяти вечера, разговаривая об искусстве [27]. Их окружали холсты, покрытые пеленой красок — их тонкий слой казался прозрачным. Беседы с Марком были именно тем, в чем больше всего нуждалась тогда Элен. Она пишет: «Присутствие его картины немедленно сказывается на всем, что есть в помещении. Его полотна обладают любопытной способностью трансформировать людей, которые перед ними стоят» [28]. Его работы были «настолько близки к нереальности и пустоте, насколько это только возможно для живописи, чтобы она все же могла оставаться при этом живописью». И они несли в себе глубокий смысл [29]. «Я позволяю себе играть на любой струне своего бытия, — сказал как-то Ротко Элен. — Все в мире есть зерно для этой мельницы» [30]. Элен усвоила этот урок художника и применила его в своем портрете Гарольда. Использовав минимальное количество материального, то есть масляной краски — так мало, как только смогла, — она населила работу своим собственным бытием и создала человека. Это полотно Элен стало наглядным воплощением ее творческой ясности, 14 ГЛАВА 46. ПУНКТ ПОГРУЗКИ и после всех испытаний, связанных с Биллом, в жизни и сознании художницы тоже все как-то прояснилось. Едва родилась Лиза, Билл ушел в сильнейший запой [31]. Было ли это следствием незапланированного отцовства, связанного с ним эмоционального напряжения или неожиданно свалившегося на художника богатства, сказать трудно — оба судьбоносных события произошли практически одновременно. В апреле в галерее Сидни Джениса с огромным успехом прошла вторая персональная выставка де Кунинга [32]. Картины Билла мощно притягивали коллекционеров. И это объяснялось не только тем, что Fortune включил его имя в список перспективных с точки зрения инвестиций художников. В 1955 году Билл перестал писать своих ужасных женщин и переключился на гораздо лучше продающиеся абстракции. Кроме того, именно в это время он прославился на всю страну из-за экстравагантного поступка сердитого мужа. В прошедшем мае все американские газеты однажды вышли с разворотами, оплаченными по рекламным расценкам миллионером Хантингтоном Хартфордом. Газетные полосы пересекала надпись: «Да будет проклята публика». «Это был обычный эксцентрический выпад в духе движения Sanity-in-Art*, — рассказывал Том Гесс, — но на этот раз объектом нападения был избран конкретный художник — де Кунинг» [33]. Дорогостоящую выходку вызвало то, что жена Хартфорда занималась живописью, а рецензент ArtNews разнес ее выставку в пух и прах. Но в том же номере журнала была помещена длинная хвалебная статья (написанная Томом) о полотне «Женщина I». «Мистер Хартфорд, судя по всему, просто зациклился на этом факте вопиющей несправедливости, — размышлял Том, — и, весьма щедро цитируя повсюду статью о де Кунинге, обеспечивал ему все большее внимание в общенациональном масштабе — внимание того типа, о котором мечтает любой политик» [34]. Когда-то точно * Движение за благоразумие в искусстве, боровшееся с абстракцией, кубизмом и так далее. Прим. перев. 15 ЖЕНЩИНЫ ДЕВЯТОЙ УЛИЦЫ по такой же схеме издевательские статьи в Life и Time невольно способствовали профессиональной карьере Джексона Поллока. А нападки Хартфорда послужили мощным толчком славе Билла. «Возможно, именно эта своего рода личная шутка и „сделала“ де Кунинга», — добавлял Том [35]. Какова бы ни была причина, но коллекционеры кинулись скупать работы Билла. Товарищи художника, понятно, охотно помогли ему отпраздновать успех — сначала в грязном темном баре на Десятой улице, затем в «Кедровом баре». Поэт Селден Родмэн прибыл на Десятую улицу с некоторым опозданием. Он обнаружил, что тут пока нет Ларри Риверса, Франца Клайна и Джексона Поллока. Последний в своей извечной мятой шляпе танцевал сам с собой, лицо его было исцарапано и искривлено странной гримасой — он явно праздновал собственный успех. Джексон недавно продал коллекционеру картину за восемь тысяч долларов, а еще он завел себе молодую любовницу, и она тоже могла родить ребенка, как и подружка Билла [36]. * * * Все лето 1955 года из дома Поллоков постоянно неслись вопли — в конце осени они прекратились. Ли и Джексон обсуждали проблемы каждый со своим психоаналитиком и наконец-то перестали изливать ярость и злость друг на друга. Позитивную роль сыграл и успех выставки Ли — она вернулась в творчество, известный коллекционер Рой Нойбергер всерьез подумывал о покупке ее коллажа «Горящие свечи» [37]. В случае успеха это была бы первая крупная продажа Ли после более чем двух десятков лет в профессиональном творчестве. Но что еще важнее, она смогла бы ощутить вкус независимости. Более десяти лет Ли полностью финансово зависела от Джексона, и отнюдь не по своей воле. Кроме того, с конца декабря Клем с Дженни начали примерно раз в месяц приезжать в Спрингс, и это тоже поднимало Ли настроение [38]. 16 ГЛАВА 46. ПУНКТ ПОГРУЗКИ Обе пары пили кофе, курили и сплетничали за маленьким кухонным столом. «Мы говорили обо всем. Кто над чем работает, какие выставки прошли хорошо, а какие плохо, какие картины „работают“, а какие нет и почему, каким отзывам и рецензентам стоит доверять, а какие ни черта не стоят, кто что продал, за сколько и кому, кто о ком что сказал, кого из художников оттрахал арт-дилер в переносном смысле и кто с кем трахается в смысле прямом, — вспоминала Дженни. — В доме, где рулила Ли, какой бы обыденной ни была обстановка, всегда чувствовалась надвигающаяся драма, которую нужно было обсосать и обсудить. Ли была истинным мастером в деле разжигания пламени несправедливости» [39]. Дженни употребляет местоимение «мы», но говорили в основном Ли и Клем. Сама Дженни, как правило, помалкивала, пока эти двое «в течение нескольких часов перебрасывались мячом друг с другом» [40]. Джексон же, казалось, был всецело занят своими мыслями. Облокотившись о спинку жесткого кухонного стула, он разглядывал то свою кофейную чашку, то часы, дожидаясь момента, когда наконец можно будет перейти с кофеина на алкоголь [41]. «Это было такое напряжение, такая отчаянная настороженность, — рассказывала Дженни. — Законченный алкоголик, потерпевший фиаско, весь в себе… Словно тигр в клетке зоопарка, вечно в центре всеобщего внимания, из-за чего комната казалась слишком маленькой и тесной» [42]. Впрочем, Ли так долго жила по «распорядку» Джексона, что следила за часами не менее напряженно, чем он. В полдень Джексон мог принять «лекарство» — первую
Отвлек подругу-лудоманку от казиношки и трахнул её с окончанием на киску
Шикарная зрелая домохозяйка по вебкамере показывает большие сиськи
Полная девушка заснята своим парнем во время секса с их другом